Корд не отвечал. Он просто остановил лошадь и, оставаясь в седле, смотрел на дом. Нескончаемые секунды ползли медленнее черепахи. Наконец он пристально посмотрел на Викторию и сказал:

– Сколько ни думай, былого не вернешь. Откладывать дальше невозможно. Пойдем в дом.

Виктория кивнула и быстро развернула лошадь, пока он не передумал. Ему нужно было встретиться с душами своих близких. Хорошо, что она поехала с ним. Трудно вообразить, как бы он вернулся сюда один и созерцал все это в полном одиночестве. Конечно, он и так приехал бы, и ему хватило бы сил справиться. Но все равно она была довольна, что сейчас находилась рядом с ним и своим участием облегчала его бремя.

Корд спешился и, не обращая внимания на нее, словно сомнамбула, медленно направился к обгоревшему торцу. Виктория в тревоге поспешила за ним. Он ступил в руины. Дерево и камни крошились у него под ногами, но он, казалось, ничего не замечал. Все более беспокоясь за него, она приблизилась к нему и взяла его за руку. Однако он по-прежнему ничего не видел вокруг себя, целиком сосредоточившись на доме.

Виктория шла рядом, ничего не говоря, не желая вмешиваться, зная, что ему нужно пообщаться с душами усопших. Он спас свою сестру. Он разбил команчей. Он остановил Красного Герцога, оставалось только отловить его в Мексике. Но он не сумел ничего сделать для своего отца и матери Алисии. Они пали от руки Красного Герцога, и ничто не могло вернуть их обратно – даже самое сильное желание, мечты или фантазии. И теперь Корду предстояло последнее испытание.

Отрешенный от всего мира, он бродил среди руин. Глядел на почерневшие стены и пол, окрасившиеся в лучах заката в кровавый цвет, и, казалось, видел в них что-то свое, незаметное постороннему глазу. Вероятно, это было то, что находилось здесь раньше, – мебель, знакомые предметы, люди. Она никогда не увидит их, потому что все это исчезло навечно, разрушенное Красным Герцогом и его команчами.

Неожиданно Корд обернулся и схватил ее. Он с силой притянул ее к себе, словно в ней была надежда на спасение. Он держался за нее, будто она одна могла вытащить его обратно из ниоткуда – из темноты, засасывающей все глубже в пучину, где его поджидали тени погибших.

Виктория прижала его к себе и гладила по спине.

– Все хорошо, Корд, – ласково говорила она, – все хорошо. Ты должен отпустить их. Ты сделал все, что мог. Теперь они знают это. Ты освободил сестру, отомстил за отца и его жену. С триумфом вернулся домой. Что еще ты мог сделать? Ничего.

Внезапно она ощутила влагу у себя на щеке и поняла, что он плачет. Вероятно, он впервые позволил себе это, с тех пор как застал своих близких мертвыми. Она была тронута. И глубиной его переживаний, и самим фактом, что он позволил ей стать свидетельницей его переживаний. В порыве чувств она еще крепче стиснула его, готовая оградить от всех бед, пока он вновь не обретет силу. Ее сердце переполняла любовь к нему, и она была готова сделать что угодно, чтобы остаться с ним навсегда.

Виктория поспешила прогнать эту мысль, потому что сейчас нужно было думать не о себе. Корд нуждался в ее поддержке, и нужно было воскрешать его дух. Она слегка отстранила его от себя и заглянула в его глаза, влажные от слез. Потом мягко поцеловала в губы.

– Пойдем на другую половину. Здесь мы уже достаточно нагляделись.

Корд кивнул и доверился ей. Она выбирала дорогу между развалинами, уводя его от черноты пожарища к элегантному убранству, подпорченному копотью и водой, но указывающему на былое величие усадьбы. Так же как у Винсентов, здесь все несло на себе печать веков. В гостиной отчасти сохранилась прекрасная обстановка: мебель, темно-синие бархатные гардины на покосившихся карнизах и остатки серебряного чайного сервиза с пробоинами от пуль. Все эти уцелевшие вещи являли собой доказательства того, что некогда реально существовало и могло вновь возродиться.

Виктория вздрогнула и потянула его вперед. Смотреть на это – все равно что общаться с тенями предков, подумала она. Корду больше не нужно их видеть. Она ступила в холл и увидела красивую винтовую лестницу красного дерева. Идти или не идти? Уже начинало темнеть. Скоро им понадобятся свечи. Нужно будет подумать о пище и позаботиться о лошадях. Пока она собиралась с мыслями, Корд немного пришел в себя.

– Я очень любил бывать здесь, – тихо сказал он.

Виктория взглянула на его лицо. В глазах у него больше не было слез, но ясно виделась глубокая печаль. Нужно было что-то сделать для него, но что?

– Действительно красивый дом, Корд. У тебя есть своя комната?

– Наверху.

– Почему бы нам не подняться туда?

Корд улыбнулся, взял ее за руку и повел наверх. Дойдя до конца лестницы, он посмотрел вниз, затем свернул налево. Они прошли по коридору мимо трех дверей. Возле четвертой на правой стороне Корд остановился, снова улыбнулся Виктории и толкнул дверь.

Они вошли в просторную комнату. Корд закрыл за ними дверь. Зажигая лампу на туалетном столике возле кровати, он обернулся к Виктории. Она улыбнулась ему, а затем окинула глазами комнату. Жилище Корда выглядело по-мужски строго: темные деревянные панели, кожа и всюду темно-вишневые тона. Возле большого окна стояло удобное кресло-качалка с потертой кожей на спинке и сиденье, рядом – стол с разложенными книгами.

– Мне нравится твоя комната, Корд, – сказала Виктория. Она повернулась к нему, обводя рукой широкую кровать с балдахином и покрывалом цвета бургундского.

– Я рад, что ты здесь. – Корд помедлил немного и добавил: – Но вообще-то я нечасто плачу.

– У тебя были причины для слез.

– Все равно мне не хотелось бы, чтобы ты считала меня слабым.

– Как я могу так считать после всего того, что мы прошли? Кроме того, плакать может позволить себе только тот мужчина, который очень уверен в себе.

Корд посмотрел на нее с лукавой улыбкой:

– Я стану еще увереннее, если ты сделаешь мне один подарок.

Виктория улыбнулась в ответ и легонько коснулась губами его губ.

– А ты уверен, что способен его принять?

– Сейчас увидим, – сказал Корд и порывисто обнял ее. Он долго не разжимал рук, словно боясь, что если сделает это, то потеряет ее навеки. – Я так хочу тебя, – сказал он, уткнувшись ей в волосы. – Ты даже не представляешь, как ты нужна мне!

Завладев ее губами, Корд быстро продвинулся дальше. Он начал буйствовать языком внутри ее рта, подобно алчному разбойнику, будто этим поцелуем мог покорить ее и навсегда сделать своей.

Прикосновение его губ и рук, запах и ощущения от его тела постепенно разжигали в ней желание. Она слабо стонала. Наконец хлынувшее лавиной тепло заставило ее обвить Корда за шею и пропустить пальцы сквозь его густые волосы. Она хотела придвинуться к нему как можно ближе, поглотить его и быть поглощенной им. Она жаждала соединиться с ним и стать частью его.

– Чепс, услада моя, – простонал Корд, вытаскивая шпильки из ее прически. Волосы буйным каскадом обрушились вниз и рассыпались у нее по спине. Он протянул руки, упиваясь их мягкостью, вдыхая их аромат, и мягко целовал ее в глаза, нос, щеки, пока не приблизился ко рту. Тогда он остановился и начал легонько покусывать ее за нижнюю губу.

Когда он подвинулся к ушам и стал языком терзать чувствительные мочки, Виктория, вся трепеща, приникла к нему. Она перемещала руки сверху вниз по его спине, прижимая его к себе все крепче и крепче, пока не впилась ногтями. Ей требовалось от него большее. Она хотела его все сильнее и сильнее. Она любила его все глубже и глубже.

Неожиданно Корд оборвал поцелуй и быстро взглянул на нее. В его горящих глазах отражались страсть и жажда. Он принялся раздевать ее. Она помогала ему, умирая от желания поскорее избавиться от стеснявшей ее одежды и ощутить его тело. Наконец она осталась в одной сорочке. Тогда он с силой притянул ее к себе и начал ласкать ей грудь, сначала осторожно, потом все жестче, по мере того как его самого охватывало пламя.

Виктория чувствовала, как усиливаются жар и томление в теле. Стеная, умирая от безумного желания, она мечтала, чтобы он скорее утолил пожиравшую ее жажду и доставил ей долгожданное удовольствие.