В отличие от Icebreaker, Сет Ридли был реальным, не эфемерным. Плоть и поступки вместо пикселей на экране и оповещений из чата. Он находился рядом с нею в действительности, и делал это довольно часто.
По неизвестной причине тело Нины воспринимало Сета как идеальный биологический материал для продолжения рода и не могло об этом молчать. Оно отчаянно сигнализировало, что с этой конкретной особью наблюдается удачное совпадение по химическим и физиологическим факторам, от запаха кожи до звука голоса. Он подходит ей, подходит по всем параметрам, которые важны эволюции.
Позывы, возникающие из-за «слизней» (мужчин, необъяснимо и спонтанно вызывающих у нее влечение). Нина уже приучилась игнорировать, то же самое могла делать и сейчас. Но было кое-что еще.
Со временем благодаря необычному набору качеств Ридли приобрел статус потенциального кандидата на место того, кто может заинтересовать не только инстинкты, но и разум Нины. Мрачное спокойствие, самоконтроль (за исключением того единственного раза, когда он сорвался на физруке), умеренный темперамент, молчаливость, склонность к одиночеству, абсолютная уверенность в себе и неприступность вызывали нарастающее любопытство. И даже волнение.
Сильный и всегда невозмутимый Сет Ридли как будто собрал в себе все, чего в Нине никогда не было. Прохладного нрава, трезвости и некоторой флегматичности ей не хватало даже в окружающих.
Это влекло.
И отталкивало тоже.
Ей не хотелось сближаться с одноклассником, который вызывал не только предательскую пульсацию в паху, но и теплый ветерок в голове. Не хотелось из упрямства или какого-то еще пока неясного чувства враждебности, тревожившего грудную клетку каждый раз, как Сет появлялся в поле зрения.
Если бы этот парень обладал ментальными качествами ее друга по переписке, пожалуй, она бы не смогла перед ним устоять.
Над Мидлбери разразилась страшная гроза, и это вполне соответствовало настроению.
Крупные капли упрямо барабанили по черному капоту, как будто ставили жирные точки в каждом предложении, которое он успел обдумать, пока ждал, припарковавшись напротив входа. Скрываться ни к чему: как официальный надзиратель он имеет право приехать за подопечной куда угодно. Включая школу.
Нина вот-вот должна была показаться, а пока он ждал, ливень составил ему компанию. Именно непогода, обрушившаяся на Мидлбери после полудня и прогнозируемая до самой ночи, обещая потоп, позволила Клиффорду предложить услуги водителя, от которых школьница в этот раз не отказалась.
После уроков она спешила на тренировку по хоккею, и Ларс вызвался ее отвезти, потому что спорткомплекс находился в другой части города, а у него так удачно образовалось свободное время.
Бам-бам-бам, – стучали крупные капли. Ту-ту-ту-ту-ту, – тараторили вдогонку мелкие, перебивали. Вместе они заливали лобовое стекло, срастаясь, скрещиваясь в ручейки, словно водяные канаты, и вновь распускались на отдельные веревочки. Дворники Лоуренс выключил, устав слушать скрип резины о стекло.
Снаружи было мрачно, как в ранние сумерки, но душно из-за высокой влажности и не слишком упавшей температуры. Ливень шумел громче обычного, свирепствовал, настигая землю под крутым углом. Как будто хотел пробить насквозь все, чего касался.
Небо выглядело тяжелым и низким, набухшим, набрякшим избыточной влагой. Вода извергалась оттуда неравномерно, как будто кто-то выжимал вручную эту черно-серую вату, тут посильнее, там послабее.
Время от времени на востоке вспыхивало слепящее зарево, настолько яркое, что самой молнии было не разглядеть, но половина неба становилась белой. Несколько секунд спустя за ним следовал отдаленный гром, похожий на недовольное ворчание атлантов, вынужденных поддерживать такое тяжелое небо в условиях бушующей стихии…
Офицер полиции думал о своей подопечной.
Влечение к Нине, как это ни парадоксально, росло пропорционально ее возрасту, а не наоборот. Питающий запретную слабость к нимфеткам, Ларс в глубине души надеялся, что, как только подопечная станет постарше, ее губительный магнетизм уменьшится, отпустит его, перестанет душить по ночам.
Но ничего подобного не произошло. Девочка, превращаясь в девушку, по-прежнему сильно его влекла. И выходить из головы не собиралась. Возможно, потому что с самого начала дело было не только в количестве лет, но и в самой Нине.
Очень умная и временами по-взрослому серьезная, внутри она оставалась все тем же вредным непосредственным ребенком, что и в пятнадцать лет, когда впервые попала в участок. Но сейчас Ларсу казалось, что они знакомы гораздо, гораздо дольше. Может быть, всю его гребаную жизнь.
Он никогда не делился с Ниной этим ощущением. Это слишком сентиментально.
Вот уже и начало ее выпускного класса. Осталось немного. Всего лишь один учебный год, и она выскользнет из его рук навсегда. Выйдет из программы и отправится дальше своей дорогой. Будет жить где-то, но не здесь, с кем-то, но не с ним, вряд ли вспоминая офицера полиции, когда-то назначенного приглядывать за нею и помогать.
Как и эти два года, самые полноценные в жизни Лоуренса. Самые яркие, эмоционально насыщенные и запоминающиеся. Два года, в которые было много разговоров, серьезных и не очень, много игр и соревнований во что угодно, но мало побед, много встреч, поездок, смеха, взглядов, попыток дружить и флиртовать.
Эти два года всегда будут вызывать улыбку на его лице, чем бы все это ни кончилось. Потому что это время, когда у него получалось быть обычным человеком, а не бездушным устройством для достижения целей. Время, когда ему приходилось (и нравилось) очеловечиваться ради нее.
Нина выбивала из него все дерьмо. Сама того не замечая. Одного пронизывающего взгляда хватало, чтобы содрать гладкую маскировку с приятного лица Лоуренса Клиффорда и обнажить смердяще-бугристую уродливую сущность.
Она видела его насквозь. Буквально с первой встречи видела, это он знал наверняка. Прочитал по глазам, когда она впервые сидела перед ним в кабинете и словно бы собиралась пересказать ему все его гадкие поступки из прошлого. И впоследствии Клиффорд лишь убеждался в своем первом впечатлении.
Несколько раз она приходила в ярость, замечая, что Клиффорд жульничает или поддается, и тогда ему доставалось особенно. Она становилась сама не своя – могла смахнуть все со стола, ударить по нему кулаком или вообще отшвырнуть свой стул в стену, сломать что-нибудь, попавшееся под руку.
Но все это не вызывало беспокойства до тех пор, пока Нина продолжала издавать звуки. Ведь настоящие приступы отнимали у нее дар речи. Во время них она не могла ни говорить, ни кричать. И ее внезапное молчание перепугало бы сильнее, чем буйная сила, несоразмерная телосложению. Как будто вместо костей у нее внутри только мышцы. Оставалось благодарить психолога (и правильно подобранные таблетки), что вспышки становились кратковременными и чаще вызывали у нее мигрень, нежели ярость.
А сколько раз она уличала его в лицемерии, обмане, шантаже, жестокости и двойных стандартах – не перечесть. От ее сканирующего, словно сине-зеленый эхолот, взгляда не могла укрыться ни одна мерзкая тайна, ни одна паршивая черта его характера. Он был перед нею обесточенным голым проводом. Вывернутое наизнанку и потому безвредное создание.
Зная, каков Клиффорд на самом деле, она принимала его со всеми недостатками. Почему – оставалось загадкой. Наверное, Нина была из тех, кто никого не стремится исправить, потому что сам не готов меняться ради кого-то и не допустит на себя влияния. Может быть, это Ларсу и нравилось в ней больше всего. Рядом с нею делалось спокойно, как в нирване. И он чувствовал себя… одушевленным.
Нине всегда удавалось играючи найти общий язык с теми, кто пожил дольше, чем она. Она ладила со старшими, взрослые ее любили. Директор школы, тренер по хоккею. Отец. Даже Лиотта задавал о ней пару вопросов, хотя Ларс был уверен, что комиссар не станет интересоваться конкретным подростком, взятым на курирование, да и вообще кого-то из них запомнит надолго. Последнее время у отдела нравов были дела посерьезнее.
