Вот почему лежмессии редко подвержены эмоциональным срывам, сдержаны, расчетливы и проницательны, способны к аналитическому расчету, особенно в интригах. Одним словом, они не способны к идентификации с другими людьми, даже, казалось бы, близкими. Люди вообще не воспринимаются ими как «живые личности», а лишь в аспекте того, соответствуют они или нет предписанной им роли. Это порождает явление имперсонализации, при котором другой человек воспринимается и оценивается только с указанных позиций, его способности реализовать в своем поведении ролевые ожидания вождя; не принимаются во внимание субъективные переживания, чувства, желания и интересы иных людей. В таких отношениях эмоциональная теплота выхолащивается, но достигается стабильность, неуклонное следование своим целям.

Тоталитарный вождь отличается от всех других лидеров (в том числе монархов) тем, что он предлагает некую сверхъестественную идею, например коммунизм. Тогда вождь становится почти небожителем, ниспровергая других богов, созданных религией, возводится и возводит себя в ранг мессии, которому дозволено все и которому можно безусловно верить, которому нужно беспрекословно подчиняться, как в детстве строгому, но любящему отцу. Мессианство становится цементом, неимоверно укрепляющим его господство и ставящим над толпой. Вместе с тем усиливается одиночество такого лица, который не только не делит с кем-либо реальную власть, но еще в силу своей эмоциональной холодности не способен к дружеской близости с кем-либо. Совершенно закономерно Ле Бон называл этих божков «вождями толп».

Когда речь идет о лжемессиях-вождях, неизбежно возникает вопрос: обладают ли они харизмой и, главное, что отличает их от других вождей — политических лидеров, но не лжемессий? Думается, что харизма есть у всех тоталитарных вождей, но, чтобы дать на этот сложный вопрос адекватный ответ, надо разобраться с тем, что такое харизма.

Обратимся к Московичи. Он писал, что в психическом мире есть господство, осуществляемое не столько на основе физической, анонимной силы, сколько на основе духовного, личного влияния: это харизматическая власть. М. Вебер, создатель харизмы как термина, считал, что он представляет собой там, где появляется, «призвание свыше», в высоком смысле слова, как миссию или «внутреннюю работу». Воздействие харизматического лидера не зависит ни от богатства, ни от промышленности, ни от армии — они представляются лишь вспомогательными средствами повседневного управления. Харизма — это дар, некое качество отношения между верующими или последователями и учителем, в которого верят, которому подчиняются. Это как бы лекарство, исходящее от одного человека для исцеления другого. Она придает ее обладателю знак чрезвычайной значимости и отметину исключительности, неистовой силы. Она пробуждает толпы от спячки, возбуждает их и приводит в движение. Власть вождя распространяется поверх всех промежуточных образований, организаций, партий, массмедиа и т. д.^[92]

Полагаю, что харизма есть, прежде всего, индивидуальное качество силы, исходящей от конкретного человека, но, конечно, не физической, а психической, духовной. Другой субъект может ощущать такое качество непосредственно, но что касается политиков, то по большей части представление о необычайной силе формируется толпой (в наше время с помощью средств массовой информации), а уже ею передается отдельному индивиду. Он теперь видит в харизматическом лидере защиту и опору, вождь для него — господин и повелитель. Восприятие и ощущение сил могут меть место и в том числе вследствие жестокости и бесчеловечности вождя, попрания им всех норм морали.

Харизматический вождь не обязательно должен быть публичным политиком, т. е. часто выступать на митингах, по радио или телевидению, печати и т. д. Таким, например, был Гитлер, обладавший выдающимися ораторскими способностями и любивший выступать перед толпой, что выдает его истероидный характер. Сталин, напротив, не был таким деятелем и относительно редко выступал на публике. Но ему приписывались необычные качества, особенно мудрость, он восхвалялся столь неистово, что толпа не могла не видеть в нем вождя и учителя. Ближайшему окружению он мог внушить страх и даже ужас вследствие присущей ему холодной жестокости.

Хочу присоединиться к тем авторам, которые считают, что харизматические вожди появляются в периоды безвременья и хаоса, а толпа ждет от них наведения порядка. В периоды социальной стабильности демократического общества такие властители в психологии масс не появляются. Поэтому в обществе возникновение потребности в твердой и даже жестокой руке есть свидетельство нарастающего социального неблагополучия. Сколь ни архаичным представляется подобный властитель, в глубинах толпы всегда имеется зерно, из которого он вырос; следовательно, его природа архетипична. Это зерно суть мнестический след, остающийся в психике масс. Поэтому не следует думать, что выдающиеся события и связанные с ними персонажи забываются.

Многие исследователи (в частности, Московичи) представляют себе лидера архаичным персонажем, а Вебер прямо отвечает, что харизма есть великая революционная сила, связанная с традицией. Московичи пишет, что толпы, как и история, проходят циклы. Они возвращаются в места, уже посещавшиеся, бессознательно повторяют прежние действия. Харизма из их числа. В ней можно видеть одну из тех материй, что существовали в архаические времена. Периодически она возрождается, когда колесо общества выносит ее на вольный воздух, а затем исчезает вновь… Люди и ситуации прошлого принимают в нашей психике форму imago — наглядных представлений, давая эффект присутствия.

Харизма должна была бы представлять отца, воскрешенного и перевоплощенного в личность одного из своих убийц. Но это и сам убийца, считает Московичи, в образе героя, т. е. один из сыновей, воспротивившихся тирану и победивший его. Итак, есть два персонажа в одном — обожествленное имаго отца и след героического индивида, его сына. Вождя, который обладает подобной харизмой, массы признают. Он притягивает к себе влюбленное восхищение к умершему отцу и страх перед жестокостью того, кто убил отца и подчинил соперничающих братьев. Самая большая сила исходит от его двойственности. Он «над другими» и «как другие». Держатель места отца, который оживает в нем, он в то же время занимает место братьев — заговорщиков, которые вверили ему свою власть^[93].

Это объяснение Московичи относительно происхождения и природы харизмы, особенно в части представления в ней «отца» и взбунтовавшихся «братьев», взято у Фрейда. Может ли теория Фрейда о происхождении религии через убийство отца объяснить нам, что такое харизма?

В своей статье «Человек Моисей и монотеистическая религия» Фрейд писал, что в первобытные времена

сильный самец был господином и отцом всей орды, неограниченным в своей власти, осуществлявшейся им через насилие. Все существа женского рода были его собственностью, как жены и дочери собственной орды, так, наверное, и украденные из других орд. Судьба сыновей была сурова; когда они возбуждали ревность отца, то или умерщвлялись, или кастрировались, или изгонялись. Им ничего не оставалось, как сосуществовать в малых сообществах и добывать себе жен грабежом, как придется, добиваясь для себя положения, аналогичного положению отца в первоначальной орде. В исключительную позицию по естественным причинам попадали младшие сыновья; защищенные любовью матерей, они извлекали выгоду из старения отца и имели шанс заместить его после его смерти. Как об изгнании старших, так и о предпочтении младших сыновей мы, похоже, слышим отголоски в легендах и сказках^[94].

У детей появилось чувство вины перед отцом, и постепенно его обожествили. Так появилась религия.

Однако никаких доказательств своей правоты Фрейд не приводит. Поэтому возникают серьезные сомнения, что «Отец» был прообразом всех вождей, в том числе харизматических. Скорее, им можно считать Моисея, безотносительно, конечно, к его национальной принадлежности.