Ну, ясно. Никаких копий, фото, это ж секретные документы.

– Я понял Диана, передайте, что я звонил и сейчас еду к вам.

Диана отключилась.

Как интересно, наши костюмы наделенные имитацией искусственного интеллекта, сами перенимают наши с Валей характеры. В отличие от хамоватого и юморного Зуда, Диана – правильная девочка-отличница. Как моя Валя. Они подружки. А с Зудом у Дианы – роман, така любовь!..

– Зуд, скажи Диане, чтобы со мной была поласковее.

– Она на работе, Алексей, и сам понимаешь… офицеру охраны положено соблюдать строгость и субординацию. Кстати, я нашел кое-что. Ты просил.

– Давай.

– Публицистическая книга Артема Петрушина «Секретное оружие Сталина», две тысячи третий год, Астрель, тираж три тысячи экземпляров. Среди массы разных прототипов экспериментальных самолетов, пушек и танков, описан вагон-вертолет СССР-1, конструкции неизвестного КБ. Автор пишет, что никаких данных о таких разработках не нашел, но есть только свидетельские показания бойцов 34 армии, что летающий вагон участвовал в ночном воздушном бою в районе Старой Руссы и был сбит. Чтобы не достался врагам, его подорвали на месте падения. Обломки утопили в болоте.

– Он цитирует документы, есть фотокопии рапортов?

– Есть, но исходящие данные от кого, кто визировал от особого отдела – все вымарано.

– Это понятно. А там прямо указано, что под Старой Руссой?

– Это догадка автора, раз указана армия, он предположил, что бой был где-то там. Места болотистые.

– Это я знаю, ты тоже… мы там с тобой перли по болоту по пояс. – я вспомнил, что тот Зуд в котором я пер, погиб в Блазново, а этот не может помнить тех событий.

Значит, кто-то или рассекретил те свидетельства или этот Петрушин получил допуск, почитал эти фантастические истории и решил заретушировать, но информация интересная. Не побоялся себя выставить трепачом и фантазером.

Аспирант Петров оказался здоровенным двухметровым мулатом, но черты лица его лишены вывернутых негроидных губ и носа-плюшки, а как раз наоборот, лицо овальное, тонкий правильный прямой нос и средней пухлости губы. Кожа – кофе с молоком, где много молока, серые или мультихромные глаза.

Пожимая руку Петрову, я понял, что правая его ладонь – протез. Открутил время назад, если ему тридцать, значит, он родился примерно в двадцатом. Активные боевые действия закончились к двадцать пятому, если парень потерял руку не в армии, значит в детстве. Расспрашивать его я не стал. Сам расскажет, когда захочет.

Петров захотел сразу, видимо уже привык, потому, представившись, объяснил:

– Я из Горловки под Донецком, в пять лет нашел ПФМ8, вот результат. Этот «лепесток» оказался без самоликвидатора, – он улыбнулся, – зато теперь я «двусмысленный», пишу и стреляю с обеих рук, – и чтобы избавить меня от вопросов по поводу цвета кожи, сам и пояснил: – Папка, кубинец, доброволец, приехал еще в девятнадцатом, женился, но погиб в двадцать пятом вместе с мамой, а меня в семь отдали в Суворовское училище. Фамилию я взял мамину, чтобы не было вопросов насчет национальности. Я – русский.

Аспирант очень эффектно смотрелся в серебристо-сером киберкостюме, подчеркивающем его атлетическую фигуру. На историка, книжного червя, он совсем не был похож.

А можно подумать, что я в такой же шкуре и с аналогичной формой – врач скорой? Наступило время разрушения стереотипов.

Я оценил его «шкуру», по сути, она, как и у меня – «нейромионикс», полагаю, что и начинка тоже от них. Значит, в компьютерной системе загружен обычный стандартный секретарь-помощник, полагаю еще и тренер, управляющий нейроинтерфейсом.

Петров показал на стол с двумя коробками.

– Мне сказали, что вы – волонтер, любитель истории? Будете мне помогать разбирать этот исторический завал?

Я улыбнулся в ответ. Мне нравятся не унывающие люди, этакие оптимисты-экстраверты, кажется аспирант как раз из этой категории.

– Меня зовут Алексей Зорин, я врач, да, любитель-историк, если точнее – я давно уже интересуюсь «Демянским котлом» и «Рамушевским коридором». И еще, – я взял одну из коробок и перенес на отдельный стол, – Василий, давай без церемоний? Мы – ровесники, так к чему эти политесы разводить?

– Вас… пардон, тебя предупредили, что никаких фотокопий?

– Конечно, – развел я руками, – умолчав, что в вороте моего Зуда полторы сотни видеокамер с разными объективами, включая инфракрасный и рентгеновский. Есть даже в ладонях, в перчатках на кончиках пальцев. Это уже мое личное изобретение в последней модели оболочки.

Зуд загрузил себе транслятор с немецкого, а вот Петров, как я понял, языком владеет в совершенстве.

– Вас что интересует в котле?

– Меня, – я не стал поправлять аспиранта, – интересует история с летающим вагоном от третьего сентября над лесом у станции Лычково. Если его видели наши солдаты, то в немецких документах история со сбитыми самолетами не может быть не отражена.

– Это верно. Значит, вы видели выступление ветерана Кожина?

Я кивнул.

– Сегодня утром. А ты когда о нем узнал? – я намеренно подчеркнул обращение на ты. Он, конечно, воспитанный, интеллигентный человек, но мне будет комфортнее, с ним себя чувствовать на равных. Я ему не начальник, вообще – никто, так добровольный помощник, или как он сказал – волонтер.

– Да, ты… – он смущенно потер подбородок, – я привыкну. Просто на кафедре ко всем на «вы», даже к студентам. Я об этом рассказе давно слышал, еще студентом. Вообще его давно уже отнесли к сочинениям солдат. Этаким теркинским байкам. А то, что этот дед говорил насчет особистов, подписок о неразглашении. Мне кажется, он себе цену набивал.

– А мне так не показалось, ведь недавно документы рассекретили, есть реальные свидетельства тех самых часовых и их командира, которые видели этот бой.

У Петрова раскрылись глаза. Он почесал макушку.

– То есть, ты их видел?

– Ну да, – я решил не скрывать своей связи с Самсоновым, – немножко допущен к тайнам, вот мне выслали сканы этих показаний. Как я понял, этот ящик поднялся из леса где-то над деревней Починок.

На слово «Починок» аспирант сделал стойку, в глазах огонь.

Да, он точно ищет любые сведения об отряде Бати. Аспирант быстро и решительно перевернул свою коробку на стол, так что папки и отдельные листочки, мягкой кучей выпали на стол. Он ее сдвинул к краю, пустую коробку поставил на пол. Матерчатую перчатку он надел только на левую живую руку. Я наблюдал за его действиями.

Петров, чуть обернувшись в мою сторону, сказал коротко:

– В протезе у меня сканер, я сделаю первичный отбор. Контрольные слова: partizanen, terroristischen, RussischeBanditen. Для начала отсканирую отдельные документы, потом возьмусь за папки.

– Так ведь копировать нельзя, – усмехнулся я.

– Это не копирование, это отбор. Эти документы за сто лет никто ни разу не сканировал и не оцифровывал. Но я не могу сидеть и выписывать вручную… это анахронизм.

– Анахренизм? – не удержался я.

Он на мгновение замер, осмысляя мою шутку, и, улыбнувшись, кивнул:

– Вот именно, а на хрена мне время терять?

– Зуд, ты понял?

– Как рукавами… – подтвердил костюм, – делай как он, только у меня сканеры в обеих ладонях. Работаем.

Петров правой рукой водил над бумагами, а левой в матерчатой перчатке аккуратно их складывал на дно пустой коробки. Я делал тоже самое, только сразу двумя руками, не мешая Зуду управлять мышцами. За годы нашего техносимбиоза я привык отдавать костюму управление моим телом, обдумывая совсем другие темы.

Итак, сейчас мы с Петровым разберем первые две коробки, я отберу для него интересные документы, тогда как он вероятнее всего для меня этого делать не станет. Или станет? Посмотрим.

Отдельными документами шли перехваченные письма солдат вермахта, находящихся в котле. Слова «партизаны» и «русские бандиты» встречались почти в каждом письме, и везде фашистские оккупанты себя изображали «белыми и пушистыми», а партизаны и бойцы РККА злобными и коварными фанатиками, которые не хотят сами умереть, и даже в последний момент подрывают себя гранатами вместе с добрыми и отважными героями – солдатами фюрера, которые могли бы их убить быстро и без мучений. Поэтому уцелевшие русские бандиты не достойны доброго отношения, их нужно показательно казнить, чтобы у других не было желания сопротивляться натиску военной машины вермахта!