Озорник от неожиданного шума громко чмокнул и корову в себя втянул. Проскользнула бедная животина по Змеевой шее большим комком и в чреве огромном успокоилась, вместе с рогами, копытами да колокольцем, что на шее болтался.

Старшой ждать, пока его тазиками забросают, не стал, крыльями общими взмахнул да взлетел.

Озорник, пока летели, громко отрыгивал и пребывал в сытом блаженстве. А Умник вдруг осознал, что корову они все-таки съели и теперь несчастная скотина переваривается в желудке, который ему не совсем чужой, поскольку один на троих. И, обладая развитым воображением, так живо «злодейство» это представил, что помутилось его сознание и выключилось. Так и летели в сыром английском тумане: средняя голова – сосредоточенно высматривая путь, левая – сыто отрыгивая, а правая – пребывая в глубоком обмороке от содеянного.

Общаться со странными народами Горынычу не хотелось, а потому, когда заметил он высокую горку, поросшую густым лесом, приземлился на ней, в аккурат на самой лысой вершине. С горы той сбегала неглубокая речушка. Горыныч напился воды да задремал, подставив сытый живот под моросящий дождик. Но его отдых нарушил чей-то крик.

– Выходи на бой, дракон проклятый! – услышал он и нехотя открыл глаза.

По сырому склону лез к нему странный человек, с головы до ног облаченный в железные одежды. Он волочил за собой меч, длинный, что твоя оглобля. Тащил за собой с большой натугой. Из-под железного шлема со свистом и хрипом вырывалось тяжелое дыхание.

– Вот ведь диво, – сказал Умник, – рыцарь в таком месте турнир устроить решил!

Рыцарь услышал это и прохрипел:

– Не по чину тебе на турнир меня вызывать, дракон поганый! И турниры танцевать я с тобой не собираюсь! Выходи на бой смертный!

Тут нападающий в жиже, которой земля от частых дождей сделалась, заскользил и к деревьям, на прежние позиции, съехал. Но тут же встал, правда, с немалым трудом. Дело в том, что его железный костюм слишком уж погнут был да помят, поэтому двигаться в нем было сложновато. Но рыцарь обладал большим мужеством и снова полез на врага.

– Выходи, сказал… – хрипел он.

– Сейчас все брошу и выйду, – лениво отозвался Старшой, с интересом наблюдая за странным агрессором.

– Может, мы его съедим? – предложил Озорник, не серьезно, а так, "в шутку.

– Нет, консервы очень вредны для пищеварения, – в кои-то веки оценил комичность ситуации Умник и поддержал братову шутку. – А он не только консерва, но еще и со сроком годности просроченным. Смотрите – едва живой.

– Я не консерва, – обиделся рыцарь, хотя Умник правильно заметил – кроме того, что рыцарь этот безлошадный и в ржавых доспехах, он еще был очень истощен. Его буквально шатало от слабости.

– Тогда ты букашка в фольге, – рассмеялся Озорник и дунул.

Нападающий кубарем покатился по крутому скользкому склону, гремя всеми металлическими частями доспехов. Он опять с трудом поднялся на ноги и побрел навстречу собственной гибели, надсадно хрипя:

– Все равно я тебя обезглавлю…

– Да-а… – задумчиво произнес Старшой, почесывая на морде чешую. – Разное приходилось видеть, братцы. Помнится, нас бежали убить, неслись уничтожить, мчались сжить со свету, но чтоб вот так – брели обезглавить?.. Сынок, ты когда ел последний раз?

Рыцарь не ответил, он ухватил рукоять меча обеими руками и занес клинок над головой. Но, видимо, на этот замах ушли последние силы. Меч перетянул, и горемыка рухнул на спину.

– Вот доходяга, – пробурчал Озорник.

Горыныч зачерпнул пригоршню воды из речушки и, с трудом зацепив когтем забрало на погнутом шлеме, плеснул в щель. Из доспехов послышалось бульканье и кашель.

– Утонет ведь. – Умник укоризненно посмотрел на братьев.

Рыцаря перевернули на живот – вода полилась из всех частей металлической упаковки.

– А может, его вытащить из костюма?

– Дело говоришь, Умник, распакуем его, братцы, – распорядился Старшой, и через минуту рыцаря освободили от доспехов.

Прочный металл под крепкими когтями рвался, словно бумага. Без доспехов нападающий выглядел совсем плачевно – кожа да кости. Он был очень высок и невероятно худ. Аристократическое лицо было вытянуто и имело бледно-серый цвет, а огромный, с горбинкой нос на фоне впалых щек казался еще больше. Мокрые рыжие волосы облепили маленькую голову и тонкую шею. А сердце его стучало так, что казалось, будто сейчас оно разломает тонкие ребра, пробьет впалую грудь и выпрыгнет наружу.

– Как же надо было проголодаться, чтобы кинуться с этой зубочистилкой, – Старшой презрительно посмотрел на рыцарский меч, – на такую тушу, как мы?!

– Ну в жизни всякое бывает – мы вон тоже с голода корову съели, – напомнил Умник.

– Тише, – шикнул Озорник, – очнулся, болезный.

Рыцарь открыл большие синие глаза и прошептал:

– Я вызываю тебя на бой. Все равно отрублю твою мерзкую голову. – Он помолчал немного, потом попросил – уже совсем по-другому, чуть ли не умоляюще: – У тебя три головы. Выдели одну для счастия моего, что тебе стоит?

– Ну и на кой тебе моя голова сдалась? – поинтересовался Старшой. – Тем более мерзкая?

– Я подарю ее прекрасной леди Кларе, – прошептал рыцарь, и его длинное вытянутое лицо осветилось нежной и радостной улыбкой.

– Ну и нравы! То-то твоя ледя обрадуется, когда ты ей под ноги протухшую змеиную голову кинешь, – сказал Озорник и хохотнул, представив такую картину.

– Почему протухшую? – Рыцарь озадаченно хлопал белесыми ресницами, было видно, что такая мысль ему в голову не приходила.

– Потому что, пока ты ее довезешь, она протухнет, – сказал Умник.

– Есть другой вариант, – добавил Озорник. – Давай мы твоей даме твою голову подарим. Только скажи, где она живет. Мы быстро доставим, протухнуть не успеет.

– Хорошо, – согласился рыцарь. – Рубите.

– Ты, парень, что ли, совсем дурень?! – синхронно воскликнул Горыныч всеми тремя глотками враз.

– Я не дурень! Я рыцарь Лансёл Заозерный, и мой замок в двух неделях пути отсюда.

– Ты не Лансёл, ты осел! – воскликнул Старшой. – Ну зачем, скажи, девице твоя голова?

– Мне надо доказать, что драконы бывают. Я посватался к прекрасной Кларе, а мерзкий Джон Ланкастерский возвел на меня напраслину. Он сказал, что я не в своем уме, и, пользуясь моей вспыльчивостью, спровоцировал.

– На что спровоцировал? – уточнил Умник.

– На то, чтобы я произнес страшную клятву. Я поклялся не есть, не пить, пока не вернусь домой с драконьей головой в качестве доказательства.

– Точно – осел. – Озорник покрутил пальцем у виска, а Старшой добавил:

– Теперь, Лансёл, Джон тот объявит тебя умершим и преспокойно женится на твоей любимой.

– Так что же мне делать? – Лицо Лансёла Заозерного еще больше вытянулось. Стало понятно, что такая простая мысль раньше ему в голову не приходила.

– А вот что: мы тебя махом доставим в твой замок. Там ты быстренько покажешь всем доказательство – наши головы. Ты ведь не уточнял, отрубленными те головы должны быть или живыми? – поинтересовался Старшой.

– Нет, – растерянно промямлил Лансёл. – О том в клятве не уточнялось.

– Вот и хорошо! А как доказательства предоставишь, так стол для нас соберешь и накормишь досыта, а заодно все, что о драконах знаешь, расскажешь. – Старшой посмотрел на братьев. Те согласно кивнули.

Рыцарь попытался на спину Змея взобраться, да не смог – обессилел совсем с длительной голодухи. Тогда Старшой взял управление организмом на себя, закинул бедолагу на спину да велел за гребень крепче держаться. И приказал:

– Дорогу показывай!

Что для Лансёла две недели пути, то для Горыныча два часа лету. Пролетел он над стольным городом Лондоном, подивился на высокую башню, украшенную часовым механизмом, на дворцы каменные да мосты громадные. Но шибко пристально знакомиться с иностранной архитектурой не стал, не до того было – очень уж есть хотелось. Корова та не в счет была, он про несчастную призовую говядину и забыл вовсе. Да и что корова, если в поместье Лансёловом Горынычу обед знатный обещан, приготовленный по всем правилам поварского искусства.