Что никто в целом мире не может тебе ничем помочь, хоть стреляйся, ори, только толку с этого. Олег бы не смог смотреть на Руслана в том состоянии, в котором он был первые годы. Пусть не своими руками, но…
Марк прикрывает глаза и снова опустошает целый бокал.
- Даже если бы я каждый день присылал армию бойцов охранять Руслана, брат бы мне отсылал их головы обратно. Даже не уверен, что он бы мне позволил круглосуточно находиться с ребенком.
И не только мне, но и тебе. Он всегда был жутким собственником и делить тебя даже с его собственным сыном, он бы не смог. А зная твой характер, ты бы ни на секунду не отходила от него.
Олега бы не устроил такой расклад. Ты нужна была ему вся. Все твои чувства, мысли, он хотел владеть всем. Чем больше думаю над этим, тем сто раз понимаю, что был прав. Да и взять тебя, Лина.
Тебе было бы не до Еси. Ты бы даже вряд ли задумывалась, чтобы вернуть ее себе.
- Это не так! - не могу скрыть возмущение. Даже представить не могу, что в моей жизни не было бы моей малышки. Я и дня уже не представляю без нее.
- Это так, Лина. Это сейчас ты так говоришь. А в итоге было бы по — другому. Да и Олег бы никогда не стал париться и помогать тебе забрать племянницу. Ему не нужен чужой ребенок. Да и с твоей сестрой не стал бы разбираться. Ему было бы точно не до нее.
Так что, будь уверена, Еся бы до сих пор жила бы в том интернате, а Лика бы продолжала над ней издеваться.
И с годами все сильнее и больше. Ты бы не встретилась ни с кем из своих родных. Не основала бы своего фонда. Не реализовалась, как сильная женщина. И не помогла бы стольким женщинам.
Но хуже всего, что и Руслана ты бы не сберегла от Олега.
- Ни один фонд не стоит моего сына.
- Я тебе озвучил все так, как было бы. И ты бы не жила, Лина. Но и мы не жили с Русланом. Мы выживали. Каждый день боролись с ним за жизнь. Ты хотела услышать все. Так вот слушай.
Марк подходит совсем близко и громче продолжает:
- Когда я забрал Руслана себе, даже не представлял, что нас ждет впереди. Врач был прав, подобрать смесь оказалось пиздец, как сложно. Смотри, Лина. - Марк показывает на свои волосы. - Я посидел, когда мы месяцами подбирали ему смесь.
Оказывается, их до хера сколько. И от одних его высыпало, причем это были не пару прыщиков. Это была страшная сыпь по всему телу. От других его скручивало от боли. Спазмы, вздутие было сильнейшее и никакие лекарства ни черта не помогали.
Есть такой диагноз лактазная недостаточность. И, конечно, нам его поставили ко всему. Я не знал чем и как мне кормить ребенка. От одних смесей он не мог нормально сходить в туалет, от других наоборот.
Но от всех ему было одинаково больно. Он сутками плакал и плакал. А я не хера не мог сделать.
Я прикрываю уши и мотаю головой, не могу такое слушать, тем более представлять. Но Марк отводит мои руки в сторону, он сам весь в слезах, но громко приказывает:
- Ты хотела все услышать. Так нечего сейчас уши закрывать. Слушай все, что говорю. Руслан мог успокоиться только на моих руках. Никто не мог его уложить спать. От этих болей его так скручивало, что он в конце дня уже не мог плакать. Он просто смотрел на меня своими глазками и еле слышно стонал.
А его тельце просто содрогалось, как от судорог. Ты представляешь, что это, Лин. И так каждый день. Он вообще до трех лет и не спал толком. Час и просыпается. И так постоянно. Он был таким маленьким, что помещался у меня на локте.
А его часами носил, просто, чтобы он хоть немножко поспал, просто отдохнул, поглаживал его по спинке. Врачи разводили только руками. Большинство даже браться за нас не хотели. Говорили, ну вы же видите сколько у вас диагнозов. Наконец спустя примерно полгода мы еле — еле смогли подобрать ему смесь. И то ее не было в нашей стране, доставляли из — за границы.
Но с ней хоть немного стало полегче, а самое главное Руслан впервые за полгода набрал за месяц сто грамм. Сто грамм, Лина. - повторяет Марк. - Для кого — то это совсем ничего. К примеру, этот стакан, из которого ты пила, или эта папка на твоем столе весят минимум в три раза больше.
А я прыгал от радости и плакал от счастья, что мой мальчик набрал сто грамм. Что наконец весы не стоят на месте или вес не падает вниз, хотя куда еще больше падать. Вот так, имея в своих руках миллионы и власть, ты радуешься просто таким вещам.
Но были и другие проблемы. Все, что пишут в книжках, когда ребенок должен начать ползать, сидеть, ходить, у нас этого ничего не было по тем срокам. Врачи утверждали, что у него полностью отсутствуют все рефлексы. Он не реагирует ни на музыку, ни на звуки, ни на что.
Но он мне улыбнулся тогда, когда ему еще и года не было. Еле заметно, но это точно была улыбка. Но эти профессора медицины утверждали, что это только мои фантазии. Что я устал и выдаю желаемое за действительность.
Но я точно знаю, что он осознанно мне улыбнулся. Когда Руслану исполнилось два с половиной, я повез его в Китай к врачам. Он тогда кое как только голову держал и на этом все. Ни сидеть, ни стоять, ничего больше.
Так знаешь, что мне сказали твои любимые китайцы? Они и денег не взяли, ни копейки. Просто сказали, глядя мне в глаза, чтобы я не мучил ни себя, ни его. Сказали, неужели я не вижу, что у Руслана живые только глаза.
Зачем так издеваться над ребенком? Это они мне все сказали с таким сочувственным видом, слово в слово, Лин.
Марка шатает, а его губы дрожат. Мы оба плачем без остановки.
- И что… Что ты сделал? - еле шепчу, захлебываясь в слезах.
- Что сделал? Завернул Руслана в одеяло, сел на ближайшую лавочку, не помню даже где именно. Но зато помню, как проходящие мимо китайцы смотрели на нас. Также, как и врачи до этого.
- А потом?..
- А потом, взял вытер сопли и пошел дальше. Не было время раскисать. Мне нужно было думать, чем кормить ребенка. Ведь после смеси нужно было вводить прикорм. А у него снова почти на все была аллергия.
Даже на картошку, на простой крахмал. Я нанимал лучших реабилитологов. Учился сам делать массажи. А Руслан постоянно плакал. Даже не плакал, орал. Я стоял, сцепив зубы, понимал, как бы жалко ни было, нужно держаться. Так надо.
Знаешь, Марина тогда в больнице перед тем, как застрелиться, сказала, что за все наши дела с братом, пострадал именно Руслан. Тогда я не знал, что он выжил. И все эти годы я постоянно вспоминаю ее слова.
Ведь так и есть, Лин. За все, что мы натворили с Олегом, расплачивается именно Руслан. Я не представляю, как мог такой комочек все это пережить, все это вытерпеть.
- А ты хотел… хоть раз сдаться, бросить все и уйти? - неуверенно спрашиваю.
- Ни разу, Лин. Даже не было ни мельчайших сомнений, что поставлю своего мальчика на ноги. Сдохну, но поставлю. Я ведь практически за эти семь лет, как медицинский закончил. Могу хоть сейчас любой экзамен по педиатрии сдать.
Ухо, горло, нос, кожные инфекции, простуды постоянные, да я могу сам легко послушать легкие, расшифровать любые анализы. Я уже молчу про сделать уколы и поставить капельницу. Знаешь, если бы я стал педиатром, у меня бы километровые очереди были бы.
Мамашки только так бы обвивали пороги. Не в плане прыгнуть в постель, а в плане, что я уже научился и диагнозы ставить. Руслану еще и аденоиды удаляли в четыре. Да чего только не было.
Когда казалось, что это самый худший пиздец и хуже ничего уже не будет, мы тут же подхватывали новую хрень. И так постоянно. Но, когда Русу исполнилось четыре, мы в очередной раз где — то подхватили бронхит. И к нам сама подошла молодой врач в больнице, твоего возраста и с большими амбициями.
Она только закончила институт тогда, не было ни стажа, ни опыта. Но уверяла меня, что поможет Руслану встать на ноги. Я сначала хотел ее послать, подумал, мелкая пигалица, может просто бабла хочет.
Нам кандидаты наук не помогли, а что она сможет? Но Лина…
- Кто? - показалось, что послышалось. Но Марк продолжает:
- Лина, вернее ее зовут Алина. - в лице Марка что — то меняется. И если бы я так не была занята другим вопросом, смогла бы точно распознать, что при имени этой девушки даже голос у него меняется. Но сейчас мне совсем не до этого.
