— Позор. Сын всегда должен слушаться свою мать. Счастливых вам праздников.

Она машет мне рукой и продолжает свой путь. И уже начинаю идти в противоположном направлении, когда мое внимание привлекает знакомое красное ведерко и звук колокольчика. Я открываю бумажник, достаю единственную имеющуюся у меня наличность — пятерку — и, сложив ее, засовываю в ведерко поверх чужой, более щедрой двадцатки.

— Благослови Господь. Счастливого Рождества, — говорит звонарь.

— С Рождеством, — отвечаю я на автопилоте, немного отвлекаясь на часы. Игра в «угадай свитер» дорого мне обошлась, и мое и без того узкое окно времени превратилось в щелку.

И даже мой восторг от Пятой авеню в Рождество не может полностью заглушить раздражение от того, что я вообще здесь сегодня нахожусь.

Мой план был безупречен: завершить работу к праздникам, по дороге домой заехать в магазин «Тиффани» в центре города, затем взять чемодан и отправиться в аэропорт, имея достаточно времени, чтобы выпить пива.

Вместо этого, благодаря какой-то путанице, мой заказ был отправлен во флагманский магазин.

Знаете, что не входило в мои планы?

Забирать обручальное кольцо для моей будущей жены в магазине, расположенном прямо по соседству с офисом моей бывшей жены.

Разумом понимаю, что Гринч не владеет всем этим кварталом. Но я также не могу отрицать, что каким-то образом ее присутствие ощущается на всей этой улице. Как будто в любой момент она появится из ниоткуда, чтобы объяснить туристам этикет на тротуаре, или поразглагольствовать о бобовых, или выступить с одной из своих печально известных тирад о двойных стандартах общества в отношении восприятия мужчин и женщин.

Самое интересное, что она не ошибается. Ни в чем из этого. Кэтрин никогда не ошибается, и в этом как часть ее обаяния, так и часть ее враждебности. И последнего — больше.

— Простите, сэр?

Я поворачиваюсь, благодарный за то, что меня прервали.

Трио женщин улыбаются мне.

— Не могли бы вы нас сфотографировать?

— Конечно, — говорю я, принимая iPhone, пока три женщины располагаются перед витриной магазина. Позади них искусственный снег кружится вокруг животных-сафари в синих шапочках Санта-Клауса.

Я стараюсь не ненавидеть это. Считайте меня старомодным, но Санта должен быть в красном. Всегда.

— Так, прижмитесь, — говорю я, жестикулируя одной рукой, прежде чем навести камеру и сделать снимок.

— Подождите, — говорю я, прежде чем они успевают пошевелиться. — Сделаю еще парочку, чтобы у вас были варианты.

Одна из женщин ухмыляется.

— Ты знаешь, что делаешь. У тебя либо есть девушка, либо сестры.

— И то, и другое, — говорю с улыбкой, и не могу отрицать, что это немного тешит мое мужское самолюбие, потому что она выглядит немного разочарованной из-за того, что я не на рынке.

Она не знает, что в мои тридцать с лишним лет быть свободным никогда не входило в мои планы.

После еще нескольких фотографий я возвращаю телефон, только чтобы найти еще одного человека, нуждающегося в моих услугах.

— Как близко мы от елки? И пожалуйста, ради всего святого, скажите мне, что она близко.

Я бросаю взгляд налево, где трое гиперактивных мальчиков играют в «мечи» леденцами.

— Да, — успокаиваю я, указывая в нужном направлении. — И даже если бы и нет, вы непременно должны там побывать. Ничто не может сравниться с этим.

Леденцовая трость среднего мальчика падает на тротуар, и, потеряв интерес к игре, он переключает свое внимание на меня.

— Вы были там?

— Конечно! Я каждый год выкраиваю время, чтобы посмотреть на неё!

Чувствую себя немного виноватым, поскольку понимаю, что это ложь. Я уже много лет не находил времени, чтобы увидеть елку. Но, может быть, если скажу это вслух, то в следующем году это станет реальностью.

И через пять или десять лет именно я буду устало, но решительно тащить своих троих детей к елке.

— А она действительно такая большая? — спрашивает самый высокий из мальчиков, явно настроенный быть очень скептичным, очень хладнокровным.

— Вам придется решить это самим, но в качестве небольшого превью я бы сказал... — Я прищуриваю глаза на самого маленького и низкорослого из них. — Она почти такая же высокая, как этот парень!

Самый маленький ухмыляется, слишком взволнованный тем, что его назвали высоким, чтобы осуждать меня за мою неубедительную шутку. Старшие два мальчика менее щедры и награждают меня закатыванием глаз. Респект.

— В любом случае, всего несколько кварталов в ту сторону, — говорю я их отцу, указывая в каком направлении. — Вы точно не пропустите.

— Спасибо, чувак, — говорит он с явным облегчением. — Такое ощущение, что мы сегодня только и делали, что гуляли. Мои ходули меня убивают.

— Папа, нет, — со стоном говорит старший.

— Что? — Отец взъерошивает его волосы. — «Ходули» — это другое название для ног.

— Да, если верить дедушке, — отвечает один из мальчиков, следуя за отцом и братьями в направлении Рокфеллер-центра.

Я некоторое время наблюдаю за ними. Если отбросить устаревшее употребление слова «ходули», то этот мужчина, вероятно, моложе меня, но у него уже есть трое детей.

Все в порядке. Я сбился с дороги, как Гринч, но теперь снова на верном пути. План тот же, только сроки новые.

Взглянув на часы, я понимаю, что опасно близок к тому, чтобы отложить этот процесс. А затем шагаю к вращающейся двери «Тиффани». Навстречу своему будущему.

Играет какая-то ремикс-версия «Серебряных колокольчиков», и, хотя я традиционалист в отношении костюма Санты, должен признать, что эта версия не так уж плоха.

В основном, я стараюсь не думать о женщине в офисе по соседству, потому что у меня нет сомнений, что та именно там. Она всегда там.

Любовь Кэтрин к своей работе превыше всего. Именно по этой причине я здесь, чтобы купить обручальное кольцо для кого-то другого. Это я могу с легкостью признать.

Куда сложнее принять. Может быть, в глубине души я знаю, что настоящая причина, по которой весь день тащился сюда, чтобы забрать кольцо?

В самой Кэтрин.

ГЛАВА 3

КЭТРИН

23 декабря, 11:18

Я выхожу из лифта и попадаю в уютную привычную обстановку, которую представляет собой моя юридическая фирма. Ну, не моя фирма. Еще нет. Но, возможно, скоро.

Настроение поднимается почти мгновенно, когда я отвлекаюсь от праздничного безумия на улице внизу. Это неполное избавление, потому что какой-то идиот решил, что нам нужен Кенни Джи, исполняющий на саксофоне волшебную мелодию «Пусть идет снег!».

Возможно, это намек на прогноз о конце света, но лично я считаю, что Кенни Джи дурак, если возлагает большие надежды на снегопад. Синоптики очень редко бывают правы.

Тем не менее, песня заметно лучше рэп-версии «Серебряных колокольчиков». И даже несмотря на нынешнее бедствие, которым является праздничный альбом Кенни Джи, заходя в мой глянцевый, полумистический офис, я всегда чувствую себя так, словно возвращаюсь... ну... домой.

Возможно, это звучит сентиментально, но скорее дело в том, что за последние несколько лет я проводила в этом офисе больше времени, чем в своем настоящем доме.

Если быть честной, это не обошлось без последствий. Но такова жизнь, верно? Ряд решений и последствий. Кто-то выигрывает, кто-то проигрывает, и остается только надеяться, что в конце концов все сложится в твою пользу.

Я вижу Хантера Джетта, одного из самых перспективных младших юристов, и делаю вид, что не замечаю, как он делает вид, будто не видит меня.

— Хантер! — зову я, останавливая его как раз перед тем, как он успеет скрыться в мужском туалете.

Он почти, но не совсем, скрывает, что вздрогнул.

— Привет, Кэтрин!

Хантер — один из тех двадцатилетних с небольшим парней, которые, несмотря на то, что они умны, красивы и искренне симпатичны, кажутся всего в одном шаге от того, чтобы вернуться к своей принадлежности к студенческому братству. В одну минуту Хантер обнаруживает поистине блестящий прецедент, а в следующую, когда пытается объяснить его мне, произносит «чувак».