А завтра или через несколько дней я решил все же отправиться в Министерство внутренних дел: видел по телевизору передачу про специальный отдел в этом министерстве, призванный бороться с организованной преступностью, а наша с Луганским компания точно подпадает под это определение. Во-первых, банда, во-вторых, организованная и сплоченная. Единственная загадка: на кого работаем и через кого реализуется награбленное? Вряд ли сам Иван Павлович занимается этим. Почему-то так подсказывала мне интуиция. Скорее всего, стоит за его спиной какой-то тип, дергающий за все веревочки, и будет очень обидно, если он окажется в стороне.

Однако обнаглел ты, Лев Моринец. У самого рыльце в пуху, а стремишься уже кого-то привлечь к ответственности. Отмойся сам, дорогой, а отмыться тебе будет ой как трудно. То есть, сидя в дерьме, не чирикай, это всегда плохо заканчивается.

Плохо все, решил я, но нет иного выхода. Пан или пропал. Ведь чистосердечное раскаяние, как пишут в детективных романах, всегда учитывается. Вероятно, детективщики все же привирают, да чего на свете не бывает? Тут я снова вспомнил Юрия Власова: стало стыдно за свои сомнения и неуверенность – окончательно решил идти в милицию.

Узловая встретила их тишиной и мраком: лишь у вокзала и на ближайших путях фонари да изредка подавали голоса тепловозы.

Луганский подозвал Григория: миновали вокзал и вышли на пути. Иван Павлович выругался: станция большая, вся заставлена вагонами и попробуй разыскать нужное…

Пошли вдоль товарняков, присвечивая фонариком: вагоны с лесом, цистерны, рефрижераторы. А эшелона с контейнерами как на зло нет.

Пролезли под вагонами, наконец натолкнулись на нужное. Эшелон приткнули за полкилометра от станции, поставив на вторую от насыпи колею – на первом пути расположили шеренгу цистерн, и Луганский обложил матом всех железнодорожников, создавших им такие трудности.

Коляда присветил фонариком, сверяя номера контейнеров с записями в блокноте. Еще раз довольно хмыкнул, еще раз поблагодаривши мысленно Лесю за точную информацию.

Потом они пролезли под цистернами и отправились к вокзалу. По дороге определили: к семафору, под которым стояли цистерны, а за ними – контейнеры, можно подъехать полем: ведь не станешь опорожнять контейнеры, перенося грузы кто знает куда. Правда, и тут предстояли неудобства: придется протаскивать ящики под цистернами, но дальше можно было запросто делать свое дело.

Григорий с Луганским возвратились к вокзалу, определив, как лучше добраться грузовикам к светофору – сделали крюк, объехав станцию, и поставили машины впритык к цистернам. Луганский объяснил хлопцам, что и как делать, а сам занял пост поближе к вокзалу, чтобы контролировать подходы к эшелону.

Амбалы уже приобрели опыт: взламывали контейнеры ловко и быстро, а убедившись, что в ящиках и огромных упаковках импортные промтовары, загудели возбужденно и решили кое-что прихватить с собой.

Олег Сидоренко с Шинкаруком расковыряли довольно большую обернутую бумагой пачку, полную коробок с женскими сапожками, оттащили ее под насыпь, замаскировали в кустах, решив присвоить. Мечта всех женщин – красные сапожки на высоких каблуках, так почему же не сделать подарок жене или дочери?

А в это время младшему лейтенанту Грабовскому приснился плохой сон: будто бы жена не приготовила на обед его любимый борщ. Грабовский проснулся и сел на продавленном диване, где привык иногда ночью прикорнуть. Но сегодня как-то не спалось, на подъездных путях пронзительно свистел тепловоз, из распахнутой форточки повеяло свежим ночным ветром, и Грабовский вышел на перрон. Постоял, прислушиваясь к редким гудкам, и направился к путям. Настроение было скверное: вчера вечером позвонили из Лижина и сообщили – куда-то исчез майор Нечипоренко, вторые сутки не появляется на работе. Да и вообще, в последнее время на их участке сплошные неприятности. На той неделе под Ребровицей дерзко обворовали эшелон с контейнерами, украдены товары, говорят, на много десятков миллионов, а теперь несчастье с Нечипоренко. Точно, что-то произошло, потому что Нечипоренко отличался аккуратностью, себя всегда держал в рамках и подчиненным спуску не давал – и вот тебе, два дня ни слуха, ни духа о нем.

А Нечипоренко Грабовский уважал: майор, хоть и жесткий в обращении, но справедливый – подчиненных не обижал никогда и постоять за них умел, где нужно.

На всякий случай Грабовский решил осмотреть эшелон с контейнерами: ведь именно такой разграблен под Ребровицей. Правда, там он стоял посреди чистого поля, а на Узловой даже ночью не без людского ока: то стрелочник пройдет, то обходчик, то машинист тепловоза сменится и бредет домой между путей. Заметят что-либо подозрительное – ему или сержанту Ватуле обязательно сообщат.

Грабовский постоял под фонарем на перроне и направился к стрелке. Слева сразу начиналась шеренга пустых цистерн из-под горючего, ждала отправления в Брянск и куда-то дальше, в какое-то место, где их заполнят и снова отправят на Украину.

«Ведь у нас совсем нет горючего, – с грустью подумал Грабовский, – полтавскую нефть выкачали, теперь побираемся, словно последние нищие. А как бы нынче собственная нефть пригодилась!»

Совсем рядом загудел тепловоз, Грабовский от неожиданности вздрогнул, но сразу овладел собой да еще утешился мыслью, что нефть Украина должна получать хотя бы за луганские тепловозы: их у нас изготавливают девяносто пять процентов из всех, выпускаемых бывшим Союзом – хотите ездить, гоните нам лес и бензин, а мы вам тепловозы и много чего другого, без наших труб, например, Тюмень задохнется.

Настроение у младшего лейтенанта улучшилось, однако именно в это время он заметил какие-то тени возле контейнеров. Кто-то суетился там, вдали, а может, это ему только показалось?

Грабовский замер, вглядываясь, потом осторожно двинулся в том направлении, стараясь держаться ближе к цистернам. Миновал первую, вторую, теперь точно различал какие-то фигуры возле контейнеров, метнулся вперед, но вдруг страшная боль затмила его сознание, в мозгу зажглась и погасла молния – он пошатнулся и упал.

Луганский стоял между цистернами, когда вдруг заметил человека, медленно приближавшегося к нему. Иван Павлович прижался спиной к буферам, увидел погоны на милицейской сорочке, достал из кармана пистолет и, когда человек вплотную приблизился к нему, со всей силой ударил его рукояткой по голове.

Милиционер еще немного постоял, будто раздумывая, потом колени у него подогнулись, упал грудью на землю, раскинув руки.

Луганский метнулся к эшелону и чуть ли не сразу натолкнулся на Коляду.

– Там милиционер, и я его прикончил… Пошли, оттащим.

– Мента?! – обрадовался Григорий. – И куда его?

– За цистерны.

Григорий подхватил младшего лейтенанта под руки, Луганский взял за ноги, они миновали первую цистерну и направились к грузовикам.

– Шеф, – предложил Коляда, – зачем надрываться? Бросим ментяру в кювет, пусть они все подохнут. – Он приподнял тело Грабовского и, вдруг наклонившись к нему, сказал встревоженно:

– Шеф, он жив!

Они положили милиционера на траву, Луганский прижался щекой к губам младшего лейтенанта, подтвердил:

– Да, дышит, застрели его, Гриша.

– Ваша очередь, шеф. Я майора кончал.

Луганский сообразил: Коляда хочет повязать его круговой порукой, и он прав. Не раздумывая, перевернул младшего лейтенанта и выстрелил ему в затылок. Спрятав пистолет во внешний карман пиджака, приказал:

– Тут мента не оставлять, вывезем и закопаем.

– Как скажете, шеф, но ведь морока.

– Несознательный ты: пулю вытянут, отдадут экспертам, те определят, из какого пистолета стреляли. А где гарантия, что в последний раз своим «Макаровым» пользуюсь?

– Не сообразил…

– В следующий раз пули сравнят и придут к выводу: из одного и того же пистолета…

– На то и менты, чтобы доискиваться. Ну и что?