— Ну что, ты снова в строю? — спрашиваю я, ненавидя себя за этот вопрос.

— Что ты имеешь в виду?

— С твоей таблицей, — объясняю я. — Внес первый взнос за дом с домиком на дереве на заднем дворе, готовишься завести детей с женщиной, которая печет твои любимые черничные кексы, а не просто покупает их в кофейне?

Он снова смотрит на меня.

— Раньше мне нравилось, когда ты покупала кексы в кофейне.

— Это не ответ, — говорю я, даже ненавидя себя за то, что затронула эту тему. Если Том нашел того, кого искал, неужели я действительно хочу это знать?

Он устало вздыхает.

— Ненавижу, когда ты так делаешь.

— Как?

— То, что ты пытаешься исказить нашу историю. Где ты позволяешь себе притворяться, что я шовинист из сериала «Безумцы», который хотел, чтобы ты бросила работу. И все это для того, чтобы отвлечься от собственных эмоциональных проблем.

— Ай, — говорю я, немного посерьезнев. Это жестко, даже для него.

— Извини, — бормочет он, проверяя часы. — Весь этот день просто...

— Не в таблице? — Я улыбаюсь, чтобы скрыть свою боль, а также, чтобы хоть немного снять напряжение между нами, прежде чем нам придется сидеть бок о бок в поезде миллиард часов.

— Точно. Не в таблице, — говорит он с улыбкой, хотя она не достигает его глаз.

Его внимание привлекает грохот приближающегося поезда, и я выдыхаю с облегчением, что мой самый темный секрет остается надежно спрятанным.

Я хочу занять место в его электронной таблице. Всегда хотела.

ГЛАВА 19

TOM

23 декабря, 16:39

В поезде пахнет, как в гастрономе. Я слегка принюхиваюсь к манжете своего пиджака. Черт возьми. Это я. Я пахну как гастроном.

— Что с тобой происходит? — спрашивает Кэтрин, не поднимая глаз от своего телефона. Вечно с этим чертовым телефоном.

— Испачкал костюм соком ветчины. Я люблю этот костюм. — Я стараюсь не вздрагивать от грубых ноток в моем голосе, но, Боже. Все в этот день действует мне на нервы.

Она действует мне на нервы.

— В ветчине нет сока, — спокойно говорит Кэтрин.

— Хочешь поспорить? — Я подношу запястье к ее носу. — Нюхай. Сок ветчины.

Пассажир рядом с нами наблюдает за нашим взаимодействием, наполовину с отвращением, наполовину с раздражением. Не могу его винить. Кажется, моя зрелость все больше падает по спирали, чем больше времени я провожу со своей бывшей.

Хотя, на этот раз, это не только вина Кэтрин. Меня гложет чувство вины. Наш разговор на платформе был прекрасной возможностью рассказать ей о Лоло, а я просто... не смог.

Я даже не уверен, почему этого не сделал. Чтобы защитить чувства Кэтрин? У нее их почти нет.

И она все равно узнает о Лоло, когда мы приедем в Чикаго. Ну, знаете, когда они встретятся.

Впервые до меня доходит, в какое дерьмо вляпался. Из-за одного кризиса за другим я не позволял себе думать о том, что произойдет, когда мы приедем в дом моих родителей. Я сказал Ло, что могу переложить Кэтрин на сестру, и это правда.

Я также ничуть не удивлюсь, если мама настоит на том, чтобы приготовить Кэтрин домашний суп, а потом составит расписание так, чтобы один из Уолшей оставался с ней каждую секунду. И она сделает это как ради меня, так и ради Кэтрин. Чтобы дать мне время побыть с Лоло.

Чтобы Кэтрин не смогла помешать моему предложению.

А это и есть настоящая заноза во всей этой неразберихе. Дело не только в том, что Кэтрин будет гостить у моей семьи на Рождество. Я достаточно взрослый человек, чтобы справиться с этим.

Дело в том, что моя бывшая жена будет находиться в том же доме, где я делаю предложение своей новой жене.

Это ужасно и неправильно. На всех уровнях. С точки зрения каждого человека.

Я могу предупредить ее. Должен предупредить ее.

Но я не могу перестать видеть обиду, которую она пыталась скрыть, когда мы говорили о том, что ее нет в моей таблице. Эта чертова таблица. Дурацкая вещь, которую я составил, когда окончил колледж и подумал, что смогу подойти ко взрослой жизни так же, как учили на экономиста. Как будто жизнь — это что-то такое, чего можно достичь при правильном расписании.

В жизни нельзя преуспеть. Или, по крайней мере, я в ней не преуспел. Пример тому... Я снова нюхаю рукав. Все еще ветчина.

Кэтрин качает головой.

— Ты сам виноват. Я говорила тебе не рисковать с готовыми сэндвичами на станции. Холодильная установка в том месте была не на высоте.

— О, так теперь, помимо того, что ты знаешь, как работают самолеты, ты еще и эксперт по холодильникам? — Упоминание о самолетах делает меня еще более сварливым. — Знаешь, если бы не ты, я бы ел первоклассный обед за тридцать тысяч, а не сэндвич, который делает сальто в моей толстой кишке.

Кэтрин усмехается.

— С нетерпением ждал этой вкуснейшей еды в самолете, да?

— По крайней мере, они бы не подали ветчину.

— Боже мой. Все еще о ветчине?

Да. Все еще о ветчине, потому что я лучше зациклюсь на этом, чем рискну погрузиться в воспоминания, которые, кажется, манят меня все больше с каждой минутой, проведенной в компании Кэтрин.

И знаете? Чем больше я об этом думаю? Наверное, Кэтрин была права. Холодильник на вокзале не казался таким уж холодным. И я был настолько голоден, что в то время еда показалась мне вкусной, но сейчас у меня во рту отчетливо ощущается острый привкус. Я издаю легкий причмокивающий звук. Ага. Определенный привкус.

— Ладно, — бормочет Кэтрин, начиная рыться в своей сумочке. — Мы не будем делать это всю дорогу.

Она достает маленькую коробочку с мятными леденцами, высыпает несколько штук в руку и засовывает три мне в рот. Я хмуро смотрю на нее, ценя идею, но не ее исполнение.

Мята помогает справиться с послевкусием ветчины, но не с моим настроением. Я знаю, что мне следует делать. Ответить на множество сообщений от Лоло. Тот факт, что я этого не сделал, заставляет меня чувствовать себя трусом, но это не столько из-за недостатка мужества, сколько из-за... нехватки слов.

Раньше у меня никогда не возникало проблем с общением с моей девушкой. С ней легко говорить, в основном потому, что мы говорим о простых вещах. Она не любит говорить о политике, поэтому мы и не говорим. Ей нравится разделять рабочую и домашнюю жизнь, поэтому мы не говорим о карьере, что, поверьте, является приятным изменением по сравнению с моим браком. На самом деле, единственное, в чем Лоло непреклонна, так это в том, что она не любит ссориться.

Если и есть на свете девушка, которая с пониманием отнесется к сложившейся ситуации, то это она, и все же чем больше времени я провожу с этой фурией рядом, тем труднее сосредоточиться на ком-либо или на чем-либо, кроме нее.

Кэтрин всегда была такой, притягивая к себе всю мою энергию, даже не пытаясь. Она никогда и не пыталась. Более того, в такие моменты, как сейчас, я уверен, что она хотела бы никогда меня больше не видеть.

И все же.

Мы здесь.

Я окидываю ее взглядом.

— Итак, до того как ты решила поиграть с ремнем безопасности на заднем сиденье такси, какие у тебя были планы на Рождество?

Мужчина слева от нас явно раздражен, и Кэтрин, в кои-то веки, достаточно проницательна, чтобы заметить это, потому что наклоняется ко мне и шепчет:

— Это «тихий вагон»³. Разве у тебя нет ничего почитать?

— Ничто не может отвлечь меня от затхлой ветчины, проходящей экспрессом через мою толстую кишку. Разве что препирательства с тобой.

Мужчина больше не может этого выносить и наклоняется через проход.

— Сэр. Как и сказала леди, это «тихий вагон».

Он указывает на табличку над моей головой, чтобы подтвердить свою точку зрения.

Я изо всех сил стараюсь вызвать в себе обаятельного Тома и наклеить на лицо примирительную улыбку.

— Извините, — беззвучно произношу я одними губами.

Он жестко кивает, успокаиваясь.