Вот что писал один из главных идеологов Третьего рейха Розенберг, книга которого «Миф XX века» (из нее мы приводим выдержку) очень высоко почиталась фашистами, особенно их элитой, уступая лишь «Моей борьбе» Гитлера: «Во всех городах и во всех деревнях Германии… лица под стальной маской на военных памятниках… имеют сходство, которое можно назвать мистическим. Прямой, изборожденный морщинами лоб с глубокими складками в уголках, говорящими о твердой воле. Широко раскрытые глаза смотрят прямо. Они устремлены вдаль, в вечность. Воля и мужественность фронтовых солдат заметно отличают их от идеала красоты прежних времен: внутренняя сила стала еще заметнее, чем в эпоху Ренессанса или барокко. Такая же идеальная красота присуща и немецкому рабочему и вообще каждому борющемуся немцу… Тождество это хотят скрыть морфинисты — «бастарды», рисующие в еврейских и «рабочих» газетах и журналах искаженные лица нравственных калек, делающих гравюры на дереве, где идиотизм и эпилепсия должны изображать волю и борьбу, ее скрывает и церковь, малюющая распятия и божьих агнцев».
Выспренное словоблудие Розенберга не помешает понять, какое эмоциональное воздействие оказывал или должен был оказывать на молодых немцев описанный эталон арийского мужчины. Можно не сомневаться, что такой человеческий примитив готов был исполнить любой приказ, даже пойти в палачи и мародеры. «Теоретическое» обоснование антисемитизма, ненависти и пренебрежения к другим народам, иные, в том числе публицистические, писания на эти темы, им же посвященные произведения «искусства», равно как и большевистские письменные и устные упражнения о классовой морали, коммунистических ценностях, бдительности, необходимости усиления борьбы с империалистами и внутренними врагами, активно насаждали насилие в обществе, бездуховность и примитив.
В фашистской Германии была запрещена критика искусства. В приказе Геббельса было сказано, что начиная с 27 ноября 1936 г. раз и навсегда запрещается такая критика. «Впредь сообщения и репортажи об искусстве должны занять место критики искусства, которая возомнила, будто является его судьей, что имело место со времен еврейского господства в искусстве, полностью исказившего концепцию критики. В репортажах об искусстве какая-либо оценка содержаться не должна, ограничиваясь лишь описанием явлений и событий»[77].
В СССР критика произведений литературы и искусства дозволялась, но только с идеологических марксистско-ленинских позиций. Еще имелась свирепая цензура, которая строго следила за тем, чтобы в искусство, литературу и науку не пробралась крамола. Те, кто поддерживал все правила, обычно процветали в отличие от раскольников и тем более идеологических врагов, которых преследовали как просто общеуголовных преступников.
В Третьем рейхе, отмечает Д. Моссе, основной задачей культуры было распространение нацистского мировоззрения[78] (в СССР — соответственно марксистско-ленинского, в Италии — фашистского). Национал-социалистское мировоззрение основывалось на неприятии рационализма, что, по-моему (! — Ю. А.), в немалой степени связано с гитлеровским мистицизмом, свойственным фюреру с самого начала, еще до прихода его к власти. Наряду с этим любая попытка придать значение человеческому разуму рассматривалась как препятствие, нарушающее эмоциональную целостность идеологии, «понятной» всему народу. Гитлера называли поэтом, ставшим государственным деятелем, поскольку он способен проникать в суть германского бытия, государственным деятелем, потому что ему удалось создать новый народ. Сталина не называли поэтом, хотя в молодости он пописывал стишки, совершенно, впрочем, безвинные, но великим ученым всех времен и народов признавали.
В СССР интеллект и интеллектуалов совсем не жаловали, а наиболее «зловредных» жестоко преследовали. Основными героями выступали простые, не «изувеченные» интеллектом и знаниями парни из числа рабочих. Основу же германизма составляло крестьянство, которое обеспечивало сохранность расовых корней, непохожесть немцев на другие народы, да и все историческое развитие страны. Крестьяне были основными героями нацистского движения, хотя наряду с ними существовали и другие. Как уже отмечалось, скульптор Мухина тоже очень постаралась, чтобы наши колхозницы были вполне «счастливы».
Культ силы и примитив проповедовали и итальянские фашисты. На берегу Тибра в Риме был выстроен вульгарный «форум Муссолини» — комплекс спортивных сооружений, включавший большой стадион, который был «украшен» 60 статуями атлетов со злобными и непропорционально большими лицами, и другие большие сооружения. Главным же в комплексе был 17‑метровый мраморный обелиск с латинским словом «Dux» (вождь), выбитым крупными позолоченными буквами.
Особый гнев большевистского и фашистского режимов вызывали те течения и школы в искусстве, которые отличались сложностью восприятия и воспроизведения мира и человека, уходом от одномерного, традиционного, упрощенного их понимания. Поэтому тоталитарные системы яростно боролись с импрессионизмом, экспрессионизмом, кубизмом, сюрреализмом, авангардом и т. д., они вызывали потоки грязной и невежественной брани и официально запрещались, художники, музыканты и скульпторы соответствующих направлений подвергались грубому давлению и даже физическим расправам. В гитлеровской Германии были преданы анафеме такие крупные мастера, как Кокошка, Бекман, Дикс, Хофер, Барлах, Шмидт-Ротлуф, Нольде, а в СССР — Малевич, Татлин, Шагал, Филонов, Гончаров, Кандинский, Ларионов. В нашей стране многократно появлялись властные распоряжения о том, как писать картины и музыку, художественную прозу и поэзию, как лепить и ваять, а суть всех этих приказов сводилась к требованию не выходить за рамки дозволенного, не усложнять то, что не мог понять примитивный ум партийных вождей и человека толпы.
Гитлер грозил стерилизовать художников-модернистов и обращаться с ними как с опасными преступниками. Тысячи произведений искусства были тогда конфискованы, в их числе работы Пикассо, Матисса, Ван Гога, Сезанна. 730 картинг этих художников были выставлены в новом музее как пример «дегенеративного искусства». Они были размещены в беспорядке, без названий, но под рубриками: «Так больные умы смотрят на природу», «Так евреи изображают немецких крестьян» и т. д. Были экспозиции, посвященные «выродившемуся негритянскому, марксистскому и еврейскому искусству». В экспозицию включили и картины сумасшедших, чтобы доказать, что произведения модернистов также безобразны. Два портретных наброска Кокошки были помещены рядом с картиной, созданной психически ненормальным.
Тоталитарное коммунистическое государство попрало великие гуманистические традиции русской классической литературы и искусства. На смену милосердию и любви пришли ненависть и страдание, вместо созидателей — бескомпромиссные «борцы» и разрушители, вместо исследования тончайших и интимнейших движений души — черно-белое восприятие мира, проповедь примитивных потребностей и инстинктов, вместо сомнений и духовных исканий — не знающее колебаний беспрекословное подчинение, безраздельная и слепая вера в некие идеалы и утверждение следования им любой ценой. Для тоталитарной литературы стала совершенно обычной армейская терминология применительно к самым мирным занятиям, что, несомненно, выражает милитаризацию всей жизни и общую агрессивность системы. «Битва в пути», «боевые будни», «выход из окопов», «атака на урожай», «битва за урожай», «фронтальное наступление» и т. д. достаточно красноречиво живописуют состояние советской литературы. Использование почти тех же выражений в художественной литературе и публицистике фашистской Германии отмечал Л. Фейхтвангер.
Очень много «битв» и «борьбы» было в муссолиниевской Италии: «борьба с туберкулезом», «битва за хлеб», «битва за интегральную мелиорацию» (окультуривание заболоченных территорий и возведение ирригационных систем), «битва за лиру» и т. д. Немало «битв» и «борьбы» было в СССР, вспомним хотя бы «битву за урожай».
Тоталитарное искусство и литература воздействуют на эмоциональную сферу человека, т. е. на ту сторону его личности, которая наиболее уязвима и наименее защищена. Поэтому их роль в укреплении режима, его восхвалении, формировании полностью послушной ему личности чрезвычайно велика, тем более что соответствующие ценности внедряются в ходе воспитания и обучения подрастающего поколения. Именно искусство и литература принимают самое активное участие в создании культа вождя — непогрешимого, безгранично преданного народу и его интересам, друга и защитника каждого, многоопытного, мудрого, все знающего и в то же время твердого и решительного, беспощадного к врагам. Его повелениям, советам и указаниям должны следовать все, даже если приходится прибегать к насилию и быть несправедливым — ведь все делается ради родины, государства и процветания. Вождизм — непременный атрибут тоталитарной системы и условие насаждения жестокости, а следовательно, укрепления этой системы и личной власти.
