— Я не всегда была кошкой! Просто тело берёт своё. Вот и приходится языком...
— Уйди с дороги, лизопопка!
Отвесив кошке пенделя, я поднялся в дом и прокричал с порога:
— Эй, Акада! Нам надо поговорить.
— Трупы закопай, — послышалось с кухни. — Твои раны на спине хорошо затягиваются. Я тебя всю ночь крутым отваром поливала. И специальной мазью пропитывала повязки. Так что не смей жаловаться!
— Мне кажется, ты не только отварами меня укрепляла...
Акада не повернулась, лишь нервно заправила за ухо волнистые волосы, что выбились из её пучка. А ухо у неё, надо отметить, сильно покраснело и стало похожим на спелый помидор. Она нарочито серьёзно принялась рассматривать газовый баллон, а после поведала:
— Ты почти не дышал, — тихо оправдывалась Акада, — и я подумала... понимаешь, я когда-то читала... я не знала, что это сработает, но надеялась. Нижняя чакра. Если её активировать, тогда имеется шанс спасти даже того, кто почти уже умер, у кого уже сердце не бьётся. И у меня получилось! Ты не должен об этом вспоминать. И никогда не заговаривай на эту тему! После того что я вчера пережила, касаться мужского полового органа для меня было настоящей пыткой. Я до сих пор в себя не пришла.
Сказать, что я ликовал — это ничего не сказать!
«Мой план точно увенчается успехом! Нужно только проявить терпение и чуток подождать», — мысленно поздравил себя я и решил немного схитрить:
— Акада, я так тебе благодарен. На самом деле то, на что ты решилась после пережитого, это действительно подвиг. Я искренне восхищаюсь тобой. Не говоря уже о том, что подобный способ реанимации не является общедоступным для людей знанием. Это было очень мудро с твоей стороны. И смело.
— Мне это нелегко далось, ты прав. И ничего я не испытывала! Просто сделала всё механически. Даже не смотрела. Только рукой. Не сомневайся.
— Да-да, разумеется, я и не подумал об этом. Только о том, как это было для тебя нелегко. И наверняка — противно. Вчера утром тебя никто, слава Вышнему, не изнасиловал, но тем не менее тебя знатно напугали и облапали. Учитывая всё это, учитывая реальную угрозу насилия, ты держишься на редкость достойно. Такое самообладание вызвало бы зависть у любой женщины, будь то смертная или нефилимка. Несомненно, ты очень сильная женщина.
Она благодарно кивнула, продолжая мешать какую-то вкуснятину.
Мои ноздри щекотал сладкий аромат, отчего рот мгновенно наполнялся слюнями.
— Что это?
— Эклеры, — сообщила она. — Это будут эклеры с заварным кремом. Холодильник потёк, электричества-то нет. Так что все припасённые яйца да молоко в любом случае сегодня пропадут. И я решила подсластить себе... и тебе... жизнь, Ришар.
— Моё настоящее имя — Риши.
— Хорошо, Риши. Это легко запомнить. Я знаю, кто такие риши. Тебя в честь них назвали?
— Почти, — односложно ответил я, не вдаваясь в подробности своей родословной.
Следовало повременить и действовать осторожно. Скоро, как известно, только кошки родятся, а в таком деликатном вопросе, принимая во внимание обстоятельства, прямо сейчас давить на Акаду было бы опасно, и я развернулся, чтобы выполнить её просьбу.
— Я пошёл в лес. Вернусь через час-полтора.
— Отлично. Как раз эклеры подоспеют. Если у тебя, конечно, аппетит не пропадёт. И там не особо много дров. Если тебе не сложно...
— Да-да, конечно, я наколю дрова.
— Спасибо. Знаешь, Риши, ты даже... милый.
Её ушки ещё больше раскраснелись, и она буквально прилепила лицо к поваренной книге, так и не обернувшись ко мне.
«Милый, — расплывшись в улыбке коварного Гринча, мысленно засмеялся я. — Ах, девочка, ты даже не представляешь, насколько я милый».
Нашла коса на камень
За последующую неделю я превратился в сущего ангела.
Починил крышу дома (пару раз чуть не сорвавшись), заново отстругал штакетник и переделал забор в тех местах, где он явно трещал по швам (порезав себе все руки древним, как мир, инструментом), я косил траву и пас лошадей, ходил с ними на речку, ловил рыбу, обрезал яблони и собирал грибы, несмотря на то что они постоянно пытались сбежать от меня. Чёрт! Я даже ежедневно таскал воду в дом и баню, чтобы мы хорошенько выпарились, а после... решил, что достаточно подмазываться, и приступил к самому главному.
Да и Акада за эту неделю преобразилась.
Теперь она аккуратно заплетала свои длинные волосы в сложную, но очень эффектную косу, стёрла облезлый лак с ногтей, привела в порядок обгоревшую на солнце кожу, о чём я узнал благодаря нежным открытым кофточкам, демонстрировавшим мне соблазнительные плечики.
Безразмерная юбка сменилась джинсовыми шортами в обтяжку, и это вызвало у меня настоящий стресс, ибо оказалось, что попа у Акады очень даже... Кругленькая такая, сочная, аж скулы сводило, когда я на неё смотрел. А ножки — это отдельная песня! Стройные, загоревшие и, как назло, именно с такими острыми коленками, как мне нравится. Это немного осложняло предстоящее дело. Более того, теперь Акада каждый день подкрашивала глаза. Её и без того яркие, лазурные очи — а теперь ещё и в обрамлении тёмных ресниц — превратились в весомое оружие. Недаром говорят, что сила женщин — в слабости мужчин.
Убийственный взгляд.
Сегодня она нарисовала небольшие стрелки в уголках глаз, и я решил, что это знак судьбы.
— Мне нужно обсудить с тобой кое-что, — обратился я к ней, когда поздно вечером Акада вышла посидеть на крыльце да полюбоваться звёздами. Она устроилась на ступенях и попеременно наглаживала своих подхалимов: то ненавистную Маньку, то плешивого Мотьку.
— Что ты хочешь обсудить?
— Хотелось бы наедине. Без мохнатых ушей, которые вечно влезают во все наши разговоры. Не дают и слова мне вымолвить! Комментаторы хреновы, постоянно суют свои чёрные мокрые носы куда не следует. Ко всему придираются, везде огрехи находят, что бы я ни делал! Это они перед тобой заискивают.
— Они просто общаются.
— Нет, они именно злобно комментируют! Выискивают, разнюхивают, сидят в ожидании, точно ещё секунда — и вскрикнут: «Ага! Мы так и знали! Он — мерзавец!»
— Ага-га-га! — прогавкал Мотя и почесал себя за ухом. — Ты сам себя выдал! Назвался мерзавцем.
— Ага-а-а! — зашипела Маня, с неописуемым удовольствием вторя плешивому. — Боишься? На воре и шапка горит!
Акада ласково потрепала ушки своих любимцев и, схватив каждого из них за морду, просюсюкала:
— Мои крошки-картошки, дядя-демон злой-презлой и бодается с козой.
— Акада...
— Ладно, — поднялась она, — пошли за сарай, к колодцу. А вы здесь сидите, не подслушивайте!
Мы спустились с крыльца и пошли по мокрому от росы газону. Вокруг стрекотали сверчки, почти полная луна заливала потусторонним светом всё поле и верхушки лесного массива, и всё мне казалось таким естественным, что даже моё предложение прозвучало как само собой разумеющееся. Но тут, после минутного молчания, с Акадой что-то произошло. Её глаза расширились, она задохнулась от негодования и влепила мне отменную пощёчину.
— Да как ты до такого додумался, изверг?!
— А что в этом такого? — бросился я в самооборону. — Разве я предложил тебе нечто сверхаморальное?
— Представь себе! — перешла на крик Акада.
— Да почему?! Я же не вызываю у тебя отвращения. Мне известно, как ты поглядываешь на меня. И как вздыхаешь по ночам. И как на кровати вертишься. Поди, только и мечтаешь о том, как бы ко мне на пол ломануться. Я на расстоянии чувствую твоё желание и горячую кровь.
— Это я-то мечтаю?! — покраснела Акада, да так сильно, что любой слепец заметил бы это даже при лунном свете.
— А кто — я, что ли? Брось весь этот детский сад! Мы оба с тобой были бы сейчас не прочь завалиться в постель.
— Ты меня совершенно не интересуешь! Вот совершенно! Не представляю, что ты там себе нафантазировал, но не надо свои фантазии выдавать за чужие. Если ты хочешь меня, то это ещё не значит, что всё взаимно! Ты... — презрительно скривилась Акада, точно ей под нос что-то отвратительное подложили, — ты... полностью не в моём вкусе. Раньше, когда ты притворялся неким Лучезаром, и то выглядел более привлекательным. А сейчас? Нет, определённо не мой тип. И там я тебя тоже видела, — указала она на мои брюки.
