Один вид его согревал Мегги сердце, но оно то и дело пропадало за уродливыми высокими домами, что занимали небольшое пространство между берегом и подножием холмов, которые кое-где не оставляли домам места, подходя близко к морю, и тогда море лизало их зеленые ноги. В свете заходящего солнца они напоминали разбившиеся о сушу волны.

Мчась по извилистой дороге вдоль побережья, Элинор снова начала рассказывать о римлянах, которые якобы построили эту дорогу, о страхе перед дикими жителями этой узкой полоски земли…

Мегги слушала ее одним ухом. На обочинах росли пальмы, колючие листья которых были покрыты пылью. Между ними цвели огромные агавы, мясистые листья делали их похожими на пауков. Небо, простиравшееся за ними, окрасилось в розовый и желтый цвет, а солнце садилось все ниже и ниже, и сверху, словно чернила, на нем появились темно-синие струйки ночи. Вид был таким красивым, что от умиления наворачивались слезы.

Мегги представляла себе местность, в которой жил Каприкорн, совсем другой. Красота и страх редко уживаются рядом.

Они ехали через небольшую деревню, мимо домов, которые были такими пестрыми, словно их разрисовывали дети. Оранжевые, розовые и желтые: светло-желтые, темно-желтые, бледно-желтые, грязно-желтые – с зелеными ставнями и красно-коричневыми крышами. Даже опускавшиеся сумерки не могли окрасить их в темные цвета.

– Не похоже, чтобы в этих домах таилась опасность! – воскликнула Мегги, провожая глазами очередной розовый дом.

– Просто потому, что ты все время смотришь только налево, – сказал за ее спиной Сажерук.

Мегги стала смотреть на другую сторону. Сначала и там были только яркие дома. Они стояли на краю улицы, словно облокотившись друг на друга. Но вдруг дома пропали, и отвесные скалы, в складках которых уже гнездилась ночь, окаймляли дорогу. Да, Сажерук был прав, редкие дома, обреченные утонуть в опускавшейся тьме, наводили ужас.

Резко стемнело – на юге ночь наступает быстро, – и Мегги была рада, что Элинор вела машину по ярко освещенной дороге вдоль побережья. Но в конце концов Сажерук велел ей повернуть на дорогу, уходившую в темноту, – теперь и море, и пестрые дома остались позади.

Все теснее становилась долина, все больше холмов вздымалось со всех сторон, дорога то поднималась, то опускалась. Свет фар упал на заросли дрока, одичавшие виноградники и на оливковые деревья, которые скрючились, словно старички.

За все время пути им встретились только два автомобиля. Порой в темноте вспыхивали огни то здесь, то там разбросанных деревень. Но дороги, по которым они ехали, убегали в кромешную темноту. Несколько раз фары освещали обветшалые постройки, но Элинор не знала ни одной истории о них. В этих стенах жили не князья и не епископы в красных мантиях, а крестьяне и батраки, чьи истории никто не записал, а когда они исчезли, погребенные под диким тимьяном и бурно разросшимся молочаем, их забыли.

– Мы правильно едем? – спросила Элинор шепотом, будто мир вокруг нее погрузился в тишину, и она не хотела нарушать ее. – И где нам искать его деревню в этом богом забытом краю? По-видимому, мы уже дважды не там свернули.

Но Сажерук покачал головой.

– Мы едем в правильном направлении, – ответил он. – На той стороне холма вы увидите дома.

– Я надеюсь! – пробормотала Элинор. – Пока я и дороги не вижу. Боже мой, похоже, во всем мире не сыщешь места темнее. А вы не могли заранее мне сказать, что это так далеко? Я бы еще раз заправилась. Не знаю, хватит ли нам бензина на обратную дорогу до побережья.

– А чья это машина? Моя? – раздраженно ответил Сажерук вопросом на вопрос. – Я уже говорил вам, что в этих вещах ничего не смыслю. Смотрите вперед. Скоро будет мост.

– Мост? – Элинор завернула еще раз и резко нажала на тормоза.

Посреди улицы, освещенной двумя строительными лампами, стояла заградительная решетка, которая была такая ржавая, словно она стояла там уже несколько лет.

– Вот вам пожалуйста! – крикнула Элинор и стукнула обеими руками по рулю. – Мы приехали не туда. Я ведь вам говорила!

– А вот и не так.

Сажерук снял Гвина с плеча и вышел из машины. Подойдя к решетке, он стал оглядываться и прислушиваться.

Мегги чуть не рассмеялась, посмотрев на ошеломленную Элинор.

– Этот парень, похоже, совсем из ума выжил, – прошептала она. – Если он думает, что в такую темень я поеду по закрытой дороге, то он ошибается.

Но она не выключала мотор, и, когда Сажерук дал ей знак, что можно ехать, она проехала вперед. Затем Сажерук вернул заграждение на прежнее место.

– Не смотрите на меня так! – сказал он, сев в машину. – Это заграждение всегда здесь стоит. Каприкорн приказал установить его на этом месте, чтобы избежать незваных гостей. Редко кто-то осмеливается заглянуть сюда. Многих отпугивают истории, которые распространяет Каприкорн по округе, но…

– Что за истории? – перебила его Мегги, хотя на самом деле она не хотела этого знать.

– Страшные истории, – ответил Сажерук. – Люди в этих местах суеверны, пожалуй как и повсюду. Любимая история здесь о том, что за этим холмом живет сам дьявол.

Мегги разозлилась на себя, но не могла оторвать глаз от темной вершины холма.

– Мо говорит, что дьявола люди сами придумали, – сказала она.

– Вполне может быть, – загадочно улыбнулся Сажерук. – Но это ведь ты хотела знать, что здесь рассказывают. Говорят, людей, живущих в той деревне, не убить пулей, будто они могут ходить сквозь стены и в каждое новолуние крадут трех мальчиков, которых Каприкорн обучает воровству, поджогам и убийствам.

– Боже, кто же все это выдумал? Местные жители или сам Каприкорн? – Элинор склонилась над рулем: дорога была в выбоинах – пришлось ехать медленно, чтобы не попасть в одну из них.

– Они вместе. – Сажерук откинулся на сиденье и подставил Гвину свои пальцы, которые тот с удовольствием принялся грызть. – Каприкорн вознаграждает каждого, кто придумает новую историю. Единственный, кто не участвует в этой игре, – Баста, потому что он так суеверен, что обходит стороной всех черных кошек.

Баста. Мегги уже слышала это имя, но не успела расспросить о нем Сажерука. И он с удовольствием продолжал свой рассказ:

– А! Чуть не забыл! У всех, кто живет в этой проклятой деревне, конечно, дурной глаз, даже у женщин.

– Дурной глаз? – Мегги посмотрела на него.

– О да. Одного их взгляда достаточно, чтобы сделать человека смертельно больным. И уже через три дня он умирает.

– И кто во все это верит? – спросила Мегги.

– Дураки, – сказала Элинор и снова нажала на тормоза.

Машина заскользила по щебенке. Перед ними был мост, о котором говорил Сажерук. Серые камни бледно мерцали в свете фар, а пропасть внизу казалась бездонной.

– Вперед, вперед! – нетерпеливо выкрикнул Сажерук. – Он выдержит, даже если вам так не кажется!

– Он выглядит так, будто построен еще древними римлянами, – пробурчала Элинор. – И явно для ослов, а не для машин.

Мегги зажмурила глаза и открыла их только тогда, когда услышала, как под колесами снова захрустела щебенка.

– Каприкорн очень ценит этот мост, – тихо сказал Сажерук. – Ни одному вооруженному человеку не удастся пройти по нему незамеченным. Но, к счастью, сегодня ночью его никто не охраняет.

– Сажерук… – Мегги нерешительно повернулась к нему, в то время как автомобиль Элинор взбирался на последний холм. – А что нам сказать, если нас спросят, как мы нашли дорогу в эту деревню? Наверняка Каприкорну не понравится, что ты показал нам туда дорогу.

– Ты права, – сказал Сажерук, не глядя на Мегги. – Хотя, в конце концов, мы привезем ему книгу.

Он поймал Гвина и заманил его куском хлеба в рюкзак. Как только стемнело, куница стала вести себя беспокойно – она хотела отправиться на охоту.

Когда они достигли гребня холма, мир вокруг них в мгновение растворился в ночи, но неподалеку виднелось несколько бледных четырехугольников – освещенных окон.

– Вот она, – сказал Сажерук, – деревня Каприкорна. Или, если хотите, деревня дьявола.