Так что не трудно догадаться о причинах вот такой нетерпимости и чуть ли не раздосадованности этого человека в сторону чьего-то ожидания, которое несёт ему в будущем столько сложностей.
И Адам, кто первым догадался обо всём этом, при этом он может не засорённым взглядом всеми нервничаниями и душевными терзаниями этого взволнованного до своего выведения из равновесия человека посмотреть по сторонам, и как факт, первым обнаружить того человека, кто по всем признакам подходит под того человека, кто стал причиной причин нервного расстройства этого, нет у него уже терпения нисколько, что б вас, может всего лишь пять минуточек подзадержавшегося, подождать.
И этим человеком, так себя бестактно и самонадеянно поведшего по мнению одного только единственного человека, и не трудно догадаться кого, была только она. И эта она, как вскоре выяснится, то носящая имя Татьяна, не только нисколько не спешила прийти на место обговорённой встречи с этим господином с интересным и ему точно подходит именем Леопольд, а она, сидя на пассажирском месте наёмного, а может и нет автомобиля, с наслаждением и любопытством наблюдала за проявлением нетерпения, волнения и нервного исступления Леопольда. И тогда становится понятно это её не спешащее поведение. Она таким, самым обычным способом, вызвала наружу всё в Леопольде настоящее, скрываемое им под маской невозмутимости, коей, не то чтобы гордятся отпрыски их рода, а это их родовая конституция.
А вот сейчас, стоило Татьяне только акцентировать на себе большее и значимое внимание своим опозданием Леопольду, то из него вон как всё попёрло.
– Прямо глаза не нарадуются, глядя на всё это великолепие, и что он себе позволяет в минуты своей слабости. – Усмехается Татьяна, наблюдая за бесчинством духа Леопольда через тонированные стёкла автомобиля в специально ею прихваченный театральный бинокль, что так и указывает на её женское коварство и чуть ли не подлость по отношению к Леопольду, кого она не только вынудила терять самообладание и мучиться, теряя в себе самооценку и уважение, а она ещё и собралась этим вдоволь насладиться, поднимая за его счёт личную самооценку. Мол, вон кого я, самого неприступного на нервы Леопольда, в своё время довела до ручки. И он с тех пор меня стороница, при одном напоминании моего имени впадая в бледность и в нервную оторопь.
– Ты, Леопольд, живёшь в парадигме человеческих условностей, – наблюдая за этим самокопанием Леопольда с помощью носка ботинка в сторону мостовой, рассудила Татьяна, – что и позволяет тебе, записанному в этой иерархической дисциплине жизненного определения в среду небожителей, самопроизвольно задирать свой нос в самые вершины высокомерия. М-да. – Покачала головой Татьяна, видимо раздосадованная сим фактом. – Надо что-то с этим уже делать. – Немного подумала и вот что решила. – Это будет для тебя предварительным уроком познания того, что есть ещё кроме тебя на этом свете. Ну а сколько ещё открытий чудных ожидает тебя, даже я не могу этого вообразить. – Татьяна усмехнулась и отдала команду водителю приблизиться вон туда.
А Леопольд в это время уже терял последние остатки самообладания и самоуважения, и готов был, как с цепи своих условностей сорваться, выказав всему окружающему миру, какой он неприятный и само хамство человек в своём иступлённом состоянии, как к невероятной для него неожиданности перед ним вдруг останавливается автомобиль люксовой марки, и Леопольд, застыв в себе от перепуга за то, что он был сейчас застигнут врасплох какими-нибудь своими монаршими родственниками, кои не преминут воспользоваться его жизненным промахом и раструбить на весь свет об его недостойном для претендента на монарший трон поведении, начал в себе унывать. Ну а то, что в этом автомобиле могли оказаться только они, первые его враги, то на это указывает вся их придворная жизнь, пронизанная от скушноты жизни интригами и внутренними заговорами. А что ещё делать, когда живёшь на всём готовом. Только интриговать в сторону сместить кого-нибудь на данный момент более тебя успешного.
Так что Леопольд, пребывающий в статусе претендента на один, самый обычный и относительно небольшой престол, при виде себя в отражении зеркального окна автомобиля, весь в себе напрягся в расстроенности и готовности противостоять любым вызовам его креатуре, которые сейчас прибыли на этом автомобиле, и начал в тревожном напряжении вглядываться сквозь эту зеркальную поверхность стекла, пытаясь отгадать, кто бы мог там сейчас находиться.
А так как находиться там мог кто угодно, то Леопольд ни к чему не пришёл, бросив это занятие, и решив ждать, как прибывший на этом автомобиле сам перед ним, как лапотник пешим ходом сюда добравшимся, откроется. И будет Леопольд к нему очень признательным, если этот человеческий генотип, как бы он не был высокороден, всего этого за ним не заметит, предложив Леопольду очень для него кстати, подвести туда, куда ему нужно.
– Если только в самый ад. – Не так уж и с иронизирует Леонид в ответ, готовый провалиться в самый ад от таких на сегодня унижений своей гордости и гордыни.
Но вот окно начинает постепенно опускаться, и Леонид ничего с собой не может поделать, как начать проявлять видимое со всех сторон любопытство и нетерпение знать, с кем ему таким судьбой навязанной способом назначена встреча.
И вот чёрт! Опять не выдержанно в себе Леопольд приоткрывает завесы своего остервенелого желания видеть сейчас перед собой именно этого человека, кого он так сугубо претенциозно и интеллектуально называет.
А Татьяна, если что, то ничего не имеющая общего с тем, с чем в своём исступлении имеет общего Леопольд, максимум она стерва, не подавая виду в сторону заждавшегося в предел видового приобретения Леопольда, выходит из автомобиля самолично, без привлечения в свою сторону со стороны Леопольда принципов и форм этикета (она принимает в расчёт его растерянное состояние), останавливается строго напротив него и изучающее на него смотрит, ожидая от него первого слова, ведь последнее всегда остаётся за ней.
А Леопольд отошёл от первого шока, и даже начал осваиваться к тому положению, в которое его, нет, не поставили, а его заманили в эту ловушку.
– Татьяна. – Лёгким кивком приветствует Татьяну Леопольд, отдавая должное факту его прибытия и перед собой нахождению. Плюс он даёт ей понять, что он её запомнил и не собирается забывать, как минимум при личной встрече.
– Леопольд. – Зеркальным способом отвечает Леопольду Татьяна, давая ему понять, что и она не пальцем деланная и всегда найдёт, что ему ответить соответственно.
– С вами всё в порядке? – Спрашивает Татьяна.
– Безусловно. – Без заминки даёт ответ Леопольд.
– Мне показалось, что вы чем-то удручены, и может быть даже расстроены. – Делает свои выводы Татьяна, когда её об этом никто не просил. Что видимо становится последней каплей в чаше терпения Леопольда, чего он уже терпеть не намерен. И он выскажет Татьяне всё, что она заслуживает, и заслужила своим, ни в какие разумные ворота не лезущим поведением.
– Я всегда считал, – с глубоким акцентированием на личном я, являющимся самым важным звеном во всяком счёте, к которому всё остальное приложится, отвечает Леопольд, – что пунктуальность прерогатива и ваших в том числе высочеств. – А вот что это такое сейчас было со стороны Леопольда, считающего родовую ветвь Татьяны за нечто побочное, то этого уже она терпеть не намерена, оправдывая эти отклонения в сторону сердиться и обзываться Леопольдом на его нервное состояние.
– Как и умение держать марку, сохраняя лицо. Я верно понимаю? – с такой предельной жёсткостью вопросила Татьяна, не сводя своего пронзительного взгляда с Леопольда, что тот самопроизвольно попятился назад.
– Верно. – Ничего другого не остаётся делать Леопольду, как сквозь зубы процедив, во всём согласиться с Татьяной. Но при этом он не может удержать в себе своё возмущение таким фактом загнанности себя в тупик. – Я всегда считал, что принцессы все сплошь избалованные особы. – Вот такую, в высшей степени неучтивость и чуть ли не оскорбление высказывает Леопольд, ставя под сомнение весь институт воспитания царственных особ. Кому, получается, что не прививают в процессе их обучения и воспитания нравственных начал, а им во всём потакают из своих внутренних побуждений, и тем самым их с самого детства может и не развращают, а из них делают ни к чему самостоятельному не приспособленных людей. Кто ничего сам не сможет делать без участия и помощи со стороны доверенных лиц – их учителей. И теперь становится ясна стратегия людей, взявшихся за обучение царственных особ, они создают на внутреннем уровне от себя зависимость людей по своему факту рождения зависимых только от одного, от своего места при короне.
