Участковый легко выбил дверь и нашёл бабу Нину мирно лежащей на древнем диване. На первый взгляд, она спала. Позже судмедэксперты скажут, что причиной смерти стал разрыв сердца. Видно, бабульке приснился страшный сон.

Участковый Саша Друмов свою работу не любил. А ещё он сильно боялся покойников. По факту ЧП ему предстояло заполнить кучу бумаг.

Комнату умершей зачем-то опечатали. Жильцы передвигались по общаге тихо, почти не разговаривая друг с другом. Смерть соседки выбила всех из колеи.

– Я же говорил! – ругался на улице Лёшка. – Может, спасли бы бабку, если б сразу в её комнату вошли. – Три дня только зря профукали. Козлы!

Последняя фраза относилась к людям в погонах. Лёшка не любил их с детства, особенно Друмова. Раньше они учились в одной школе, где будущий коп втихаря стучал на хулиганов учителям и директору, за что получил обидную кличку Дрык. Одно время он состоял в подростковой шайке. Мнил себя доном Корлеоне, но сразу после окончания одиннадцатого класса поступил в школу милиции. Закончил её с большим трудом. Первым делом по приезде в город с погонами лейтенанта Дрык, стремясь выслужиться, переловил своих бывших подельников. Его не уважали ни менты, ни бандиты.

Сосед Святкин поддакивал. Он тоже опасался покойников. Мужики решили вечером чуток выпить, чтобы снять напряжение.

Бабу Нину похоронили тихо и буднично на старом городском кладбище, без почестей и оркестра. На печальном мероприятии присутствовало несколько соседей. Лёшка плакал.

На свежем могильном холме установили деревянный столб с надписью «Куницина Инна Степановна» и годами жизни. Только тогда мы узнали, что бабу Нину официально звали «Инна» и по крови она была немкой, а не русской. Никакой родни у неё не имелось. Бывшие коллеги с кирпичного завода поумирали ещё раньше. Её комнату должны были передать в пользование кому-то из очередников на муниципальное жильё.

Через неделю свихнулся жилец из седьмой комнаты – дядя Валера Афанасьев. В молодости он крепко пил, заработал диабет и от вредной привычки с трудом отказался. Заодно бросил курить. Целыми днями старик смотрел футбол. Родня приобрела ему спутниковую тарелку. Сосед яростно топил за «Спартак».

– В начале девяностых Романцев собрал мощную банду, – хрипел старый болельщик. – Мы могли выйти в финал Кубка УЕФА, если бы не Зубастик. Как он феерил! Ты ещё молодой, не застал. А вот мне есть с чем сравнить. Да, тот «Спартак» был ничем не хуже киевского «Динамо» восьмидесятых.

На самом деле я неплохо разбирался в футболе и смотрел матчи начиная с чемпионата мира в Италии в девяностом. Но всё равно дядя Валера, в вопросах спорта номер один, относился ко мне свысока.

Общаться с ним было интересно. Раньше сосед трудился поваром, поэтому иногда угощал меня разной вкусной едой. А ещё мы рубились в карты. Играл он отменно.

Тем неожиданней для всех стало его сумасшествие. Ночью общага была разбужена дикими криками. Дядя Валера жил в угловой комнате на первом этаже. Передвигался он медленно, посему с вечера держал наготове портативный туалет. Такое устройство в городе имелось только у него. Новинку привезли соседу из-за бугра, и он ею очень гордился. Воду дядя Валера хранил с запасом, в большом пластмассовом баке.

Причин для выхода старика из комнаты в полночь в нижнем белье не имелось. Но в том-то и дело, что соседи нашли его на полу в коридоре, кричавшего изо всех сил. Он показывал пальцем на свою комнату и пытался встать на ноги.

Потом никто не смог вспомнить, что именно орал дядя Валера. Вызвали скорую. Врачи сказали, что пару дней сосед проведёт в больнице. За ним понаблюдают, у него сильный шок.

– Жалко старика, – обсуждали мы с соседями в курилке беду с дядей Валерой. – И с чего бы его так накрыло? Не пьёт, не курит, не стрессует.

Вернувшись домой из больницы, спустя день старик отдал богу душу. Узнал об этом как раз Лёшка, который зашёл к дяде Валере попросить в долг на чекушку. Сосед не запер входную дверь, чего обычно за ним не водилось. Он лежал на диване, смотря в потолок, и был уже холодным.

Участковый Друмов ругался, как пьяный прораб. Он только отошёл от оформления бумаг о смерти бабы Нины. Начальство несколько раз заставляло его переделывать рапорт и пеняло на безграмотность. Кое-как сбагрив кипу документов, Дрык получил ещё один «сюрприз».

Опера́ на всякий случай шустро осмотрели комнату дяди Валеры. Ничего криминального не нашли. Видимо, старику, как и бабе Нине, тоже приснился страшный сон. Медики развели руками: сосед умер сам. Никаких ран, следов яда и прочих веществ.

В результате на городском кладбище одной могилой стало больше.

Общежитие впало в депрессию: за полторы недели ушли два соседа.

Ещё через десять дней произошло ЧП у пожилой бездетной четы Кривицких. Они проживали на втором этаже в угловой комнате возле пожарной лестницы. Ей обычно и пользовались. Супруг – дядя Коля – поднимался вечером домой. Никто не видел, как он сорвался, но все слышали его вопли. Бедняга чудом не сломал позвоночник при падении. Когда его пытались привести в чувство, сосед хотел что-то сказать, но не мог. Лишь дёргал правой рукой в сторону лестницы. Врачи вкололи ему успокоительное и увезли на скорой. В больнице ему наложили гипс на левую руку.

– Говорил я ему, – рассказывал Святкин, – ходи, как все, по обычной лестнице. Да, путь будет чуть длиннее. Но зато не свалишься с высоты. Он не слушал, смеялся, говорил, что может вслепую туда-сюда по пожарной пробежаться. Вот и пробежался.

Кривицкие приехали в город в восьмидесятых и сперва жили в другой общаге. Потом получили квартиру от пищекомбината, где дядя Коля трудился технологом. Тётя Оля работала в районо специалистом. Они долго не могли завести детей, оба лечились, но безуспешно. После банкротства комбината дядя Коля начал выпивать. Потом продали квартиру и уехали в Саратов. Через год вернулись в город и устроились в коммунхоз. Им дали комнату в нашей общаге. Тётя Оля ходила по домам и квартирам и сверяла показания счётчиков, дядя Коля крутил баранку мусоровоза.

– Нам здесь больше нравится, чем где-либо, – говорила на кухне тётя Оля. – Моя родня живёт на Ставрополье. Звали нас, но нам и тут хорошо. Тихо, спокойно.

По общему мнению, дядя Коля выпил лишнего и сорвался. Полиция не обнаружила криминала. Через день сосед, хромая, вернулся домой. Вечером он вышел подышать свежим воздухом. Выглядел мрачно и сильно осунулся. Ни с кем говорить не хотел. К утру ни с того ни с сего его сердце остановилось.

Тётя Оля не могла поверить в случившееся. Она бросалась на вызванных врачей, поцарапала Друмова, кричала, швыряла предметы. Её скрутили, сделали укол и увезли в больницу.

На похоронах дяди Коли она не присутствовала, поскольку находилась в лечебнице. В последний путь его проводили соседи и бывшие коллеги с пищекомбината.

Тётю Олю мы больше не видели. В больнице ей стало хуже, она потеряла память. Позже её забрали родственники и, говорят, по большому блату оформили в стардом в другом городе.

Комната Кривицких теперь тоже стояла закрытой и ждала новых хозяев.

Участковый Друмов уже ничему не удивлялся и обречённо оформлял документы о смерти очередного жильца общаги.

– Эх, Коля, Коля! – вздохнул в курилке Саня Святкин. – Не доиграли мы с тобой партеечку. Хороший ты мужик был, земля тебе пухом.

Баба Саша Михеева из второй комнаты пожалела тётю Олю:

– Никому не нужна осталась, бедняжка. Ни детей, ни друзей. Не дай бог так к концу жизни одной куковать.

У самой бабы Саши единственный сын в девяностых умотал в Германию и про мать забыл напрочь. Бабка сильно скучала, втихаря плакала.

Обстановка в бараке была невесёлая.

Спустя несколько дней сосед дядя Дима Исаков утром не вышел покурить. На стук в дверь он не отвечал. В панике жители без вызова полиции вломились к нему в комнату и нашли его на полу с открытыми глазами.