«В пыльном спазме жгучей боли…» В пыльном спазме жгучей боли Ты больной, больной заразный – Ветер, дыбящийся в поле, Превратившись в веник грязный, Поднимаешься до смерча Жирной гусеницей серой – Сам собой теперь очерчен Правотой своей и верой. Начинал ты ветерочком Лугового перепляса И зачат был непорочно – Пыли пух, да птичья клякса. Что тебя так оскорбило – Лес шумнул за перекрёстком Или речка, бросив илом, Прогнала, назвав подростком? Подними меня повыше – Стану я твоим наследством. Про тебя потом напишут: «Смерч пронёсся без последствий». Приземлимся на лужайке, Ты вернёшься в тело ветра, В тело посвиста-жужжайки – В нём воинственность запретна. Погожу до непогоды, Погожу, когда заверчен Буду в пылевые роды Новой болью – новым смерчем. «Не спеши собирать свои вещи…» Не спеши собирать свои вещи – Не спеши от поступка сгореть. Снов не вещих, а может быть вещих, Постарайся не слушаться впредь. Там, за рамками стеклопакета, Не дождёшься меня в солнцепёк, Где ты солнцем внезапно раздета, Где пищит прикаспийский зуёк, Где горбы пересохших баркасов Нам – подарок в уюте песка, Где ландшафтом ожившего Марса Нас дурачат седые века. Не спеши собирать свои вещи – Не спеши от решений сгореть. Городские кирпичные клещи Зажигают вечернюю медь, По ночам из тебя выжимая Горловое молчание слёз. Потерпи, скоро призраки мая Нас затянут на крылья колёс Для прыжка в прошлогодние бредни – На развалины выцветших лет. Убери чемоданом из передней, Разорви невозвратный билет. «Боюсь тебя кому-то показать…» Боюсь тебя кому-то показать, Без опасения утраты. Ты – годы, льющиеся вспять На незакатные закаты. Ты понимаешь это и молчишь – Мы понимаем это оба. Мой первобытный страх – малыш, Которого отдаст утроба Удушливым объятьям голосов, Лишив укромного уюта. Не выдать нас – дверь на засов: Минута – ночь и жизнь – минута. «Хочу прижиться в ворохах…» Хочу прижиться в ворохах Твоих случайных разговоров, Не как назойливый монах Из кельи изгнанный с позором В полночный двор монастыря, А как хранитель ночи-ночки. Увидишь, я совсем не зря В твоей останусь оболочке И приживусь, и растворюсь, И буду светотенью суток – Я загоню пустую грусть В непродолжительность минуток. Кто часть кого из нас двоих Нельзя понять, да и не важно. Я – твой услужливый калиф В твоём романе небумажном. Не умолкай – перебирай, Тобой очерченные дали. Ты – горизонта дальний край, А дали мне тебя отдали. Ты – воплощённый разговор Дождей, ветров, растений, света. Всем языкам наперекор – Тебе неведом гул запрета. Всё слушаю тебя и жду, Когда я буду обнаружен. Но ты лишь в спешке, на ходу, Затягиваешь шарф потуже. «Дотанцовывают листья…»
Дотанцовывают листья, С ветерком на полу-пальцах, Танец кажущихся истин – То ли румбу, то ли сальсу. Запах сырости от хруста Ноги за собой всё тянет И зовёт, но в сердце пусто, Как в разорванном кармане. Глупость мудрости устала Наполняться словесами – Жизнь, как птичка, отсвистала Молодыми голосами. Что же сердце так болтливо Подбивает подбородок? От осеннего наплыва Даже ум притворно кроток. Подбери подол повыше, Не тревожь веселья листьев – Пусть танцуют, пусть подышат, Танцем кажущихся истин. Глупость мудрости устала Наполняться словесами – Жизнь, как птичка, отсвистала Молодыми голосами. «Туман – не воздух и вода…» Туман – не воздух и вода, Туман – мятущаяся стая Осведомлённых душ, когда Необходимо им истаять, Освободив для новых душ Пространство встречи приговора, Где прожитое – это чушь Из недомыслия и вздора. Меня касается туман Своей прохладной тонкой кожей И я как будто кем-то зван, Но путь на зов мне не проложен. Я слеп в душистой пелене, Пока чужой в душевной трате, А значит не позволят мне Знать о своей последней дате. Туман – обычный конденсат, Зависший над началом утра. Туман глотает всё подряд И я проглочен им попутно. |
