– Да, невесёлая у вас семейная история. А с Лилей, значит, вы встречаетесь уже восемь месяцев?

– Нет. Вы же знаете, что в конце июля она ездила в Сибирь, продавать квартиру матери. Вернувшись, она порвала наши отношения, без всяких объяснений. Я пытался выяснить, что же произошло: может, ей наговорили что-либо про меня или сама что-то нафантазировала. Но Лиля не хотела даже разговаривать со мной, и я перестал её беспокоить. А первого декабря она остановила меня прямо в коридоре школы и сказала, что если я действительно её люблю, то должен доказать это делом, а не словами. В тот же день я поговорил с женой и переехал сюда. Да вы не думайте, мы уедем сегодня же, найти съёмную квартиру зимой не проблема.

– Никуда уезжать не надо до первого февраля. Я здесь в командировке, проездом. Так что полтора месяца ни о чём не беспокойтесь.

– Простите, но можно я пожму вашу руку! Вы – человек большой души! А я думал, что у нас всё закончится дракой, я даже начал усиленно тренироваться. Лилия Эдуардовна много про вас рассказывала, и я представлял вас абсолютно другим человеком! Близкие люди иногда совсем не понимают друг друга…

– Я бы вам посоветовал не прекращать своих тренировок. В жизни всякое может случиться, да и здоровье никогда не помешает. А сейчас, извините, мне пора, поезд через два часа, билеты ещё не куплены, так что надо спешить. Передайте Лилии Эдуардовне привет и вот эти ключи, она знает, что с ними делать.

Я положил на стол ключи от квартиры, в которой летом провёл столько восхитительных часов рядом с Лилей, перекинул сумку через плечо и, захватив куртку, вышел на лестничную площадку.

В аэропорту, почти перед самой посадкой, я прочитал в ноутбуке письмо от Лили:

Здравствуй, Костя! Я пишу это письмо не для того, чтобы попытаться вернуть наши отношения, мы понимаем, что после того, что ты увидел, между нами всё кончено. Нет, я хочу сказать тебе, что я не такая уж законченная дрянь, какой ты можешь меня считать. Я просто очень боюсь, что не получу от жизни свой кусочек счастья, торопливо хватаю всё, что лежит под рукой, и глотаю вместо халвы дерьмо. Очевидно, счастье и его лакомые кусочки не любят торопыг.

Помнишь, как мы соревновались в том, кто больше знает кратких прикольных выражений? Ты уже закричал: «Победа», после «Верна троим, но не предел и это!». Но я вспомнила: «Вы мне хотели жизнь испортить? Спасибо. Справилась сама!». Какое нелепое и страшное пророчество. Оба эти выражения. Иногда мне кажется, что кто-то смеётся над людьми, играя нашими судьбами и перемешивая их, словно шары, в огромном барабане. Наши шары дважды ударились друг о друга. И оба раза я причинила тебе такую боль, что не имею права и не хочу искать себе оправданий. Я недостойна тебя. Наши шары разлетелись в разные стороны окончательно и бесповоротно. Но мне больно от того, что ты думаешь обо мне хуже, чем я того заслуживаю. Ведь я всегда, и очень сильно, любила тебя! Поэтому прошу – прости меня! Прости и прощай.

Когда-то твоя… Искренне любившая, Лилька!

Лилия – белый цветок.

(Как ты меня называл когда-то.)

Я снова в родительском доме. Из Сочи прилетел сразу сюда, не поехал к Нине, не хватило духу. Дело не в мужской гордости, или гордыне, просто не смог посмотреть в глаза близкому человеку, которого неожиданно со всего маху ударил под дых.

Прошло католическое Рождество, приближались новогодние праздники. Как-то поутру мама вручила мне длинный список продуктов, и я отправился по магазинам, взяв машину отца. А когда вернулся, то увидел во дворе свой старенький джип, припаркованный на заснеженном газоне, прямо под окнами нашей квартиры. Так могла припарковаться только Нина. Я обошёл машину кругом, положил на капот руку – ещё тёплый, значит, приехала только что.

Завибрировал телефон в кармане, мама произнесла весёлым голосом:

– Долго вокруг машины ходить будешь? Завтрак стынет!

– Бегу, мама, бегу!

У меня гора свалилась с плеч: если мама взялась за дело, она сможет помирить меня с Ниной. А то я уже не знал, что делать, мучился все эти дни.

Я схватил сумку с продуктами и взлетел на свой этаж, шагая через три ступеньки.

В зале был накрыт стол, за которым сидели мама и Нина. Я присел с краешка, приступил к завтраку. Нина фыркнула, а мама засмеялась во весь голос и сказала:

– Ты прямо сирота казанская, обездоленная и униженная! Садись за стол, как положено мужику, прямо и гордо! Хотя гордиться тебе, надо сказать, нечем… Наворотил ты дел, за год не распутаешь.

– А что это ты вернулся так быстро? – ввернула Нина. – Или новая жена плохо встретила?

– Чего молчишь? – продолжила мама. – Нине спасибо скажи, что не помнит зла, а понимает, что конь о четырёх ногах и то спотыкается!

– Мама, я ещё ничего не решила! Я просто привезла его инструменты и перегнала машину. Ему она нужней, а я могу и на автобусе до работы добираться.

– Ну ладно. Разбирайтесь тут без меня, мне ещё в магазин сходить надо.

– Подожди, мама, – впервые открыл рот я. – Всё куплено, нечего уже покупать. Оставайся дома, а мы с Ниной проедем куда-нибудь в тихое место, поговорим.

Мы встали из-за стола, оделись и вышли на улицу.

– Может быть, в центр? – спросил я. – Сейчас везде пусто, никто не помешает нам спокойно поговорить, сядем где-то в уголке.

– Нет. Помнишь, как двадцать два года назад мы приехали к родителям после свадьбы? И перед самым отъездом мы пошли в зоопарк. Там ещё было такое уютное-уютное маленькое кафе, в котором нам было так хорошо… Я часто вспоминала его, когда мы ссорились. Хотя его, может, уже давным-давно снесли.

– А вот мы и увидим, снесли его или нет.

Мы приехали в зоопарк. Кафе стояло на прежнем месте, и зоопарк стоял, только звери переехали в зимние вольеры и посетителей не было.

Мы зашли в кафе, в котором было тепло, светло и вкусно пахло крепким кофе и свежей выпечкой. Сели за дальний столик, почти у самой двери, заказали салатики, кофе и сладкие пирожки на десерт. Принявшая заказ официантка ушла, и мы остались вдвоём, в небольшом, по-домашнему уютном зале, празднично украшенном гирляндами и ёлочными игрушками.

– Костя, ну неужели ты действительно ничего не помнишь? – с огорчением спросила Нина. – Здесь нам было так хорошо! Только ты чуть не подрался с официантом.

– Точно! – едва не закричал я. – Вспомнил! Молодой такой и наглый. Он всё время пялился на твою грудь. Я ему рубашку порвал.

Совсем другими глазами я осмотрел кафе, узнавая и барную стойку, и ряд холодильных шкафов, и металлические кованные светильники, развешанные по стенам. Как я мог забыть нашу поездку? Почему не вспоминал о ней? Родители искренне радовались нашему приезду, а Нина очень старалась им понравиться. Она каждый день мыла полы, перетирала посуду, что-то варила, жарила. И отец, хитро посмеиваясь, повторял: «Ай да Костя! Ай да молодец! Вот отхватил нам невестку, так отхватил!»

Нина краснела, а я любовался ею – тонкая талия, пышная, высокая грудь, красивое лицо. А потом я забыл и про это кафе, и про нашу любовь! А ведь у нас было так много хорошего: наши горячие, прекрасные ночи, рождение детей, их первые шаги, покупка нашей первой квартиры. Как я мог всё это забыть, всё это предать? Внутри меня что-то сломалось, и, уронив голову на стол, я затрясся от рыданий. Напряжение последних недель вырвалось наружу.

Нина подскочила ко мне, и я спрятал лицо на груди жены. А она гладила меня по волосам, по вздрагивающим плечам и повторяла:

– Ну что ты, Костенька? Ну что, дорогой? Всё уже позади. Мы снова вместе и уже навсегда. Клянусь, что никогда даже словечком не упрекну тебя ни в чём. Никогда, даже в мыслях!

Я долго не мог успокоиться, но всё имеет конец, даже мужская истерика. Стыдясь своих слёз, я прошёл в туалет и долго растирал лицо и шею ледяной водой. Нина ждала меня возле двери, мы обнялись и всё стояли и стояли, наслаждаясь вернувшимся к нам покоем и счастьем.

– А знаешь, – вдруг засмеялась жена, – я впервые подумала, что ты стареешь!