Разумеется, сказанное вовсе не означает, что толпа состоит только из злодеев и тупиц, глупых и неразборчивых людей, весьма похожих на стадо. Ее особенность в том, что в ней можно найти и высоконравственных людей, обычных обывателей наряду с подлецами и негодяями, как, собственно говоря, вообще в обществе, причем каждый к чему-то стремится, иногда вполне осознанно, и выбирает свои, как бы предуготовленные для него способы существования. У толпы свои законы и свои механизмы функционирования, которые делают ее особым субъектом жизнедеятельности общества и формой влияния на каждого из принадлежащих ей людей. Но подробно об этом далее.

Э. Фромм поставил вопрос, почему современный человек, освобожденный от оков доиндивидуалистического общества, которое одновременно и ограничивало его, и обеспечивало безопасность и покой, не приобрел внутренней свободы реализации и личностного потенциала, т. е. реализации своих интеллектуальных, эмоциональных и чувственных способностей^[2]. Прежде всего, трудно согласиться с тем, что доиндивидуалистическое общество обеспечивало личности безопасность и покой. Если в древности люди страшились духов, злых сил, соседей-врагов, колдунов и т. д., а в Средневековье еще и демонов, инквизицию, власть государства, своих сеньоров, войн и т. д., то в современном мире страх на людей наводят безработица, преступность, боязнь разорения и многие другие факторы, достаточно хорошо известные. Именно потому, что человек не ощущал безопасности и покоя, он, помимо своих, уж принятых богов, сотворил еще и мессию. Те старые, так сказать, исконные боги, как, например, Яхве, уже не удовлетворяли их, нужны были новые божества, которые давали бы надежду.

Толпа всегда была защитницей отдельного человека. Он в ней находил понимание, поддержку, истинные для него ценности и цели, если нужно — лидера, хотя бы и временного. Люди толпы находят друг друга, они знают, где их искать и как сойтись с ними, места, где это возможно. Это не музеи или театры, а рынки, площади, стадионы, парки и т. д.

Глава 1. Мессия

1.1. Понятие мессии

В жизни человечества, особенно в ее духовных, политических, психологических, идеологических составляющих заметное место занимает архетипический и виртуальный образ мессии (спасителя), на которого возлагаются особые надежды и даже обязанности по обеспечению справедливости и вообще лучшей жизни на земле, а на некоторых — и ее продолжения после смерти. В политеистических религиях эти обязанности не были сосредоточены на одном сакральном персонаже, они были рассредоточены среди отдельных фигур пантеона. Мессия как бог появился в монотеистической религии, ставя под сомнение саму идею единобожия, можно даже сказать, что монотеистическая религия есть мессианская религия. Например, в иудаизме появилось христианство, которое стало мировой религией, оставив иудаизм религией небольшого по численности народа. В свою очередь, и христианство не удержалось в монотеистических рамках, породив культ богоматери, любящей, поддерживающей, прощающей, по существу богини, хотя ее никак нельзя назвать мессией. Можно предположить, что единый и единственный иудейский бог был слишком жесток и суров и, главное, не оправдывал надежд обрести справедливость и благополучие на земле и вечную жизнь на небесах. Спаситель оказался крайне необходим как раз по этой причине.

В мессианских монотеистических религиях бог-творец подчас оказывается забытым, во всяком случае, отодвинутым на второй план. Активно развивающемуся, а тем более секуляризированному современному христианскому обществу, как оказывается, уже не так важно и даже безразлично, что этот бог сотворил землю, всю природу, космос и жизнь, главным на новом этапе оказывается то, как живут люди и что их ждет. В таком обществе вера скорее является данью традиции, символом добродетели, порядочности и иных этических ценностей. Христианский мессия, открывая новые ценности, обещал их, говорил о будущем, и он оказался в центре внимания. Забвение творцов особенно заметно в годы острых внутриконфессионных диспутов и внутрирелигиозных войн.

По мере изменения роли и значения религии в западной цивилизации круг мессий заметно расширился за счет вполне земных людей, которые стали считать себя спасителями мира, и в это поверили другие. В первобытной же древности спасителей не было, во всяком случае, в отчетливой форме они не проявлялись по той достаточно простой причине, что в этом не было общественной потребности, в социуме не сложился критический уровень усталости и разочарования от напрасных ожиданий и несбывшихся надежд. Поэтому в тот период идеи спасения не возникали, а самые первые робкие движения в их сторону ограничивались тем, что могли дать примитивные боги и божки. Однако достаточно рано появилась потребность улучшить жизнь и преодолеть свою бренность, и именно она стала прокладывать дорогу мессиям.

Конечно, в христианстве Иисус стал спасителем не только по той причине, что обещал бессмертие. Дело в том, что у значительной части древних иудеев значительно ослабла вера в то, что Яхве способен решить все их проблемы, к тому же он был чрезмерно суров и даже несправедлив и жесток. Нужна была иная могучая сила, которая смогла бы утвердить новую идеологию и мораль. Такой силой не был ни один из пророков.

Среди живших в эпоху иудаизма и богов природы было столько ужасов и страданий, что это не могло не отразиться в мифах, например, о всемирном потопе. Поэтому был совершенно прав П. А. Кропоткин, утверждавший, что

главное отличие христианства и буддизма от предшествующих им религий было в том, что вместо жестоких, мстительных богов, велениям которых должны покоряться люди, эти две религии выдвинули — в пример людям, а не в устрашение — идеального богочеловека, причем в христианстве любовь божественного учителя к людям — ко всем людям без различия племен и состояний, а особенно к низшим, — дошла до самого высокого подвига, до смерти на кресте…^[3].

Вместо страха перед мстительным Иеговой или перед богами, олицетворявшими злые силы природы, проповедовалась любовь к жертве насилия, и нравственным учителем в христианстве было не мстительное божество, не жрец, не человек духовной касты и даже не мыслитель из числа мудрецов, а человек из народа. Если основатель буддизма Гаутама был еще царским сыном, добровольно ставшим нищим, то основателем христианства является плотник, оставивший дом и родных и живший как живут «птицы небесные»^[4].

Зародившись в иудаизме, мессианская христианская религия сотворила бога наполовину человеком (он называл себя «сыном человеческим»), сделав тем самым гигантский шаг в максимальном приближении божества к людям. Христос представил новую мораль, свое видение мира и разрешения его проблем. Этим он кардинально отличается от Заратустры и Мухаммада, которые обладают божественными статусами, и это тоже мессии, но они проповедуют учения своих богов, внедряют их и т. д. Христос, по существу, заслонил Яхве, он излагал свое учение, резко отличающееся от того, что было известно как религия Яхве. Так называемые простые верующие, не задумываясь, назовут своим богом Христа, даже не вспомнив о боге-творце.

Давно установлено, что христианство зародилось в наименее обеспеченных и образованных слоях иудейской диаспоры Римской империи. Представители более состоятельных, а тем более высших классов вначале лишь эпизодически начинали исповедовать новую религию. Первые христианские литераторы писали в духе тех ранних христианских общин, в которых они жили и действовали. Мифологический образ Христа, однако, начинался не с них, а с устных рассказов о нем, которые передавались от одного человека к другому и сплачивали людей вокруг этого имени^[5].

Спаситель обещал уже в скором, хотя и неопределенном времени установление на земле царства божия, искоренения несправедливости, угнетения и боли, воскрешения мертвых, причем в новом и, надо полагать, намного лучшем виде. Сам мессия воссядет на престоле и воцарится всеобщая радость. Все это родилось в головах невежественных и легковерных людей, но явственные следы такой слепой веры можно легко обнаружить в новозаветных книгах. В целом мессианские ожидания первых христиан мало отличаются от общих иудейских надежд.