– Да вот, у нас тут, – Кристина Алексеевна указала на бумагу в руках, сокрушаясь и повторяя уже заученную даже стенами фразу, – такая неоднозначная ситуация!

Седые усы пошевелились от добродушной улыбки, когда профессор взглянул на провинившуюся студентку. Стелле он всегда напоминал доброго мишку из сказок, и хоть она сама была не самой добросовестной студенткой – не давались ей медицинские предметы, – ей искренне нравились его занятия просто за эту неподражаемо мягкую, заразительную мимику. Если бы она умела улыбаться – хотела этого, – то, вероятно, именно этому пожилому джентльмену отдала бы все свои улыбки.

– Снова проказничаете, Светлана Викторовна, – он покачал головой, продолжая улыбаться.

– Неприятности сами находят меня, – просто ответила Стелла.

В уголках глаз навсегда у него запечатлелась паутинка морщинок, но она только добавляла ему искреннего добродушия. Профессор юрко вынырнул из-за угла, держа в руках ту самую шуршащую пачку, подошёл к столу и поиграл густыми белëсыми бровями, изучая протокол.

– Не так уж и неоднозначно, – он протянул студентке печенье. Овсяное. – В нашей профессии неоднозначность и без того преследует нас на каждом шагу, а здесь, Кристина Алексеевна, всë просто: сдать долги и с чистым сердцем встречать Новый год.

– Так-то оно так, – пролепетала она, покачав головой.

Стелла закусила губу, внутренне сокрушаясь. Никто не рассчитывал, что преподаватели или ректор подпишут амнистию и избавят должников от их долгов в честь праздника – это именно то чудо, в которое хотят верить все студенты, но оно не случается. Под лежачий камень вода не течëт, хотя очень хочется.

– Вы такая умная девочка, Светлана Викторовна, – прокряхтев с тихим смешком, профессор покачал задумчиво головой. – Вы обязательно придумаете, как оказаться во всех местах одновременно и всë успеть.

– Так-то оно так, – заладила Кристина Алексеевна новую песню, поправляя тонкую оправу очков. – Если мы поставим зачëт в это окно, а монографии на предпоследнюю неделю, когда нагрузка спадëт, и при этом вы донесëте проектную работу, то в целом, наверное, всë сложится удачно… Как вы смотрите на это, Светочка? Справитесь?

Кристина Алексеевна смотрела на своих подопечных как жалостливая мамочка, желающая укрыть своих агнцев от всех невзгод мягким одеяльцем, но никогда этого не делала, потому что они «должны быть благодарны всем тем людям и ситуациям, которые создают сложности, потому что благодаря ним происходит развитие». Её насыщенно карие глаза, чуть круглые в уголках, Стелле всегда напоминали взгляд безобидного и неуверенного ягнëнка, но она никогда не забывала, что первый долг в её студенческой жизни появился благодаря этой женщине. А теперь у неё все «неоднозначно». Не себя ли она, случаем, описывает?

– Конечно, – отрепетировано ответила Стелла.

– Вы еще будете сиять ярче многих, – как-то странно произнëс профессор и усмехнулся своим мыслям, похлопал студентку по плечу и шустро вернулся к своим коллегам.

Еще некоторое время женщина стучала ручкой о стол, размышляя, пока Стелла снова притворялась декорацией кабинета и разглядывала интерьер. Ей нравилось место, где она училась: сколько себя помнила, хотела помогать людям с их проблемами, но медицина для её ума была слишком сложной, какое-нибудь МЧС тоже не годилось из-за её низкого и пышного тела, а вот психология казалась неплохим компромиссом. Правда, только казалась. Стелла не восприняла всерьëз слова заведующей кафедры, когда та приветствовала ново-испечëнных студентов в одном из кабинетов: «Не обманывайтесь иллюзией, что психология – это легко. Нет! Можете считать, что нет ничего более сложного, чем психика, потому что вам в своë время придëтся лечить то, чего никто никогда не увидит».

Теперь-то Стелла понимала, о чëм шла речь.

Она на четвëртом курсе, впереди полтора года обучения, но ей уже казалось, что в ней не осталось былого рвения, прежнего огня. В ней не осталось ничего: всë, что горело, давно погасло.

– Кристина Алексеевна!

– Иду-иду, – женщина встрепенулась, отложила лист в сторону и спешно поднялась. – Хорошо, Светочка, так и сделаем. Мы еще обсудим с коллегами более удобное расписание, и тогда староста тебе сообщит сроки. Не переживай, всë будет хорошо.

– Знаю.

Она улыбнулась Стелле, взяла папку и поспешила в соседнюю комнату. На пороге преподавательница обернулась и покачала головой, сочувственно щурясь.

– В обычной ситуации мы не стали бы так давить и торопить. Нам грозит аккредитация, а в борьбе за нее все средства хороши, – полный жалости вздох наполнил комнату и, кажется, отравил Стеллу. – Даже если они совсем не гуманные.

– Не смотри на меня.

– Головой ударилась?

– Вдруг только от одного твоего взгляда я обращусь в камень? – Мария криво улыбнулась, наклоняя голову и отгораживаясь от Стеллы ладонями. Указательный палец дрогнул и отъехал чуть в сторону, создавая небольшую щель в преграде. – Ты похожа на Медузу Горгону! Откуда столько негативной энергетики?

Стелла демонстративно громко опустила сумку на парту, спугивая Машу с её части стола: она любила растекаться по всему пространству так, словно весь мир ей принадлежал. В том числе их парта. Их – не её.

– Ты вообще видела мой послужной список из долгов?

– Ещë бы, – Маша хмыкнула, откидываясь на спинку стула и скрещивая руки на груди. Она играючи покривила тëмными бровями. – Небось первая будешь на отчисление.

– Недолго тебе придëтся радоваться, потому что ты будешь второй.

Маша зашипела, как настоящая гадюка. Кто кого ещë называл Горгоной, хотелось спросить, но Стелла только пожала плечами и села за парту, раскладывая тетради и ручки. Она прилежно писала конспекты, выполняла задания и всё равно едва успевала за программой. Может, её мозгов и правда мало на что хватало, но думать об этом – только больше портить настроение. Слишком много за одно только утро случилось, чтобы подбрасывать в этот костëр еще и самоистязание.

Кабинет был наполовину пуст или наполовину полон – зависит от точки зрения. Стелла считала, что если процентов пятьдесят от группы явилось к первой паре, то, можно сказать, это полная посещаемость. Особенно на старших курсах. Особенно для лекции в восемь утра.

Одногруппники о чëм-то болтали, мусоля общие темы, связанные как с учëбой, так и с совместным времяпрепровождением: у Стеллы не задались отношения с группой, и только Маша почему-то хотела общаться с ней. Хотя чем дольше Стелла знала эту девицу, тем больше убеждалась в том, что если не она, то никто не станет терпеть её строптиво-противный характер. Маша умела доставать, не прилагая к этому никаких усилий. Её слова – ядовитые, действия – неоднозначные, а улыбки – не самые искренние, однако Стелла всё же не отказалась от протянутой когда-то руки и пока не жалела об этом. Почти не жалела, потому что иногда она становилась просто невыносима. Например, как сейчас.

– Что?

– Ты бесконечно дëргаешь ногой, – подметила Стелла.

– И что?

– Меня это раздражает.

– Это твои проблемы.

Несколько минут они сидели в молчании, каждая занятая чем-то своим: Маша листала ленту в сети, раздражающе дëргая ногой под партой, а Стелла листала конспекты, пытаясь сосредоточиться на аспектах патопсихологии, но получалось только чтение одной и той же строчки без всякого смысла. Жëлтое освещение усиливало цвет стен, выявляя трещины на штукатурке, после вчерашних занятий на доске остались белые разводы, а за окном поднялась метель. Оставалось надеяться, что к вечеру, когда она пойдëт на работу, погода успокоится так же, как и её нервная система.

Тетрадь закрылась, и когда Стелла собиралась выдать свою догадку о причинах расстроенного настроения сокурсницы, Маша произнесла:

– Мы поругались.

Ещё бы, хотелось ей сказать, но Стелла промолчала, только вопросительно склонив голову. Не надо было спрашивать, чтобы понять, о ком идёт речь и кто причина её ужасного поведения. Был один парень с режиссуры, старшекурсник, невероятно назойливый и упëртый, не так давно смогший добиться расположения ледяной королевы Марии. Стелла с поистине бурным интересом наблюдала за этой историей отношений, чувствуя себя зрителем фильма, на который никто не пришëл, а ей билет достался даром. Зритель в первом ряду, глохнущий от грохота звуков и слепнущий от яркости картинки.