Изя ни на шаг не отходил от друга. А тот не успокоился, пока не обошёл все могилы поблизости, но ничего, что бы напоминало страшную сцену, разыгравшуюся несколько мгновений назад, не обнаружил.

– Валим отсюда, не нравится мне всё это, – Изя в очередной раз потянул братана за рукав. Но Дима, высвободив руку, сел на одну из оградок и закурил.

– Мне всё это тоже не нравится, но где кровь, где тела, где связанная женщина? Я могу принять, что тот с мечом резко пропал, но не мог же он прихватить с собой три тела, собрать головы и ноги и за десять секунд скрыться. И где кровища, в конце концов? Изя, может нам всё это привиделось? Такие двойные глюки… ночь… кладбище всё-таки.

– Я ни о чём сейчас не хочу думать, моё единственное желание – поскорее убраться отсюда. Я очень не хочу, чтобы вернулся этот чёрный маньяк с мечом…

– Тихо, Изя, – Дима прошёл ещё метров шесть и нагнулся. Когда же выпрямился, в руке у него был длинный меч.

– Хорош красавец! А лёгкий какой, смотри, как сверкает сталь. Посвети сюда.

Луч фонарика выхватил рукоятку клинка, всю испещрённую какими-то символами и буквами, судя по всему, латинскими. Дима поднёс меч ближе к глазам: три чёрные шестёрки с обеих сторон рукояти больно и хлёстко ударили по радужной оболочке глаз друзей.

– Ты ведь не только на английском, немецком, иврите шпаришь, но и в латинице неплохо шаришь, очкастый брат мой Изя. Ну-ка, попытайся что-то прочитать и расшифровать.

– Тут и пытаться нечего. Первая строка гласит: «Да прольётся кровь во имя бога моего!». Под ней три шестёрки – число зверя, знак сатаны. Много ума не требуется, чтобы понять, что здесь были сатанисты, служители дьявола, мужик в шляпе и страшном пальто с мечом точно из таковых. Сейчас таких чёрных сект развелось столько, сколько не было пионерских организаций в славном Союзе. Пошли отсюда, ради Бога. И выбрось этот меч. Я клянусь, что больше никогда не появлюсь на кладбище ночью. И кажется, моё отношение к русскому кладбищу изменилось, мне не хочется тут лежать, быть здесь, особенно сейчас, я тоже не хочу, – Изя упёрся в спину Димы и стал толкать его к выходу.

– Подожди, друг, а инвентарь? И где Счастливчик?

Сытый котяра привычно и мирно спал на одной из могил. И ни ужасная кровавая сцена, ни паника Изи, ни мрачная красота сатанинского меча не потревожили его крепкого, безмятежного кошачьего сна. Диман подошёл к могиле, беспардонно поднял и засунул ничего не понимающее Счастье в сумку и к большому облегчению другана направился к выходу с кладбища.

– У могилки за крестом

Появился чёрт с хвостом.

Раз, два, три, четыре, пять,

Стал он головы срубать.

Дима произнёс стишок вслух, посмотрел на своего очкастого дружбана и с лёгкой язвинкой подытожил ночной загробный вояж:

– Знаешь, дорогой мой Изя, меня весьма радует одно обстоятельство: теперь ты вряд ли заставишь меня работать по ночам…

Сентябрьское утро было не по-осеннему ясное и солнечное.

Всё же хороша и отрадна жизнь на этой голубой планетке. Особенно, если можешь заработать на неё самое изощрённое, извращённое бумажно-металлическое человеческое изобретение – деньги, пусть скромные, но на пищу телесную для двух брутальных обжор в лице здорового человека и не менее здоровенной усатой головушки белого кота, достаточные. И необходимость этих чёртовых бумажек, без коих и ни туды, и ни сюды, вынуждены признавать все человеки, народы, сословия, партии, заокеанские и наши, местные «медведи», «единые» и «справедливые», «белые» и «красные», «голубые» и «зелёные», «толерантные» и «радужные».

Мысли Димана, далёкого от всего этого животного цветного калейдоскопа, были по-природному радужны и светлы, под стать утру, которое он встретил в одиночестве, сам с собой. Бывает, что надо побыть одному, сам на сам, так сказать. Это вовсе нетрудно, даже легко. Ведь когда сам себе надоешь, можно просто игнорировать этого самого себя, а то и вообще послать куда подальше, и не обидно будет нисколько. К тому же от себя далеко не уйдешь. И опять-таки, как мужчине-холостяку, в полном расцвете сил, не светиться, если день неспешно начинается с контрастного душа, блюдца с салатом оливье, без намёка на колбасу, с зеленью, бутерброда с той же зеленью, дольками помидорки, огурчика, полоски нежного сыра, душистого крепкого чая с лимончиком?

Вкусив все эти творения своих рук, Дима от души откинулся в кресле и непатриотично закурил сигарету от «дяди Сема». Счастливчик, столь же холостой, съев свою порцию русской сметаны и заморского мясного рагу, запрыгнув к другу на колени, стал смачно и деловито умываться.

– Что, братишка мой чернохвостый, каковы на сегодня наши планы? Ты не забыл, что у твоей любимой, доброй и хлебосольной Тоси сегодня день рождения? Только не спрашивай, сколько ей исполняется лет, ты ведь усатый мужик, джентльмен, а потому не будь бестактным и не вздумай просить добавку. К тому же подумай обо мне: девять с лишним кило белого счастья в сумке таскать не очень-то просто, так что имей совесть.

Время до обеда пролетело со световой скоростью. Дима успел лишь пару часов посидеть над своими сказками Оранжевого леса для детей, про пушистика-ёжику и её друга дракошу. Пропылесосил палас; нажатием кнопки попросил стиральную машинку приготовить постельное бельё к ночи; и, главное, помыл кота, уж больно от того пахло сырой землёй с кладбища. Язык для котов, конечно, что для турок баня-хаммам, но помывка гелем раз в неделю для Счастливчика – обязаловка, как баня для солдат-срочников. А потому несчастное Счастье принимало этот ритуал хоть и насуплено, но беспрекословно, безмолвно и, что скрывать, обречённо, при том что гель для котов закончился и заменён был мужским шампунем от перхоти.

К половине первого белый котище, перевязанный опять же белым бантом, уже сидел в сумке и угрюмо ждал своего человеческого брата.

Вызвав такси, Дима первым делом заехал в цветочный магазин и взял уже заранее заказанный горшочек с подснежниками. Затем, помня о маленькой мечте Тоси, зашёл в антикварную лавку, где недавно случайно наткнулся на эту мечту, и, не торгуясь со стареньким весёлым армянином барыгой-антикваром, купил её – маленький, но изумительно солнечный и сочный янтарный браслетик.

Квартира Азриленко приняла его радушно распахнутой дверью, ароматом домашних блюд и сиянием Тосиных глаз, которые ещё больше озарились при виде жёлтой мечты с лёгким ароматом горных нежных цветов. Белоснежный чернохвост с белым бантом, источающий амбре димановского мужского шампуня против перхоти, недовольный и оттого вдвойне независимый, вошёл сам по себе, без поздравлений и сразу же направился на кухню.

В еврейской квартире запахло большой несерьёзностью, Диманами и Счастливчиками. Единственное серьёзное создание в лице именинницы и юбилярши умело руководило сервировкой стола. Изя, в белом фартуке, с изяществом лучшего гарсона в мире (ещё бы, когда рядом на кухне руководит мастер-шеф, королева Тося!) заполнял стол таким обилием блюд, что их хватило бы и на самую бессовестную президентскую чету. Но это были Азриленко, и любили они больше всего на свете своего озорного сыночка Илюшку, несуетливого и надёжного добряка Димана, ну и, конечно, его белое обжористое Счастье, безжалостно «закованное» хозяином в белый бант. Правда, Тося не выдержала такое издевательство и освободила любимого котёнка от этих белых «оков», чему тот несказанно был рад и благодарен. Диму, Илью и кота к столу не подпустили до тех пор, пока тот не прогнулся под тяжестью ошалело пахнувших блюд. Изя, выполнив миссию домашнего официанта, в конце концов, сел на диван вместе с недопущенными к накрытию стола, чтобы так же, как они, усиленно глотать слюни и преданно ждать хозяйку торжества. Слюней было проглочено много, прежде, чем она, изящная и царственная, бережно неся свой восьмимесячный беременный живот, появилась с огромным тортом, уставленным тридцатью горящими свечами, в тушении которых не принимал участия только кот, так как именно он уже усердно поздравлял именинницу поеданием первой порции своего праздничного меню. Все остальные дружно встали и без американского, «мерлинмонроновского» предыханного акцента, но с чувством пропели: