Де ля Порт объяснил, что невозможно понять теоретические выводы, к которым пришел Фрейд, не ознакомившись вначале с его ранней работой, написанной в 1895 г., но опубликованной лишь в 1950-е гг., через много лет после его смерти. Рукопись называлась «Набросок психологии»[5] (Entwurf einer Psychologie){37}. В ней Фрейд пытался дать нейробиологическое обоснование своим ранним интуитивным догадкам о психике. В этом он шел по стопам своего великого учителя – физиолога Эрнста фон Брюкке, одного из основателей Берлинского (ныне Немецкого) физического общества. Цель этого общества Эмиль Дюбуа-Реймон сформулировал в 1842 г. следующим образом:

Их любимый учитель Иоганн Мюллер задавался вопросом, чем органическая жизнь отличается от неорганической материи. Он пришел к выводу, что «живые организмы фундаментально отличаются от неживых объектов тем, что содержат некий нефизический элемент либо подчиняются иным законам, нежели неодушевленные предметы»{39}. Иными словами, Мюллер считал, что живые организмы обладают «жизненной энергией», или «жизненной силой», которую не могут объяснить физиологические законы. Он придерживался мнения, что живые существа не могут быть сведены к составляющим их физиологическим механизмам, так как они представляют собой неделимое целое, обладающее намерениями и целями, и это свойство Мюллер объяснял наличием души. Поскольку немецкое слово Seele переводится и как «душа», и как «разум»{40}, расхождение во мнениях между Мюллером и его учениками удивительно напоминает бушующие в наше время баталии между философами, например между Томасом Нагелем и Дэниелом Деннеттом, – по вопросу, можно ли свести сознание к законам физики (Нагель утверждает, что нельзя, а Деннетт – что можно).

На семинаре де ля Порта я с удивлением узнал, что Фрейд – первопроходец в области исследований субъективного восприятия – придерживался не витализма Мюллера, а скорее физикализма Брюкке. В первых строках своего «Наброска» 1895 г. он писал: «[Это] намерение создать естественно-научную психологию, то есть изобразить психические процессы как количественно определимые состояния выявляемых материальных частиц»{41}.

Я и понятия не имел, что Фрейд был нейробиологом. Теперь я узнал, что он отказался от неврологических методов исследования лишь вынужденно, когда в какой-то момент между 1895 и 1900 гг. ему стало ясно, что доступные в ту пору методы не могли раскрыть физиологическую основу сознания.

Однако такая перемена подходов для Фрейда скоро окупилась с лихвой, заставив его более пристально взглянуть на психологические явления как самостоятельный предмет и прояснить функциональные механизмы, лежащие в их основе. Это положило начало психологическому методу исследования, который он позже назовет психоанализом. Его фундаментальное допущение состояло в том, что явные (в современной терминологии – эксплицитные или декларативные) субъективные феномены обусловлены скрытыми (в современной терминологии – имплицитными или недекларативными) причинами. Таким образом, Фрейд утверждал, что беспорядочная последовательность наших сознательных мыслей может получить объяснение, только если допустить, что между ними существуют имплицитные промежуточные звенья, которых мы не осознаем. Отсюда возникла идея скрытых психических функций, а затем, в свою очередь, знаменитая гипотеза Фрейда о «бессознательных» намерениях.

Так как в конце XIX в. не существовало методов, позволяющих исследовать физиологию бессознательных психических событий, их механизмы можно было лишь косвенно выводить из результатов клинических наблюдений. Полученные таким образом данные подвели Фрейда к его второму основополагающему утверждению. Он заметил далеко не равнодушное отношение пациентов к их предполагаемым бессознательным намерениям; казалось, они скорее не хотели, чем не могли их осознать. Он называл эту склонность по-разному – сопротивлением, цензурой, защитой и подавлением – и отмечал, что она предотвращает эмоциональные страдания. Это, в свою очередь, раскрывало решающую роль чувств в психической жизни – то, что они лежат в основе всевозможных самообманов и предвзятостей, направленных на повышение самооценки. Эти открытия (в наши дни очевидные) показали Фрейду, что некоторые из главных мотивационных сил психической жизни полностью субъективны, но при этом бессознательны. Систематическое изучение этих сил привело его к третьему фундаментальному утверждению. Он сделал вывод, что в конечном итоге в основе чувств лежат телесные потребности; что психическая жизнь человека не в меньшей степени, чем у животного, обусловлена биологическими императивами выживания и размножения. По мнению Фрейда, эти императивы обеспечивали связующее звено между чувствующим сознанием и физическим телом.

Фрейд избрал удивительно тонкий подход к проблеме соотношения тела/сознания. Он понимал, что изучаемые им психические явления нельзя напрямую свести к физиологическим. Еще в 1891 г. он заявлял, что невозможно приписать психологические симптомы нейрофизиологическим процессам без предварительного сведения интересующих нас психических и физиологических явлений (обеих сторон уравнения) к их соответствующим базовым функциям. Как уже отмечалось выше по поводу обработки информации, функции могут выполняться разными субстратами{42}. Только на общей основе функции, утверждал Фрейд, можно объединить психологию и физиологию. Его цель состояла в том, чтобы объяснить психологические явления с помощью метапсихологических (что значит «выходящих за пределы психологии») функциональных законов{43}. Попытка игнорировать этот функциональный уровень анализа, перепрыгнуть напрямую от психологии к физиологии в наше время называется локализаторством и является ошибочной концепцией{44}.

Очевидно, что Фрейд, в отличие от своих последователей, воспринимал психоанализ как промежуточную ступень. Хотя его целью с самого начала было выявить законы, лежащие в основе нашей богатой внутренней жизни, обусловленной субъективным опытом, тем не менее психическая жизнь оставалась для него биологической проблемой{45}. Как он писал в 1914 г., «все временно нами допущенные психологические положения придется когда-нибудь перенести на почву их органической основы…»{46}. Поэтому он с энтузиазмом ожидал того дня, когда психоанализ вновь воссоединится с нейробиологией:

Это был не тот Фрейд, любитель рискованных гипотез, о котором мне рассказывали в студенчестве. «Набросок психологии» стал для меня откровением, как некогда для самого Фрейда. В то время он писал своему другу Вильгельму Флиссу: