Она вскидывает голову, ее удивленный взгляд встречается с моим в отражении зеркала в ванной.

Я не свожу с нее глаз и говорю то, что должен был сказать много лет назад, то, что ей нужно услышать, даже если она этого никогда не признает.

— Но я также знаю... твой отец заботился о твоем счастье больше всего на свете. Он бы не хотел, чтобы ты жертвовала им в погоне за его мечтой.

В ее карих глазах мелькает уязвимость, которую она почти сразу же сменяет искрой гнева. Ее защитный механизм.

— С чего ты взял, что я чем-то жертвовала?

— Точно. — В мой голос возвращается нотка уязвленности, потому что гнев — это и мой защитный механизм. — Потому что наш брак был ничем.

— Наш брак не был ничем, — говорит она с такой силой эмоций в голосе, что теперь моя очередь удивляться. — Конечно, это было важно. Но я думаю, мы просто пропустили ту часть клятвы, где мне предстояло выбрать: ты или мой отец.

Я замираю и прекращаю свои неуклюжие попытки перевязать ее рану.

— Что? Ты думала, что все было именно так?

Кэтрин пожимает голым плечом.

— Нет, ты не отмахнешься от этого, — говорю я, придвигаясь к ней сбоку и заставляя смотреть прямо на меня, а не через отражение. — Объясни.

Она сглатывает.

— Не знаю, может, это звучит мелодраматично, но... ты знал, чего я хотела, когда мы начали встречаться. Знал, как важно для меня стать партнером, и знал, почему. Знал, что этого хотел мой отец, что я ему обещала. И думала, ты это понимаешь. И ты был рядом со мной. Я любила тебя за это. А вместо этого ты просто... ушел.

— Я все это понимал, Кейтс, и, черт возьми, я боролся, — говорю я, потому что защищаться легче, чем терпеть боль. — Это не значит, что я просто встал и вышел за дверь в один прекрасный день в никуда.

— Мне так показалось, — тихо говорит она. — В один день я пытаюсь научиться совмещать тяжелую работу и требовательного мужа. А на следующий ты сказал мне, что с тебя хватит, и я... растерялась. Знаю, что не очень хорошо справлялась с ролью жены. Но я правда старалась. Думала, что мы стараемся. Думала, что именно этим и занимаются пары — выясняют, как быть в браке. Вместе.

Провожу рукой по лицу и, возможно, впервые пытаюсь взглянуть на гибель нашего брака ее глазами. Я знал, что мы никогда не были на одной странице, но, услышав сейчас ее версию, понимаю, что мы даже не читали одну и ту же книгу.

Черт, я не уверен, что мы даже говорили на одном языке.

В тот последний год я помню скорее призрак жены, чем настоящую жену. Она была в офисе чаще, чем дома. Откладывала бесчисленные свидания и никогда не выполняла своих обещаний перенести их на другой день. На повестке дня у нее было все: от секса до отпуска, и готов поклясться, что даже в разгар этих двух дел ее мысли были заняты работой. Бывало, сидя рядом с ней за крошечным столом в столовой и завтракая, я не был уверен, что она вообще заметит мое отсутствие.

Поэтому развод казался мне не то чтобы легким, но логичным вариантом. Казалось, ей было все равно, буду ли я рядом или нет.

А я хотел, чтобы ей было не все равно.

Но, глядя на нее сейчас, слушая ее версию, я понимаю...

Ей было не все равно. Чертовски не все равно.

— Почему ты мне ничего этого не сказала, — говорю я, не в силах сдержать разочарование в голосе.

Кэтрин крепче сжимает полотенце, и то, как она переминается с ноги на ногу, говорит о том, что этот разговор ей неприятен.

Я жду, что она скажет что-нибудь язвительное и вытолкнет меня из ванной, но та удивляет меня тем, что стоит на своем и лишь слегка огрызается.

— Что я должна была сказать? — спрашивает она со вздохом. — Эй, Том, кстати, пожалуйста, не разводись со мной?

— Да!

Кэтрин качает головой.

— Никто не хочет быть замужем за тем, кто не хочет быть женатым.

Конечно, я хотел быт женатым.

— В тот день, когда я сказал тебе, что хочу развестись... Кейтс, я даже не был уверен, что ты меня услышала. Ты едва подняла глаза от своего телефона.

— Потому что я не могла! Я не знала, как... я не могла поверить... — У нее перехватывает дыхание, и она поднимает глаза к потолку с яростным выражением лица, и я ошеломлен, увидев непролитые слезы.

Инстинктивно я протягиваю руку, чтобы утешить ее, но опускаю ее. Прикоснуться к ней, чтобы помочь с травмой, это одно. А вот прикоснуться к ней, чтобы утешить, это уже слишком близко к той черте, которую я не могу перейти.

Кэтрин берет себя в руки и смотрит на меня.

— Разве это имело бы значение? Ты уже принял решение.

Я хочу возразить, но она говорит откровенно, поэтому заставляю себя сделать то же самое.

— Нет, — тихо признаю я. — Наверное, это не имело бы значения. Если не считать проблем с общением, у нас обоих были разные представления о том, как должен выглядеть брак.

Она кивает, и я вижу, как непроницаемая Кэтрин возвращается, и не знаю, испытываю ли облегчение или разочарование.

— Да. Именно так. Что было, то прошло. — Она вскидывает бровь. — Так ты хочешь посмотреть, как я принимаю душ, или тебе хватило того, что пялился на мою задницу?

Я прикладываю ладонь к уху.

— Спасибо, Том, что помог мне с ужасной раной на спине.

— А Лоло знает, какой ты навязчивый? — спрашивает Кэтрин, отпихивая меня назад одной рукой.

Лоло. Это напоминание о том, что мне нужно убираться из этой ванной, подальше от Кэтрин. Покончить с этим.

Я едва успеваю выйти из ванной, как она захлопывает дверь прямо у меня перед носом. Потом слышу щелчок замка и закатываю глаза.

— Это действительно необходимо? Думаешь, я не смогу сдержаться и ворвусь, чтобы еще раз взглянуть на твои бабулины трусишки?

— Я беспокоюсь из-за того, что ты ворвешься ко мне без моих бабулиных трусишек, — отвечает она.

Она включает воду, прежде чем я успеваю ответить. Затем возвращаюсь к портфелю и снова достаю кольцо. Вместо того чтобы открыть коробочку, сажусь на кровать и смотрю на нее, пытаясь переключить свое внимание на это кольцо, на эти отношения.

Но мои мысли все еще заняты разговором с Кэтрин.

Мне было не все равно! Конечно, мне было не все равно!

Я закрываю глаза. Хотел бы я... Хотелось бы мне знать. Я бы хотел, чтобы она поступила по-другому. Чтобы я знал.

Большим пальцем открываю коробочку с кольцом и смотрю на идеальный бриллиант.

Снова закрываю коробочку. Отгоняя назойливые мысли о том, что это не то кольцо.

Не для той женщины.

ГЛАВА 29

КЭТРИН

24 декабря, 00:19

То, что после сотрясения мозга нужно бодрствовать целых двадцать четыре часа — это миф. Это старая новость. Новая рекомендация гласит: «Все зависит от ситуации».

В моем случае, поскольку я потеряла сознание, мне нужно было бодрствовать до отхода ко сну, а затем меня будут будить всю ночь.

И хотя я не жду с нетерпением, когда меня разбудят, — особенно, если учесть, что именно это требование привело к тому, что вся эта авантюра началась с самого начала, — я все равно с нетерпением ждала этого момента весь день.

Час назад я была измотана до костей.

А сейчас же, когда я уже в постели? Сон ускользает от меня.

Матрас жесткий. Простыни колючие. Одеяло... Я стараюсь не думать об этом. Кроме того, я люблю спать на спине, а из-за раны это невозможно.

Осторожно перекатываюсь на другой бок и заставляю себя закрыть глаза. Они тут же открываются.

Я забыла надеть зубной фиксатор.

А я никогда не отказываюсь от зубной смирительной рубашки, хотя полагаю, что если когда-нибудь и будет повод сделать это, то именно сегодня. И я почти так и делаю, пока не понимаю...

Фиксаторы — это очень несексуально.

Я открываю глаза и бросаю взгляд на кровать Тома. Где он будет спать. Всего в нескольких футах от меня. После душа. Который длится уже добрых двадцать минут, потому что его предпочтения в отношении долгого душа не изменились с годами. Принятие душа для него всегда был скорее марафонским, чем спринтерским.