Примерно то же самое было и с коммунистическим учением. Толпа воспринимала его просто, без всяких сложностей, как возможность жить лучше. И тех и других ожидало горькое разочарование.
Сама идея мессии противоречит жестокому иудаистскому монотеизму, который совершенно не терпит спасителей рядом с могучим Яхве, который может все и, если нужно, станет и спасителем. В этом смысле иудаизм стоит особняком, поскольку многие другие боги нуждаются в такой фигуре, как Христос, или близкой к нему (например, Ахура—Мазда — в Заратустре, Аллах — в Мухаммаде). При этом интересно, что сама религия обозначается именем не собственно бога, а мессии или проповедника (магометанство, зороастризм, христианство), думается, что такое нельзя считать ничего не значащей случайностью: совершенно очевидно, что мессия (или пророк в исламе — очень близок к мессии) есть способ очеловечивания бога, его максимального приближения к людям. Мифологизированный человек, ставший богом или почитаемый наравне с ним (например, в исламе), становится действительным богом, который в народном сознании почти заслоняет бога-творца, так сказать, главного бога. Данное обстоятельство ставит под сомнение монотеизм не только христианства, но и ислама, тем более что шиитский ислам признает еще Махди.
В мифологии непросто отграничить пророка от мессии. Можно понимать пророка как того, который видит будущее, предсказывает его, объясняет, как сложится мир в перспективе, какие события произойдут и что ожидает человека. Это еще далеко не мессия; мессиями не являются иудаистские пророки Исайя, Иеремия или Наум, но тем не менее пророки в христианстве и исламе выступали в качестве посредников между богами и людьми. Мессией представляется тот, кто не столько предсказывает будущее, причем не просто будущее, а в отличие от пророков эсхатологическое будущее. Мессия, что очень важно, качественно изменяет мир, исправляет его, создает для людей новые порядки и новые духовные перспективы, новую нравственность — спасает их. Для этого он несет им новое учение, но от имени бога. Так поступал Христос, который всегда подчеркивал, что исполняет не собственную волю, а волю пославшего его отца. То же самое делали Мухаммад и Заратустра, к тому же у последнего был еще завершитель миссии — Саошьянт. Его имя представляет собой причастие будущего времени от глагола «спасать», он — эсхатологический спаситель человечества, мессия. Таким образом, в зороастризме тоже есть спаситель.
Христа можно воспринимать как посредника между богом и людьми. Но в самом иудаизме заложена идея о том, что необходим сверхсильный вождь, обладающий высшей мерой святости. В Книге Исайи содержится пророчество, что «Дева во чреве примет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил» (7:14). Это почти мессия, но только, по понятным причинам, «почти», хотя мысль о зачатии девой спасителя полностью повторена и развита, как известно, в христианстве. В той же Книге весьма обстоятельно изложена идея о приходе спасителя и тех коренных изменениях, которые произойдут в связи с этим в жизни людей — по существу это будет совсем иная жизнь. В ней он назван «отраслью от корня Иесеева» (11:1–16). В книге Иезекиля говорится о Давиде, который будет пастырем людей и «князем среди них» (34:23–24).
В апокрифической Книге Еноха («Эфиопский текст») высказывается надежда, что сын человеческий изгонит царей с их престолов и из их царств, «ибо они не превозносят Его и не признают с благодарностью, откуда досталась им царство. И лицо сильных Он отвергнет, и краска стыда покроет их… Он будет жезлом для праведных и святых, чтобы они оперлись на Него и не падали; и Он будет светом народов и чаянием тех, которые опечалены в своем сердце».
В целом можно констатировать, что и в ветхозаветных книгах, и в Книге Еноха содержится страстная мольба о приходе мессии, мольба народа, который «опечален в сердце своем». Его страдания достигли крайних пределов, он больше не в состоянии терпеть несправедливости и угнетение, более того, он совсем не согласен с тем, как сейчас в целом устроен мир, и требует его коренного преобразования. Это по существу революционные требования в религиозной оболочке, вне ее в те годы их существование было немыслимо.
По-видимому, именно по этой причине «Господь духов» в Книге Еноха обещает послать своего «Избранного» жить между людьми и преобразовать небо «для вечного благословения и света». Он намерен изменить и землю, приготовив ее для благословения, «грех же и преступления исчезнут на ней».
Можно полагать, что фигура спасителя одним из своих источников имела мифологического царя — божественного вождя, который, согласно Д. Д. Фрезеру, имел значительное распространение в идеологии самых древних первобытных народов и нашел затем широкое признание, в частности, в религиях Ближнего Востока. Божественность царя в ту эпоху стала едва ли не главной догмой государственной идеологии и основой государственного устройства. Этот его статус постепенно трансформировался в идею мессии, и не случайно Христа называли «Царь иудейский». Но эволюцию отношений «божественный царь, мессия» не следует понимать таким образом, что подобный царь полностью растворился в мессии и исчез, хотя во многих царях одновременно видели и мессию. В мифологии царя можно выделить две суммы представлений, по существу встречных и часто сливающихся, — царь как бог и бог как царь. По-видимому, первая из них более простая, поскольку образ царя как бога в немалой степени слагается в результате усилий самого царя ради укрепления своей власти. Вторая ярко представлена, например, в древнегреческой религии и иудаизме, когда бог непосредственно руководит народом или через угодных ему правителей.
Бог может быть психологической компенсацией для народов, не владеющих обширными и богатыми территориями, не могущих похваляться победами в грандиозных битвах. Бог, а ведь это только их бог, в этом случае, напротив, велик, могуч и грозен. Он способен уничтожить всех врагов этого народа, а значит, его люди могут быть уверены в себе и своей судьбе, более того, они способны на самые большие подвиги. Вера в подобного бога делает народ сильным в первую очередь по той причине, что все его члены сплачиваются под знаменем своего всесильного небесного владыки. Выход из такой религии может сделать человека слабым и уязвимым для врагов, не защищенным в жизни вообще.
Идея мессии в лице земного персонажа, естественно весьма мифологизированного, нашла выражение и в том, что спасителей стали видеть в царях и иных монархах, убитых или ушедших из жизни при невыясненных обстоятельствах, чем-то прославившихся или (и) что-то сделавших для своей страны. Они наделяются сверхъестественными способностями, и от них ждут обновления, освобождения, справедливости и т. д. Разумеется, речь идет далеко не о всех монархах, исчезнувших при таинственных обстоятельствах, но толчком к мифологизации становятся именно эти обстоятельства.
Юный португальский король Себастьян пропал без вести в 1580 г. в битве при Алькасаркивире, что, во-первых, привело к утрате Португалией независимости до 1640 г., а во-вторых, способствовало возникновению так называемого себастьянизма — стойкого мессианского мифа о «скрытом короле», с чьим возвращением связывали надежды на новое величие страны, на установление царства счастья и справедливости.
Христос не случайно называл себя «Царем иудейским», хотя и оговаривал, что царство его не от мира сего. Но все-таки обозначал себя так, что должно было бы быть значимо для народа, который ждал спасения именно от царя.
Цари являются излюбленными персонажами легенд и мифов по всему миру. Они же очень часто выступают в роли героев. В царях только потому, что они цари, с древнейших времен видели людей особого рода, некую высшую силу со сверхъестественными особенностями, часто приближенных к богам. Наряду с этим их нередко ненавидели, им завидовали и убивали, само цареубийство обычно становилось проявлением особого отношения к ним. Нередко это делалось для обеспечения народного благополучия.
