Я с детства знал, более или менее, как хочу прожить свою жизнь.

И ни в одной из тех дневных мечтаний я не представлял рядом с собой кого-то настолько сложного, как Кэтрин.

И по сей день я понятия не имею, почему не мог отвести глаз от громогласной брюнетки на улице, приказывающей мне пойти и найти бобовое масло. И не знаю, почему после того как бедный парень с жвачкой на ботинке вырвался из ее лап, я пригласил ее выпить и затаил дыхание, ожидая ответа.

И уж тем более не знаю, почему спустя полгода после этого, сидя рядом с ней на диване и слушая ее тираду о том, почему «Звездные войны: Новая надежда» на самом деле фэнтези, а не научный фантастический фильм, я смотрел на нее, запихивающую в рот чау-мянь дешевыми палочками, и знал...

Что она была моей. А я — ее. Навсегда.

«Выходи за меня замуж».

Я просто выпалил это. Без кольца. Без всякого плана. Это был даже не вопрос, а скорее приказ, смешанный с мольбой.

Стояла середина знойного нью-йоркского лета, и я совершенно не думал о семейной традиции в канун Рождества. Даже если бы эта мысль пришла мне в голову, я бы не стал ждать. Да и не смог бы. Как бы то ни было, единственная причина, по которой мы не поженились в мэрии как можно скорее, заключалась в том, что моя мать пригрозила отречься от меня, если не будет присутствовать на церемонии.

Мы с Кэтрин отправили всю мою семью, а также Айрин и ее мужа самолетом в Лас-Вегас. Там не было Элвиса, но была крошечная часовня, много шампанского и чертовски хорошие воспоминания.

Именно там я наконец-то подарил Кэтрин настоящее кольцо. Кольцо моей бабушки по материнской линии, оставленное первенцу по традиции, еще более древней, чем предложение в канун Рождества.

Кольцо, которое она, проявив удивительную щедрость, настояла на том, чтобы вернуть мне после развода. «Для твоей следующей», — сказала она.

Но мне оно было не нужно. Забавно, что до сегодняшнего утра этот факт меня не беспокоил.

Сейчас, сидя в этом автобусе, я чувствую облегчение от того, что доверился своей интуиции и купил Лоло новое кольцо. То, похоже, каким-то образом принадлежит Кэтрин. Даже сейчас. Особенно сейчас?

— Я поставила тебя в тупик? — спрашивает она, прерывая мое долгое молчание. — Почему мы должны быть там завтра? Почему не на Рождество?

Я делаю глубокий вдох и поворачиваюсь к ней лицом. Чтобы рассказать ей... все. Объяснить, почему канун Рождества важен и что Лоло — это не просто проходящий этап.

Слова застревают у меня в горле, потому что внимание Кэтрин приковано к ее проклятому телефону.

Ну конечно же. Я срываюсь.

— Может, хватит возится с этой чертовой штукой? — говорю я сквозь стиснутые зубы. — Вряд ли Гарри будет звонить в десять вечера.

Это прозвучало резче, чем я намеревался, и Кэтрин удивленно вскидывает голову.

— В чем твоя проблема?

— Нет, — говорю я ехидно. — Не моя проблема. Твоя. Это то же самое, что всегда было твоей проблемой. Этот чертов телефон, который практически стал твоим придатком.

— Ах. — Ее голос обманчиво легок. — Где же я слышала это конкретное буйство? О, да! Только каждую ночь в течение последнего года нашего брака.

— Последний год нашего брака вообще не был браком.

Я говорю это не для того, чтобы обидеть ее. А может, и так. Я не знаю. Но ее глаза расширяются от нескрываемой боли, и она быстро возвращает свое внимание к телефону.

Я делаю глубокий вдох с сожалением.

— Эй. Я не хотел...

— Все в порядке, — перебивает она, все еще глядя на экран, хотя он не горит. — Вряд ли это новость, что ты терпеть не мог меня в том году, потому что не отказалась от всего, чего хотела, чтобы соответствовать твоим желаниям.

С задних рядов раздается еще один громкий пук, и, хотя мы оба поднимаем воротники пальто, чтобы прикрыть носы, но не прекращаем спор.

— Я никогда не просил тебя бросить все, — говорю я. — Мне просто нужен был хоть какой-то знак, что ты меня видишь. Что я имею такое же значение, как и партнерство.

— Ты имеешь значение, — говорит Кэтрин. — Конечно, ты важен, просто я не понимала, что тебе нужно слышать это каждую секунду каждого дня!

— Я бы согласился на раз в неделю. Черт, раз в месяц. Раз в квартал. Что угодно, лишь бы я знал, что ты вообще здесь.

Ее смех мягкий и горький.

— Тебе нужно было знать, была ли я там? Это не я ушла, Том. Ты сбежал, как только брак стал не похож на твое идеальное представление о нем. К тому времени, как я поняла, что ты уже переступил порог, тебя и след простыл.

— Это... неправда.

Так ведь? Это не похоже на правду, по крайней мере, не такой, какой я ее помню, но уязвимость, которую Кэтрин когда-либо проявляла в связи с разводом, и это заставляет меня сомневаться... во всем.

— Хорошо. Как скажешь, — говорит она категорично.

Я чувствую пустоту в животе, ощущая, что она снова замыкается и отстраняется как раз в тот момент, когда я наконец-то достиг некоторого прогресса в постижении тайны, которой является сердце этой женщины.

— Кейтс... — Старое прозвище вырвалось у меня, хотя я не знаю, как закончить предложение.

— Я в порядке, Том. — Она закрывает глаза. — Я справилась с этим. С тобой. Мне лучше, чем когда-либо. У тебя появилась новая идеальная девушка, которая впишется в твою идеальную жизнь. Я собираюсь стать партнером. Каждый получит то, что хочет. Все в выигрыше.

Я чувствую почти неконтролируемое желание поспорить с ней, хотя и не знаю, о чем.

Кэтрин снова открывает глаза.

— Давай заключим перемирие и сменим тему.

— Это должно быть впервые. Ты объявляешь перемирие?

Она выглядит усталой.

— Возьми оливковую ветвь, Том.

— Отлично. Меняем тему. Удиви меня.

Кэтрин постукивает пальцем по подбородку, обдумывая тему, затем ее глаза загораются.

— Как ты думаешь, Лоло будет сцеживать?

— Что сцеживать?

— Грудное молоко.

Кажется, я подавился собственным языком.

— Прости. — Она одаривает меня озорной улыбкой. — Я тебя тороплю? Ты не думал о том, чтобы заполнить ее чрево своим семенем?

— Господи, — бормочу я.

— Больная тема? Твое семя не работает? Или я имею в виду.., — шепчет она. — Оно не... не растет?

— Я не буду говорить со своей бывшей женой о матке моей девушки. Или ее... грудном молоке.

— Держу пари, они меньше, чем мои. У меня отличные сиськи. — Она опускает взгляд на свою грудь и подергивает плечами.

Мой взгляд опускается вниз, потому что такова человеческая природа.

Кэтрин ловит мой взгляд и ухмыляется.

— Итак. — Теперь она поворачивается ко мне лицом, излучая дружелюбие, понимая, что всего секунду назад я представлял себе образы, вызванные нашими жаркими словами. — Как вы с Лоло познакомились?

— Я не хочу об этом говорить. — Не здесь. Не сейчас. Никогда. Не с тобой.

— Без проблем. — Она начинает громко напевать. Я бы не возражал, потому что это хотя бы отвлекает от неустанной суеты малышей, но это очень громко и очень фальшиво. Она начинает использовать свою сумку как барабан.

Я сдаюсь.

— В баре.

— В баре? О, обморок! — Кэтрин обмахивается рукой, как веером, и хлопает ресницами. — Ты спросил ее, больно ли ей было, когда она упала с небес?

— Не совсем мой прием.

— У тебя нет никаких приемов.

— Конечно, есть.

Кэтрин качает головой.

— Нет.

— Я ведь тебя подцепил, да?

— А потом бросил.

Прежде чем я успеваю сообразить, что на это ответить, да и хочу ли я вообще, происходит резкий толчок, который отбросил бы меня в проход, если бы я вовремя не ухватился рукой за сиденье перед собой.

Инстинктивно я обхватываю Кэтрин свободной рукой, прижимая ее к себе. Раздается ужасный скрежещущий звук, автобус ударяется о ограждение, а затем начинает вилять по дороге.

Вы, должно быть, шутите. Только Кэтрин Тейт могла попасть в две аварии за один день.

Скрежет металла о металл продолжается, сопровождаемый визгом шин и нескончаемым ощущением скольжения, и я могу только закрыть глаза и молиться, чтобы мы ни во что не врезались.