Она кивает.

— Никакой больничной еды, поняла. Почему бы мне просто не пойти и не заказать доставку, — говорит она. — Как насчет китайской кухни? Я бы не отказалась от яичного рулета.

— Хм. — Я поджимаю губы. — Суши? Немного риса может помочь моему желудку.

— Конечно, конечно. Сашими подойдет? — спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

— Отлично. Только без угря. И проследите, чтобы они не пытались втюхать соевый соус с низким содержанием натрия. Мне нравится высоконатриевый.

— Конечно! — говорит она. — Почему бы мне не пойти и не купить его самой, — говорит медсестра. — Мне же здесь больше нечем заняться.

Я благодарно улыбаюсь.

— Это так мило...

Наконец-то я замечаю ее насмешливое выражение лица, и моя улыбка сползает с лица.

Наконец-то до меня доходит.

— О, это был сарказм.

Женщина доброжелательно улыбается и похлопывает меня по плечу.

— Как насчет того, чтобы начать с хорошего желе?

Я пристально смотрю на нее. В желе нет ничего хорошего.

— Пожалуйста, скажите мне, что это тоже шутка.

— Вы должны признать, что сашими и желе практически одинаковой консистенции. — На этот раз ее улыбка шире. Более искренняя.

Я пытаюсь улыбнуться в ответ.

— Мой телефон. Пожалуйста?

— Не могу! — Кажется, ее голос становится все более веселым, чем дольше она здесь находится, как будто ее настроение немного улучшается каждый раз, когда ей удается отклонить одну из моих просьб.

— Вы уверены на счет желе, — продолжает она. — У нас есть вишневое, апельсиновое, лимонное. И мой личный фаворит — голубое.

Боже правый.

— Голубой — это не вкус, — вынуждена заметить я.

Медсестра не отвечает, и я смутно улавливаю, что в палату входит кто-то еще. На этот раз не резиновые подошвы, а резкий, тяжелый стук мужских туфель. Шаги сопровождаются не скрипом больничной машины, а плавным перемещением дорогого чемодана. Прочные колеса.

А еще запах. Запах, который вытесняет больничный запах. Вообще все запахи.

Свежий. И в то же время пряный. Мужественный.

Я начинаю чувствовать нарастающую панику, которая вытесняет мое раздражение на медсестру, головную боль и даже беспокойство из-за пропавшего телефона.

Потому что я знаю этот одеколон. Я дарила этот одеколон.

Конечно, есть вероятность, что одеколон принадлежит другому человеку. Другому мужчине. Пожалуйста, Господи. Любому. Другому. Мужчине.

И все же я чувствую безошибочный инстинкт «борись или беги».

К сожалению, борьба сильно затруднена из-за ужасной головной боли. А побег невозможен, потому что я подключена к чертовой капельнице.

Я обдумываю третий вариант. Притвориться мертвой?

Нет. Ни в коем случае. Это доставило бы ему слишком большое удовольствие, а я бы скорее умерла, чем доставила этому человеку хоть каплю удовольствия.

Я иду на крайние меры защиты. Беру несколько секунд на то, чтобы убедиться, что стена, которую упорно возводила вокруг своего сердца с тех пор, как видела его в последний раз, находится в идеальном состоянии. Я имею в виду, что мы говорим о неприступности уровня Форт-Нокса.

Только когда уверена, что все надежно, что стены не будут разрушены, а ров не будет взят штурмом, я поворачиваю голову.

И встречаюсь с нечитаемым взглядом моего бывшего мужа.

ГЛАВА 10

TOM

23 декабря, 12:54

Никогда не признаюсь в этом ни единой душе. Я едва ли могу признаться в этом самому себе. Но...

Я думал об этом моменте.

Думал о том, когда увижу ее в следующий раз.

В моих дневных фантазиях моя бывшая жена — изможденная, безработная, у нее много кошек. Всех их она назвала в мою честь.

В моих ночных фантазиях, которые я не могу контролировать, ну... в них фигурирует совсем другая Кэтрин, и я притворяюсь, что этого не происходит.

В основном, однако, я всегда считал, что, если и когда наше воссоединение когда-нибудь произойдет, я просто... столкнусь с ней.

Мы можем жить в большом городе, но это все равно тот же город. Вполне возможно, что мы могли бы встретиться на коктейльной вечеринке у друзей. Или в одном из ресторанов, которые мы оба когда-то любили.

Черт, только сегодня днем я проходил мимо ее офиса.

Но, несмотря на все сценарии, к которым готовился, как возможные, так и невероятные, я и представить себе не мог, что в следующий раз увижу женщину, которая чуть не уничтожила меня...

Вот так.

Кэтрин... Кэтрин...

Она выглядит ужасно.

Ее глаза остекленели, длинные темные волосы спутались, на лбу глубокая рана. Убогий больничный халат совсем не похож на элегантные, дорогие черные блейзеры, которые она покупает в «Сакс» десятками.

На самом деле она очень похожа на мою дневную фантазию о Кэтрин, только без кошек.

Но вместо ожидаемого чувства самодовольства при виде бреши в ее колючей броне я испытываю нечто, удивительно близкое к беспокойству.

Ирония в том, что ближе к концу нашего брака я умолял Вселенную сделать так, чтобы она хоть как-то казалась более человечной. Дать ей хоть капельку уязвимости, чтобы я знал, что у меня еще есть шанс побороться. Показать, что я ей нужен.

Вселенная наконец-то меня услышала.

И это произошло в самое неподходящее время.

Чтобы уравновесить нежелательную эмоцию заботы, я медленно, целенаправленно обвожу Кэтрин взглядом.

— Красивый наряд.

— Фу, — с чувством произносит она. — Ты еще менее забавный, чем я помню.

Моя ухмылка становится шире.

— Ах, но... ты помнишь.

Она прищуривается на меня.

— Что ты здесь делаешь? — Взгляд ее карих глаз падает на мой чемодан. — О, нет. Том. Ты... бездомный?

И тут же вся моя тревога за эту женщину улетучивается.

С ней все в порядке.

— Бедняжка. Ты голоден? — спрашивает она с напускной озабоченностью. — Эта милая женщина как раз собиралась принести мне желе. Уверена, она сможет достать еще.

Медсестра открывает рот, как будто хочет возразить, но потом пожимает плечами.

— Вообще-то могу. Какой вкус? Мне нравится голубое.

— Решено. Два голубых, — говорит Кэтрин. — Но это заказ на вынос. Пока, Том! — Она отмахивается от меня рукой.

Я стискиваю зубы, пытаясь сдержать свой гнев. На самом деле я даже не вспыльчивый человек. По крайней мере, никогда в этом не признаюсь.

Но бывают исключения.

Только одно исключение, на самом деле. Она.

— Я не бездомный. Я ехал в аэропорт, — говорю ровным голосом. Затем, не удержавшись, добавляю: — Очевидно. Это же Рождество.

Глаза Кэтрин округляются.

— Что? Рождество, говоришь?! Почему мне никто не сказал? Где были все эти знаки? Этот праздник такой ненавязчивый, не так ли?

Я чешу висок.

— Послушай, Кэти. Ты явно жива и чувствуешь себя как обычно. Так что если у тебя все в порядке, то я полечу.

— Вау, кажется, это второй раз, когда мы с тобой в чем-то согласны.

Я не должен спрашивать. Знаю, что не должен, но все равно заглатываю наживку.

— А что было в первый раз?

Ее взгляд тверд.

— Когда мы согласились подписать бумаги о разводе.

Ах, да. Это.

— Что ж, тогда я пойду, — говорит медсестра, указывая большим пальцем на выход, когда выходит из палаты. — Скоро придет врач с последними новостями. Нажмите на кнопку, если захотите желе. Только нажмите один раз, — добавляет она, пристально глядя на Кэтрин.

— Принесите мой телефон! — кричит Кэтрин ей в след. — Пожалуйста?

Медсестра ничего не отвечает и даже не оглядывается, и мне так и хочется последовать ее примеру и сбежать, но почему-то ноги не двигаются.

— Мэм? — зовет Кэтрин медсестру. — Вы меня слышали?

Я ничуть не удивлен, когда медсестра не спешит возвращаться, чтобы выполнить просьбу Кэтрин, и, видимо, Кэтрин тоже не удивлена, потому что покорно вздыхает.

— Черт, я должна была назвать ее «мисс».

Поджимаю губы, чтобы скрыть непрошеную улыбку, гадая, помнит ли Кэтрин, что этому трюку ее научила моя мама.