Мы поужинали и разошлись по разным комнатам. Уже лежа в постели, я вспомнила про сумку с грязным бельем, которое привезла постирать да и забыла. Однако встать и пойти зарядить стиральную машину уже просто не было сил.

«Встану завтра пораньше», — подумала я и уснула.

Буквально через минуту бодрый голос отца возвестил, что пора вставать или мы опоздаем к поезду.

— Ты чего? — едва разлепив веки, промычала я. — Я же только что легла.

— Вообще-то семь часов. Давай вставай, быстро завтракаем и на вокзал. Ты что будешь, чай или кофе?

— Кофе. И в большой чашке, — пробубнила я.

Спать хотелось ужасно, голова была чугунная, и все раздражало.

Дед гремел посудой на кухне, во дворе кто-то раскачивался на скрипучих качелях, это в семь-то часов утра!

Еще я вспомнила, что не успела перестирать белье, от этого настроение только ухудшилось. А по телевизору, который дед включил, дабы я опять не уснула, толстый дядька одышливо вещал о правильном образе жизни. Смешные люди на телевидении: передачу о здоровье ведет человек, больной ожирением как минимум в третьей степени.

В самом отвратительном расположении духа я поплелась в ванную. И, о чудо!.. Мой милый «Индезит» завершал процесс стирки. Вот это да! Ай да дед, ай да молодец, все перестирал! Сейчас центрифуга отожмет белье, сложу его в пакет, а высушу на даче. Настроение значительно улучшилось.

Под душем я вспомнила про кулон, который, возможно, вовсе не украден, а его просто нужно получше поискать.

Потом я вспомнила, что сегодня приезжают тетя Вика и Фира, и настроение стало просто отличным.

Включив на полную мощность холодную воду, я немного повизжала под ледяным душем и вышла из ванной свежая и бодрая.

Быстро позавтракав, мы с дедом собрали необходимые вещи, загрузили все в машину и поехали на Киевский вокзал.

Когда, поплутав немного по подземным переходам, мы выскочили на нужный перрон, поезд из Киева уже прибыл и пассажиры шумно выгружались из вагонов.

Не менее шумно вела себя толпа встречающих. Хохляцкий говор доносился со всех сторон.

— Наш вагон девятый, пошли быстрее, — подгонял отец.

— Ой, вон тетя Вика выгружается, побежали. — И я поскакала навстречу любимой тетушке.

Дед Фира в джинсах и соломенной шляпе уже стоял на перроне и руководил процессом. Его высокий пронзительный голос, как милицейский свисток, перекрывал шум вокзальной толпы.

— Ну, шо ты, Викуся, така неловкая? Шо ты чемоданы шваркаешь об землю, як те мешки с песком? Там же ж яйца. Ты в уме ли, чи шо ли?

— Фира, уймись, — прикрикнула на него тетушка. — Что ты стоишь — руки в боки? Помогай давай.

— Та я ж тоби и помогаю. Чи я ничого не дилаю? Я ж поклажу стерегу.

— Ну, наши родственнички в своем репертуаре, — рассмеялся отец, принимая у тети Вики очередные баулы и помогая ей спуститься на перрон. — Ну, здравствуйте, дорогие мои, рад, очень рад.

Они с тетей Викой троекратно расцеловались.

— Здорово, Ферапонт, — протянул отец руку, — дай я тебя обниму.

— Еще чего? — скривился Фира, схватив протянутую руку обеими лапками и потрясая ее изо всех сил. — Шо люди добрые подумають? Шо мы с тобой голубые?

Мы с отцом покатились со смеху.

— Да какой с тебя голубой, — возмутилась тетушка, — сморчок зеленый.

— Где ж это ты, голуба моя, видала зеленые сморчки? Я ж тебя водил за грибами, все популярно объяснял. Шо ты меня позоришь перед людями?

Зная по опыту, что эта дискуссия может продолжаться бесконечно долго, отец кликнул носильщика и, загрузив на тележку багаж, посадил поверх чемоданов Фиру.

— Яйца, — взвизгнул Фира, — ты посадил меня на яйца.

Молодой носильщик с любопытством оглядел забавного старичка.

— Вам, дедушка, неудобно? — со смехом поинтересовался он.

— Фира, да угомонишься ты, наконец? — прикрикнула на него тетушка. — Яйца в корзине. Какой дурак яйца в чемодан положит?

— Ну, так шо ж мы стоим, не едем? Сколько вас можно ждать?

Носильщик, ухмыляясь во весь рот, покатил свою тележку по перрону. Разгружая поклажу возле нашей машины, он пересчитал коробки, баулы, чемоданы, а заодно и Фиру и назвал стоимость услуги. Дед Фира, осознав, что его пересчитали вместе с вещами, как какой-нибудь чемодан, аж задохнулся от возмущения, но сказать ничего не успел. Пока он в негодовании хватал ртом воздух, мы затолкали его на заднее сиденье между плетеной корзиной и тетей Викой и выехали со стоянки. Мы уже катили по набережной, когда дед Фира обрел наконец дар речи:

— Это шо ж такое делается, Викентий? — затарахтел он, — девчонка, соплюха рулит, а ты, отец благородный, сбоку притулился. Марьяночка, — тронул он меня за плечо, — уступила б отцу место. Рулить — это мужчинское дело.

Обожаю Фиру, нет в жизни такого вопроса, в котором он не чувствовал бы себя наиболее сведущим человеком.

— Дедунечка, это вообще-то моя машина, — сдерживая смех, ответила я. — К тому же папа пока не очень-то к ней привык.

Похоже, что дед Фира не понял, почему отец не привык к моей машине, но вопросов больше не задавал и, укачанный движением автомобиля, задремал. Он облокотился на корзину и тоненько с присвистом захрапел.

— Ну, слава Богу, угомонился, окаянный, — вздохнула тетушка. — Вот верите, слово себе дала не брать его с собой никуда. Так что вы думаете? Он уже с Нового года начал к вам собираться. А когда я сказала, что его с собой не возьму, он так горько заплакал, сердешный. А сердце-то не камень. Вот и мучаюсь теперь. Да вы бы знали, как он полгода старался мне угодить во всем. Ну, не человек, а чистый ангел. Но как только к Москве подъехали, на перрон высадились, ну, просто подменили деда.

Притомившийся дед выводил носом во сне рулады.

На подъезде к дачному поселку дорога перестала быть гладкой. На некоторых участках асфальт был настолько разбит, что, как я ни старалась объезжать ямы и ухабы, машину все равно трясло и подбрасывало. Одна яма оказалась роковой: машину сильно тряхнуло, и дед Фира во сне сильно надавил локтем на корзину, рядом с которой сидел. Раздался характерный хруст — это Фира раздавил яйца.

— Ты что ж делаешь, ирод? — набросилась на старика тетя Вика.

Фира открыл глазки, огляделся и, увидев за окнами знакомый пейзаж, а мы уже подъезжали к нашему поселку, — торжественно воскликнул: «Лепота!» Тетушка только рукой махнула.

Наконец я зарулила в наш проулок и посигналила. Из дома выскочил Степан и бросился открывать ворота. Навстречу ему, высунувшись по пояс из машины, рвался Фира.

— Степушка, — кричал он, — друг мой, принимай дорогих гостей!

Я припарковалась вплотную к забору и заблокировала тем самым выход деду Фире. Ему же не терпелось поскорее выбраться на волю, чтобы обнять любимого внука. Он визгливо покрикивал на тетю Вику и подпихивал ее к выходу. По правде сказать, Степка Фире внуком вовсе не приходился. Фира вообще-то нам родня — седьмая вода на киселе. Он двоюродный брат тетушкиного покойного мужа. Но исторически так сложилось, что этот вздорный старик стал нам роднее родного.

Выбравшись наконец из машины, Фира бросился к Степану, а тот, подхватив старика под мышки, оторвал от земли и сжал в объятиях. Затем, отпустив Фиру, Степка начал обниматься и целоваться с тетей Викой, которая являлась его настоящей двоюродной бабушкой. Димка с Серегой крутились рядом и радовались приезду стариков не меньше нашего. Они уже таскали в дом чемоданы, сумки и баулы.

На газоне перед домом пыхтел здоровенный медный самовар — наша семейная гордость, а стол был накрыт на террасе, так сказать, на свежем воздухе.

— Тетя Вика, садись в кресло, — предложила я, — отдохни, я сейчас все приготовлю, и будем чай пить.

— Еще чего? — удивилась тетушка. — Я в машине сидела, вот и отдохнула. Помоги мне лучше корзинки разобрать. У меня там пироги, специально для вас испекла.

— Ну, жизнь у нас начинается, — крутился возле чемоданов отец. — Не жизнь, а малина. Вика, скажи, в каких баулах твои вещи, а в каких Фирины. Я сразу отнесу их в ваши комнаты.