Говоря о достаточности установления по делам об административном надзоре склонности к повторному совершению общественно опасных деяний, С.А. Бурмистрова не учитывает положения закона и разъяснения, изложенные в пунктах 22, 30, 31, 39, 43 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 16 мая 2017 г. № 15 «О некоторых вопросах, возникающих при рассмотрении судами дел об административном надзоре за лицами, освобожденными из мест лишения свободы»258.
Одними из главных оснований установления административного надзора выступают факты признания до рассмотрения административного дела судом лица нарушителем порядка отбывания наказания или совершения им определенных административных правонарушений (п. 1, 2 ч. 3 ст. 3 Федерального закона от 6 апреля 2011 г. № 64-ФЗ «Об административном надзоре за лицами, освобожденными из мест лишения свободы»259).
Не заслуживают поддержки также утверждения С.А. Бурмистровой о том, что суд не производит оценку правомерности конкретного акта поведения административного ответчика при рассмотрении дел о приостановлении деятельности или ликвидации политической партии, ее регионального отделения или иного структурного подразделения, другого общественного объединения, религиозной и иной некоммерческой организации, а также о запрете деятельности общественного объединения или религиозной организации, не являющихся юридическими лицами. Полагаем, что перед высказыванием подобных утверждений следовало уделить внимание анализу положений Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 декабря 2016 г. № 64 «О некоторых вопросах, возникающих при рассмотрении судами дел, связанных с приостановлением деятельности или ликвидацией некоммерческих организаций, а также запретом деятельности общественных или религиозных объединений, не являющихся юридическими лицами»260.
Как известно, судебная защита прав осуществляется не только при удовлетворении, но и при отказе в удовлетворении иска261. В последнем случае защищаются права ответной стороны спора262. В свою очередь, предъявление в суд требований, удовлетворение которых может привести к ущемлению прав, представляет собой не что иное, как их оспаривание.
С учетом изложенного, а также, коль скоро в указанных выше и иных названных С.А. Бурмистровой делах, которые она считает нужным рассматривать в «особом порядке», суд все же оценивает правомерность актов поведения административного ответчика, при их рассмотрении судом разрешается вопрос о субъективном публичном праве лица совершать соответствующие действия (например, праве отказаться от определенного лечения, праве на передачу конкретной информации, праве на свободу передвижения в определенное время суток и т.д.)263.
Иными словами, при принятии решений по всем указанным выше делам суд делает выводы о субъективных правах их участников, разрешает споры о наличии и (или) содержании таких прав (делает выводы о праве на отказ от лечения, праве на передачу в сети «Интернет» конкретной информации, праве на свободу передвижения в определенное время суток). Это объясняет совершенно логичную и последовательную позицию российского законодателя, в соответствии с которой названные категории административных дел возбуждаются путем подачи административных исковых заявлений административными истцами в отношении административных ответчиков, ведь указанные дела ничем не отличаются по своему существу от других административных дел, разрешаемых в порядке административного искового производства, и нет никаких убедительных аргументов в пользу того, что данные дела не обладают исковой природой, не могут быть рассмотрены по общим правилам административного искового производства с учетом некоторых особенностей, заключающихся в специфике содержания процессуальных документов по таким делам, сроках их рассмотрения, предмете доказывания по ним.
Примечательно, что сторонники особого производства в административном судопроизводстве, строя свои утверждения, оставляют в стороне также положения классической процессуальной доктрины. Так, еще полвека назад в классическом исследовании, посвященном проблемам интереса, Р.Е. Гукасян пришел к следующему заключению: «Разрешение административно-правового спора связано с решением вопроса о правомерности действия административного органа, действия, послужившего юридическим фактом, породившим данное правоотношение. Эта задача всегда стоит перед судом независимо от того, по чьей инициативе (гражданина или же органа государственного управления) возбуждается процесс. Поэтому во всех случаях в производстве по спорам, возникающим из административно-правовых отношений, так же, как и в исковом производстве, разрешается правовой спор. Предметом судебной защиты выступает либо субъективное право, либо охраняемый законом интерес лица, обращающегося в суд за судебной защитой»264. Обоснованное утверждение ученого не подвергается сторонниками особого производства никакому анализу. Оно просто игнорируется.
Иными словами, для опровержения аргументов, на которых строятся предложения о введении в административное судопроизводство так называемого особого производства, достаточно обратить внимание на содержание материального и процессуального законодательства, судебной практики по его применению. Все дела, которые сторонники особого производства относят к бесспорным, на самом деле представляют собой споры о конкретных публичных правах граждан и организаций. При этом административные иски по отдельным категориям административных дел (особенно по делам об административном надзоре) и полномочия суда при их рассмотрении имеют определенную специфику265, которая заслуживает глубокого критического анализа в рамках исследований, специально посвященных особенностям рассмотрения и разрешения отдельных категорий административных дел.
Принимая во внимание изложенное, на наш взгляд, необходимо переходить от проблематики все большей и большей дифференциации административного судопроизводства, которая далеко не всегда оправдана, к гораздо более значимой проблеме разумного упрощения законодательства об административном судопроизводстве и оптимизации компетенции судов266.
К слову сказать, КАС РФ является одним из наиболее детальных нормативных правовых актов в сфере административного судопроизводства. Объем нашего кодекса превосходит объемы многих аналогичных законов зарубежных государств в девять и более раз.
Примечательно, что и относительное число административных дел, ежегодно рассматриваемых российскими судами, как правило, в десять раз превышает соответствующее число дел, рассматриваемых зарубежными судебными системами. Например, согласно данным, представленным в Исследовании Европейской комиссии по эффективности правосудия № 26 «Европейские судебные системы. Эффективность и качество правосудия», во всех государствах и субъектах, за исключением России, за исследуемый период поступило в суды не более одного административного дела на 100 жителей. Общее среднее количество административных дел в судах первой инстанции в государствах и субъектах, вошедших в статистический отчет в 2016 г., составило 0,5 (поступивших и разрешенных) дела на 100 жителей (срединное значение – 0,3 дела). В России же данный показатель самый высокий и равен 4,4 дела на 100 жителей267. Аналогичные цифры приведены в исследовании, проведенном Европейской комиссией по эффективности правосудия по данным 2018 г.268
