Алька собирала вещи. Зоя встала и всунула ноги в туфли.

– Завтра, пока муж с мальчишками на параде, я поеду к кинологу, к Насте – нужно забрать несколько коробок. Ей, кстати, нужна любая помощь в подготовке собак. Как тебе такой смысл?

Зоя замерла. На глазах опять выступили слёзы.

Это же очень простой выбор.

Маша проснулась от восторга: ей показалось, будто на дворе лето, за окном поют птицы, светит солнце и цветёт сирень. Этот нехитрый букет звуков и красок распускался в её душе ещё несколько мгновений после пробуждения, а потом увял и рассыпался в прах.

Маша открыла глаза и чихнула. Перевернулась в кровати на бок и, подперев голову рукой, стала таращиться в темноту.

За окном ещё только рассветало. Шёл дождь: капли на стекле поблёскивали и мерцали, затем скатывались вниз, продолжая свой путь к земле. Маша жила на двадцатом этаже, и летом с балкона её однокомнатной квартирки открывался прекрасный вид. Но сейчас был ноябрь.

– Как всё доста-ало, – зевнула Маша.

Ей было двадцать девять. Квартиру в окраинном Бубонове она купила два года назад, заключив левый бартерный договор со строительной фирмой – спонсором её программы на локальном ТВ. До этого она обитала на съёмной квартире в центре. Молодой человек, посещавший в те времена Машу, повёл себя по-котовьи: он как-то так и не решился перебраться за нею на новое место. Нашёлся новый – но и тот, полюбовавшись пару десятков раз утренним пейзажем с высоты двадцатого этажа, после лёгкого скандала выбрал свободу.

Маша шевелилась в постели. Она почёсывалась. Она прятала нос в подушку. Но в комнате всё светлело и светлело.

И вот она медленно выползла из-под одеяла. Совершенно голой прошлась по комнате, встала у окна, потянулась. Поглядела на мутнеющую туманную даль. Из тумана кое-где торчали мачты высоковольтной линии, а чуть подальше синел лес.

– Я – чайка, – сказала Маша, театрально раскинув руки. – А вы все – говнюки.

Машин бок отражался в зеркале трюмо. Если бы кто-то мог видеть ту же картину, скорее всего, он сдержанно похвалил бы Машину фигуру. Маша работала в кадре умело, к тому же норовила рекламировать своих спонсоров, сидя в массивном кресле: так у зрителя создавалось ощущение ни с чем не сравнимой устойчивости строительного бизнеса. И только когда шоу клонилось к финалу, Маша позволяла себе величавый стендап на фоне районов новостроек, снятых с высоты птичьего полёта. Здесь восхищённый телезритель должен был, захлопав сизыми крыльями, сняться с дивана и полететь по указанному в субтитрах адресу. По крайней мере, что-то подобное Маше удалось сочинить года четыре назад, когда она разрабатывала концепцию программы и снимала пилот для инвесторов. Инвесторы покивали и дали денег.

Маша была довольна. Она понимала, что другого случая может и не быть: особенности её фигуры, не видимые сейчас в трюмо, увы, не позволяли рассчитывать на лёгкий и быстрый путь привлечения инвестиций.

Маша оглядела себя. И ещё раз отметила: да-а-а, грудь неидеальна, брюшко чуть выпирает. Нет, не аристократка. Но привлекательна, чёрт возьми, вполне привлекательна. И притом не замужем. Куда только…

Тут запоздало запищали, замигали возле кровати электронные часы: на работу, Маша, на работу!

Маша ответила часам так:

– Да чтоб вы все сдохли.

Дер-рьмо. Ноябр-рь. Ная-брр. Маша бр-рела по лужам к стоянке. Залезши в свою красную корейскую легковушку, она завела мотор и включила магнитолу. И за пару минут согрелась и успокоилась.

пели по радио. Будто издевались.

«Так и есть, – подумала Маша, выезжая на улицу. – Незачем биться. Да и гордиться нечем».

Чтобы попасть на работу, нужно было проехать десяток километров по кольцевой, затем проползти в пробке ещё с полчаса и затем две минуты ехать по широкому проспекту до самого бизнес-центра.

Вдоль недавно проложенной кольцевой строились автозаправки и какие-то ангары. Маша посматривала на них с профессиональным интересом. Ездить быстро она всё ещё боялась. Её автомобильчик обгоняли тяжёлые грузовики, под завязку загруженные блестящим металлопрофилем; некоторые водители даже сигналили ей и махали руками. Машино утреннее омерзение от жизни начало отступать и потихоньку ушло совсем.

И тут что-то ярко-жёлтое мелькнуло на обочине.

Вокруг как раз потянулись пустыри. Пёстрое пятно в кювете могло быть только… Маша съехала с дороги, остановила машину и обернулась: оно могло быть только разбитым велосипедом с жёлтой рамой. Передняя вилка и колесо с толстой горной покрышкой торчали из глубокой канавы.

Маше стало страшно.

Она воткнула заднюю передачу и опасливо подала назад. Остановилась. Вышла. И тут же увидела в канаве то, что больше всего боялась увидеть: распростёртую фигуру в непромокаемой куртке с капюшоном – и отлетевший в сторону рюкзак с бесполезными уже светоотражателями.

Парень упал на самое дно, вниз лицом. Его ноги в кроссовках были неловко поджаты, будто он пытался вылезти из залитой водой канавы, да так и не сумел.

Мимо проносились грузовики. Они приветственно мигали фарами.

«Жив? Мёртв? – билась в Машиной голове паническая мысль. – Крови нет, дождь. Скорую? Да ну, когда ещё скорая приедет. Сейчас, сейчас…»

Мы с гордостью заявляем: Маша Соколова родом из дальнего военного городка – а этим всё сказано – не сомневалась ни минуты. Прямо на каблуках, в дорогих брюках и кожаной курточке, она больше сползла, чем спустилась по склону в канаву, подобралась поближе к неподвижному телу, стараясь сама не упасть, и откинула капюшон.

Лежащий перед ней человек оказался мальчишкой лет восемнадцати, может, двадцати. Его глаза были закрыты, лицо – спокойным и не мёртвым, нет, не мёртвым: Маша в детстве видела солдатика-первогодка, сбежавшего из части и найденного убитым при таинственных обстоятельствах. Тот был бледнее бледного, и на лице его застыло такое выражение, что даже не хотелось вспоминать. А этот парень, кажется, был жив. Да, нос холодный, но щека, кажется, тёплая. Где на шее пульс? Вроде что-то есть. Слава Богу.

Маша попробовала приподнять его голову: крови не было, густые светлые волосы пришли в полный беспорядок от воды и песка. Не зная, что делать дальше, она потрепала парня за уши, пошлёпала ладонью по щекам. И тот открыл глаза.

– Приехал, – сказал он тихо.

– Что болит? Что сломал? – строго спросила Маша. От сердца у неё отлегло. Тоже, идиот малолетний, нашёл когда кататься – в ноябре месяце.

– Кажется, ничего. Нога болит.

– Пошевели.

Парень повертел левой кроссовкой, затем – правой:

– Да я сам слетел. Просто фура ехала, меня снесло. Большая фура с прицепом.

– Как зовут?

– Паша.

– Давай-ка, Павел, мы с тобой попробуем вылезти, – скомандовала Маша.

Парень приподнялся на руках, подтянул левую ногу, затем – правую и кое-как встал на дне канавы. Вода была ему чуть не по колено. Маша протянула руку:

– Стоять можешь?

– Голова кружится, – сообщил Паша.

– Сотрясение, – сказала Маша. – Это ерунда. Но скорую сейчас вызовем. А то всякое бывает. Может, у тебя внутреннее кровоизлияние. Или желчный пузырь лопнул.

Об этих ужасах она слышала от приятеля-медика.

– Не надо в больницу, – попросил Паша. – Пожалуйста. Не вызывайте.

«На вы, – подумала Марина. – Вежливый какой… дурень».

– Почему это не надо вызывать? – спросила она с подозрением. А парень понёс какую-то ахинею:

– Нет-нет… Там паспорт отберут и вообще… там страшно. Мне нельзя в больницу. Мне в Зеленодольск надо, к знакомым.