— До моей территории?

Я облизываю губы.

— Да.

— Мы остановимся здесь и продолжим завтра, — бормочет он.

Я жду, что он меня отпустит, но он не отпускает. Мы стоим рядом, мой зад прижимается к его переду. Его хватка на моей руке ослабевает, но его ногти задерживаются, проводя маленькие ласки взад и вперед по моему бицепсу. Его член вонзается мне в спину.

Если бы он был отдан мне, мы бы провели нашу первую ночь вместе. И на следующую ночь, и на следующую. Пока я не отяжелела от его ребенка.

У меня пересыхает во рту.

Образы наших тел, сливающихся вместе, расцветают в моем сознании — он входит в меня, а я принимаю его — поцелуи, облизывания и поглаживания. Я хорошо разбираюсь в сексе, будучи самой молодой женщиной в своем племени, единственным спасением Скалистой местности от продолжения рода. Я узнала, что такое секс, потому что Лейт должен был узнать, что такое секс. А наши соплеменницы и мужчины, которые спариваются, не стесняются привязанности и своей любви. Русалки особенно не стесняются.

Он протягивает другую руку между нами и поправляет свой член. Каждый мускул во мне напрягается. Его когти продолжают делать ту мучительную ласку, которая щекочет меня до глубины души.

— Я чувствую запах твоих феромонов, — говорит он.

Я чувствую, что немного увядаю, огорчаюсь.

— Я уже два дня толком не мылась.

Речная вода не в счет, без соли и цветочного масла. Этого достаточно, чтобы очистить грязь и пот, но…

Он трет меня своим членом из стороны в сторону. Сжимая кулаки, я бормочу, желание растет вместе с моим смущением.

— Я не возражаю, — ворчит он. — Я думаю, что мое новое тело реагирует на них. Каким слабым я стал.

Его голос сердит, но… почти нерешительно, как будто он что-то обдумывает.

Знает ли он вообще, что такое спаривание между людьми?

— Ты меня ненавидишь…

Он шипит.

— Да.

«Пожалуйста, отпусти меня, и я свернусь калачиком под растением, чтобы погибнуть, и буду ждать, когда крокодилы и кошки джунглей вернутся, чтобы забрать мое тело».

Его руки отпустили меня, и я быстро отодвинулась, повернувшись к нему лицом, сжимая ладони, чтобы избавиться от мешанины чувств, терзающих меня. Его рука остается на древке, и я не знаю, смягчает ли он его твердость — твердость, которую я знаю не понаслышке, — или пытается убрать. Мне почти жаль его. Это не может быть хорошо.

«Я могу заставить его чувствовать себя лучше». Эта мысль проносится у меня в голове. Затем мой желудок снова урчит, напоминая мне, что я не ела с раннего утра.

Его рука замирает, как и тело. Он наклоняет голову в мою сторону. Его лицо — не что иное, как череда неясных теней на более темных тенях с мягкими очертаниями. Жаль, что я не вижу его лица, не знаю, о чем он думает.

— Этот звук. Что это? — спрашивает он.

— Голод, — отвечаю я, прижимая ладони к животу. — Человеческие желудки издают звуки, когда им нужна пища.

Он делает нечто такое, что поражает меня до глубины души. Он падает на колени, хватает меня за бедра и прижимает ухо к моему животу. Я втягиваю воздух, и все становится жестким. Его ухо и подбородок прижаты ко мне. Такой мягкий, что на его лице нет даже намека на щетину. Мои руки тянутся к его макушке, чтобы удержать. То ли для того, чтобы не дать ему приблизиться, то ли для того, чтобы отодвинуться подальше, я не уверена.

Он остается там до тех пор, пока мой живот снова не заурчит. Его губы приоткрываются, и он придвигается ближе, как будто это самый интересный звук во Вселенной. Что-то горячее и влажное скользит по моему животу. Я издаю звук, когда его язык скользит по моей плоти. Я сопротивляюсь, но он прижимает меня к себе и облизывает. Мои ногти впиваются в его голову.

Он рычит, держит меня в плену и продолжает, несмотря на мою жесткость. Облизывая, проводя своим тупым, горячим языком по мне снова, дрейфуя дальше наружу с каждым взмахом. Откинувшись назад, его большие руки сжимают меня сильнее, покрывая так много моих боков и спины, что они похожи на стену.

Когда его язык ныряет под пояс моей юбки, я вскрикиваю, дергаю пучок его длинных волос и отрываю его. Мой желудок снова заурчал, когда он поднял голову, чтобы посмотреть на меня.

— Голод? — спрашивает он, его тон немного больше, чем сердитое ворчание.

— Д-да.

Он отпускает меня, и я отшатываюсь. Он отцепляет сумку, лежащую у него под мышкой, и бросает ее мне. Я ловлю ее прежде, чем она падает.

— Ешь, — приказывает он, поднимаясь во весь рост. — Ешь, пока я тебя не съел.

Он стремительно уходит, и я вижу, как его очертания уменьшаются, прежде чем исчезнуть совсем. Опустившись на колени и вытащив фрукт, я ем, гадая, когда он вернется и снова прикоснется ко мне.

У меня как раз достаточно времени, чтобы закончить с фруктами, прежде чем хруст грязи и листьев возвращается и его массивное тело появляется снова. А также прерывистые проклятия.

— Идем, — приказывает он, снова хватая меня за руку и поднимая на ноги. — Я нашел логово, где мы можем переждать ночь.

Он выдергивает сумку из моей руки и вешает ее обратно на плечо.

Отшвырнув сердцевину плода и спотыкаясь, иду за ним, мне ничего не остается, как последовать за человеком-драконом вглубь диких джунглей.

КАОС СТРАДАЕТ

Ослабив хватку, пытаюсь оторвать руки от плоти человека. Но звуки джунглей заставляют мои руки взметнутся, и я, словно параноик, отодвигаюсь.

«Она устала», — замечаю я, наблюдая, как она устраивается там, где я ее оставил, закрыв глаза. Когда ее дыхание становится глубже, я передвигаюсь, чтобы исследовать наше окружение.

В пустоте костей давно умершего предка я дважды обхожу строение — несмотря на свои ужасные ноги — чтобы обеспечить его безопасность. Виноградные лозы и растительная жизнь давным-давно обвили и покрыли кости, и, разрывая их, я возвращаю то, что было потеряно.

На одну ночь. Он защитит нас. Даже мертвый и ушедший, он все еще остается стражем на моей территории.

Ни один голодный зверь не приблизится, пока я бдителен. Понюхав свою плоть, я обнаруживаю, что сохранил свой драконий запах, но в состоянии покоя самые голодные все еще могут пытаться, самые храбрые — или самые глупые — могут подкрасться, чтобы украсть то, что принадлежит мне.

Не всех здесь пугает запах драконицы. Не все меня боятся, больше нет. Несколько часов назад мои зубы были самыми большими, а теперь они маленькие.

Взять эти проклятые человеческие конечности под контроль и восстановить свою силу — это первостепенная задача. Мой член болезненно ноет. Рыча, я выпускаю пар. Нечестивые жуки грызут те части моей кожи, которые не покрыты чешуей, и даже те чешуйки, которые я сохранил, гораздо слабее тех, что я потерял.

Закончив обход, мои ноздри снова наполняются ее ароматом.

Ее запах. Резко, напряженно останавливаясь, я сжимаю руки в кулаки. Я ударяюсь о костяную стену рядом с собой, останавливаясь, прежде чем издать звук. Прислонившись к стене, мои легкие раскрываются, и мое горло расширяется, чтобы принять больше ее аромата в меня, даже когда я пытаюсь остановить его.

— Не хочу, чтобы она видела меня таким, — рычу себе под нос. — Она сделала это со мной против моей воли.

И мой член безжалостно дергается, чтобы попасть домой между ее глубоких бедер. Это все, о чем я могу думать. Это лишает меня чувств.

«Если бы мы не были так беззащитны здесь…»

«И эти жуки!» Я стискиваю зубы.

Единственное, что мне остается, — это то, что моя плоть продолжает быстро заживать, и эти ужасные укусы исчезают так же быстро, как и появляются. Иногда, на долю секунды, они отвлекают меня от инстинктов спариваться, только чтобы эти инстинкты вернулись снова мгновением позже, хуже, чем раньше.

Запах женщины-человека милосерден и извилист — и с каждым вдохом он становится все хуже. Мощный экстаз и нераскаявшаяся тоска, каждая из которых управляла моим телом одновременно. Моя поза расширяется, когда я вдыхаю ее аромат, зная, что ее захватывает возбуждение, как и меня.