Но похвалы не последовало. Сварог помрачнел, вдруг одной рукой схватив за ухо Ярилу, а другой – Уда.

– Так вот кто Леле сыновей семь штук, а мне внуков того же количества подсуропил!!! – вскричал он. – Признавайтесь, ваша проделка?! То-то, смотрю, вы неделю подряд на рыбалку шастали, да понять не мог, с чего вдруг такая страсть к рыболовству проснулась!

– Да мы просто сестрицу Лелю рыбкой хотели побаловать! – воскликнул Ярила.

– Мы же не знали, что щука волшебная! – поддержал брата Услад.

– Хорошо хоть Живу не накормили, – устало произнес Сварог, представив, что бы случилось, если бы в Ирие появилось еще семь таких же болтушек, как его младшенькая.

А Ярила с Усладом, переглянувшись, посетовали – и как это они не додумались? Братья понимали друг друга с полуслова, а то и совсем без слов – взгляда было достаточно.

Сварог же повернулся к Хорсту и спросил:

– Так где же твоя родильная щука?

– Вот, – широким жестом Хорст указал в сторону, коровника.

Сварог посмотрел в указанном направлении и похолодел, увидев Перуна. Тот сидел у распахнутых настежь ворот, прислонившись к одной из створок спиной. В одной руке держал рыбью голову, а в другой – длинную щучью кость, которой ковырял в золотых зубах. Перун вытащил косточку изо рта, посмотрел сытым взором на отца и братьев, громко отрыгнул и спросил:

– Так хто у нас телиться будет?

– Кажется, ты, – ядовито прошипел Хорст. Его шевелюра от сдерживаемого гнева разгорелась огнем, а лик потемнел, из-за чего на земле внеочередное солнечное затмение случилось.

Остаток дня в Ирие прошел очень шумно.

В родительском дупле кричала Лада, для которой каждое появление Полкана было все равно что нож в сердце. Она высказывала Сварогу все, что о нем думает, сопровождая свою речь звоном битой посуды.

Громко горланили семь младенцев Лели, игнорируя суету Ярилы и Уда. Взбешенная Леля, узнав, что причиной ее незапланированной плодовитости была проделка братьев, назначила их на веки вечные няньками и улетела по своим делам.

Во всю глотку орала птица Сирин, восстанавливая утраченную гармонию Хорста, отчего охрипла еще больше.

Перед коровником дрались на кулаках Белобог и Чернобог. Они громко кричали, обвиняя друг друга в неудаче с быком.

А в зарослях виноградных, засунув два пальца в рот, мучился Перун. Невероятно громкие звуки, что вырывались из сжатого спазмами желудка, смолкли только тогда, когда на Ирий опустилась ночь.

Утро объявила корова Зимун счастливым мычанием. В ее стойле, на охапке свежей травы, ошарашенный Сварог обнаружил крепкого младенца – мужского пола и вполне пристойного человеческого вида. Сарайник объяснил эту ситуацию, рассказав, что корова Зимун сжевала объедки золотой щуки, оставленные Перуном.

– Пристройте мальчишку куда-нибудь, – распорядился Сварог, убедившись, что молочная река снова потекла в миры поднебесья.

Следующее утро, как и всегда, Сварог встретил на вершине мирового дерева. И снова над ним зависло грозовое облако отца. Род был не просто разгневан, он был в бешенстве. Молочная река, всего сутки назад нормально функционировавшая, опять пересохла.

Открыв Голубиную Книгу, Род ткнул пальцем в страницу, и похолодевший Сварог прочел, что корова Зимун должна была родить сильного бога, которому положено нести ответственность и за все дикое зверье, и за любую домашнюю скотину. Звали скотьего бога Белесом.

– Где хочешь найди мальчишку, – прогрохотал Род, – иначе такой падеж зверья да скота начнется, что потом никакими заклятиями экологическое равновесие не восстановишь!!!

Но попытки Сварога выяснить, кто и куда отправил коровьего сына, потерпели фиаско. Никто ничего не помнил, каждый его сын так и норовил свалить вину на другого. Разбор полетов на этот раз проходил тут же, у ворот коровника.

Корова Зимун тосковала по сыну. Она не пила, не ела, только тяжело вздыхала. Даже шум, что устроили Сварог и его шумные отпрыски у входа в хлев, не только не вывел корову Зимун из депрессии, но даже не привлек ее внимания.

Зато Сарайник, для которого оленеводство становилось прекрасной и несбыточной мечтой, проклинал тот день, когда он услышал, что в Ирий требуется скотник. Сарайник снова сидел на коньке крыши коровника, опасаясь, что гневливые боги попросту затопчут его. И что расшумелись? Работать не дают спокойно. Ну пересохла молочная река, так что ей не пересохнуть? Сосцы коровьи раздаивать надо, а как он, спрашивается, это сделает, если хозяева скандал да побоище на его рабочем месте устроили? Маленький скотник вздохнул и подумал, что на поляне нет еще одного участника событий – Полкана, незаконнорожденного сына Сварога. Он пытался вспомнить, действительно ли мальчишку забрал конеподобный бог войны или же ему это приснилось. Так и не найдя ответа на этот вопрос, Сарайник вздохнул и подумал: «А был ли мальчик?»

Мальчик был. И если бы небожители поспокойнее были да порассудительнее, они быстро нашли бы его, но тогда бы не было этой истории. Не будем гадать, что бы тогда было, – раз история случилась, значит, о том в Голубиной Книге написано. Или на роду.

А на роду лукоморского царя Вавилы было написано, что не видать ему сына как своих ушей. Давно старый волхв составил предсказание, раскидывая на траве у капища птичьи кости, и доложил Вавиле, что разрешится от бремени царица Ненила дочерью. И что будет дочь та ликом прекрасна, умом сильна да мастерством искусна. Но царь Вавила, несмотря на предсказание, все равно верил: будет у него сын, а у царства Лукоморского наследник!

Именно поэтому, когда пришло царице Нениле время родить, метался он из угла в угол по тронной зале в большом волнении и беспокойстве. За ним толпой ходили бояре. Иногда царь-батюшка резко останавливался, и тогда бояре не успевали притормозить и падали друг на друга. Царь Вавила мгновение стоял, прислушиваясь к крикам жены, потом снова начинал носиться" из угла в угол, и бояре, вскакивая на ноги, пускались следом.

– Скоро ли? – Этот вопрос звучал уже сотый раз, но ответ был неизменным.

– Нет еще, царь-батюшка! – отвечал воевода Потап, дежуривший на втором этаже у двери в царицыну опочивальню.

Наконец царский терем огласил тонкий писк, похожий на мяуканье котенка.

– Сын!!! – вскричал измученный долгим ожиданием отец.

– Никак нет, царь-батюшка! – остудил его радость воевода.

– А кто ж тогда? – Глаза у царя и без того были выпучены, а тут от удивления из орбит прямо-таки выкатились.

Корона съехала на озадаченно наморщенный лоб и закрыла глаза – Вавила стоял задравши голову и приплясывал от нетерпения.

– Дочка! – радостно гаркнул Потап, передавая царю добрую весть.

Снова приоткрылась дверь царской опочивальни, и повитуха под тонкий писк ребенка что-то сказала.

– Еще один младенец! – взревел Потап, улыбаясь так, будто это его дети появились на свет.

– Сын?! – дрожащим от волнения голосом поинтересовался царь.

– Нет, царь-батюшка, – доложил Потап.

– Да кто ж тогда?! – В голосе царя звучало искреннее недоумение, он даже имя для наследника придумал, всей думой боярской думали, выбирали. А как теперь девок называть, спрашивается? Снова по три дня заседать? На каждую, между прочим.

– Еще одна девка! – гаркнул Потап, передавая повитухины слова вниз, в тронную залу.

Царь Вавила утер слезу, бояре зашептались – кто радостно поздравляя царя, а кто злорадствуя, что наследника и сына Вавиле не дождаться.

Дверь открылась в третий раз, и озадаченный Потап, неуверенно взглянув с лестницы на не менее озадаченного царя, снова гаркнул:

– Третий ребенок!

– Сын?!! Сын, Потапушка?!! – с трудом проговорил Вавила вдруг охрипшим голосом. Он еще надеялся, что у него будет сын, а значит, наследник царства Лукоморского.

– Опять девица, – ответил Потап, подумав, что зря надеялся стать наставником и воспитателем царевича в ратном деле.