Я уже и не пыталась возражать.

Мы поставили мой «Фольксваген» на прикол между трансформаторной будкой и чьей-то ракушкой, а все шмотки перегрузили в зеленый с лакированными боками «Судзуки». Взглянув на машину, я в очередной раз поразилась щедрости Лялькиного ухажера Борьки, точнее Бориса Григорьевича Сидорина. Мало того, что он Ляльку круглый год по разным заморским курортам возит, розами-мимозами заваливает, шубками да камешками самоцветными одаривает, так вот теперь еще и машина... А недавно ремонт в Лялькиной квартире сделал. Не сам, конечно. Своими руками Борис Григорьевич и гвоздя не вобьет. Его сильное место — голова, интеллект то есть. И этим самым интеллектом Борис Григорьевич делает большие деньги. О-очень большие деньги. Второй год он уговаривает Ляльку выйти за него замуж, а та все отказывается. «Слишком уж Борька богатый, — говорит, — а богатые живут хорошо, но недолго. Так зачем зря на свадьбу тратиться? А нам с ним и так хорошо».

На Киевское шоссе мы вырулили, когда уже начало темнеть.

— К утру-то доедем? — осведомилась Лялька. — Как думаешь?

— Доедем. Чего ж не доехать? Тут всего-то каких-нибудь тысяча километров будет. А то и меньше. Как только от Москвы подальше отъедем, включай реверс, и полетели.

Лялька согласно кивнула и поддала газа. Однако на первом же посту нас тормознул гаишник и долго изучал .Лялькины, а точнее «судзукины», документы. Он внимательно рассматривал техпаспорт, доверенность, сличал цифры и буквы, пытался найти хоть что-нибудь предосудительное, но, не найдя ничего, все же отпустил нас с миром.

— Семь минут потеряли, — сказала я, когда мы отъехали от постовой будки. — Если и дальше так пойдет, то мы не только к утру, но и к вечеру не поспеем. Надо было на «Фольксвагене» ехать. Меня практически никогда не останавливают. Мы с моей машинкой им не интересны.

Нас останавливали еще два раза, и даже Лялька, весьма лояльная ко всем выходкам гаишников, начала нервничать.

— Вот гады, — ворчала она. — Когда я на раздолбанных «Жигулях» ездила, ни одна собака не цеплялась. А тут поди ж ты. Каждый свое урвать хочет. А точнее — не свое.

Но к ночи ситуация изменилась к лучшему. Машин стало меньше, а гаишники спать полегли. Мы мчались на быстрокрылой Лялькиной «судзучке» и поминали щедрого Борюсю.

— Хороший все-таки он мужик, — сказала Лялька. — Веселый и нежадный. Такую машину подарил! А я с ним поругалась...

— Как поругались, так и помиритесь, — ответила я. — В первый раз, что ли? Милые бранятся — только тешатся.

— Это точно, — согласилась Лялька. — Приеду домой, обязательно помирюсь. Если, конечно, он будет меня об этом умолять, — добавила она со смехом.

Кто не знает Ляльку, может подумать, что она легкомысленная и избалованная особа. Но это не так. Вернее, это так, но только до той поры, пока все вокруг тихо и спокойно. Но если же, не дай бог, с кем-то из Лялькиных друзей или родственников случается какая-то беда, куда что девается. К черту обрезается дорогостоящий маникюр, засучиваются рукава, и Лялька самолично, например, делает ремонт в квартире своей престарелой тетки, в доме которой прорвало трубу с горячей водой и залило четыре этажа. И пока другие соседи осаждают ЖЭК, требуя возмещения убытков, Лялька на свои кровные закупает побелку, краску, клей, обои. И клеит, красит, ремонтирует... За электрику она, правда, никогда не берется. Несмотря на то, что закончила технический вуз, природу электрического тока Лялька не понимает и поэтому его боится. Еще она боится тараканов и крыс, а больше, кажется, ничего и никого, а уж тем более жизненных трудностей. Вот, например, когда у Лялькиного брата, Олега, родилась двойня, а Машка, его жена, угодила в больницу с аппендицитом, Лялька тогда как мать-героиня выхаживала новорожденных малышей, да еще и со старшим пацаном управлялась. А старшему тогда аккурат год исполнился. Да и теперь она для своих троих племянников как вторая мать. Вечно кто-нибудь из них у нее ошивается. То она одного везет на море, то другому покупает коньки и кроссовки. А теперь вот старшенькому, Ваське, подарила свой не старый еще «Опель». Пусть, говорит, катается. В молодости такая игрушка — в кайф. Это потом машина становится необходимым средством передвижения.

Мы ехали уже пять с половиной часов, и Лялька заметно подустала. Периодически я наливала ей из термоса кофе, но это мало помогало. Я и сама, если честно, очень хотела спать и время от времени начинала клевать носом. Наконец Лялька съехала на обочину шоссе и, заглушив двигатель, заявила:

— Все, не могу больше — засыпаю. Давай передохнем, поспим немного. А то недолго и до беды. Я вчера ночью почти не спала — все с Борькой ругалась...

— Всю ночь?

— Ну не всю, конечно. В смысле ругались не всю, а не спали почти всю. Тьфу ты, — плюнула Лялька, — язык совсем уже заплетается. Давай съедем в лес и там переспим до утра.

Я посмотрела в черноту леса и поежилась. Трудно сказать, что страшнее — остаться на дороге или углубиться в чащу. Я все-таки не такая смелая, как Лялька, и ночевать в лесу мне совсем не хотелось. Мне даже спать сразу расхотелось.

— Я поведу, — сказала я. — Я совершенно не хочу спать. А ты забирайся на заднее сиденье и спи.

— Еще чего, — буркнула Лялька и съехала по грунтовой дороге в лес. — Знаю я, как ты водишь. Угрохаешь мне машину, а она мне еще очень нравится. Не дам и не проси.

Вообще-то жадностью Лялька никогда не страдала. Может снять с себя хоть последнюю рубаху, хоть новенькую норку, но сегодня отчего-то развредничалась.

— Ложись давай, — скомандовала она и откинула спинку моего кресла. Оно мягко опустилось вниз и, сровнявшись с задним сиденьем, образовало вполне комфортабельное ложе. — Вот тебе подушка и плед, — протянула мне сверток Лялька. — Устраивайся.

Потом она попыталась точно также откинуть спинку своего кресла, но не тут-то было. Та откидываться не хотела. Лялька принялась отчаянно давить на все имеющиеся у кресла ручки и рычажки, но спинка стояла насмерть.

— Вот черт, — выругалась она. — Что же у японцев водителям спать не полагается, что ли?

Она еще несколько раз попыталась привести спинку своего кресла в горизонтальное положение, но у нее так ничего и не получилось. Мне же надоело смотреть на ее мучения, и, выйдя из машины, я сказала:

— Ляль, кончай ломать мебель и ложись-ка ты лучше на мое место. Я ведь все равно не усну, а ты хотя бы отдохнешь.

Лялька спорить не стала. Она знала про мои капризы и претензии к спальному месту. Вместо возражений она молча перебралась на мое сиденье, подложила под голову маленькую походную подушечку, натянула до подбородка ворсистый клетчатый плед и, отвернувшись к окну, тут же вырубилась. Ее способность мгновенно отключаться в любых условиях всегда меня поражала. Порой приляжет где-нибудь на полчасика, отключится, а потом вскочит и снова, как утренняя роза — бодра и свежа. Наверно, это у нее сказываются навыки охотника. Им же, в смысле охотникам, порой приходится ночевать в самых что ни на есть экстремальных условиях: то на ветке какой-нибудь, чтобы волки не съели, то в пещере, где не топят, то еще черт знает где... Лялька каждый год, а то и два раза в год отправляется на какую-нибудь очередную охоту. Охотница она со стажем. Стреляет, как бог. В тире, который мы посещали с ней в юные годы, ей не было равных. Все мальчишки при ее появлении, побросав винтовки, с уважением наблюдали, как она с плеча поражала одну мишень за другой. Один раз ей даже удалось, уж не знаю каким образом, одним выстрелом загасить аж сразу две свечки. Мальчишки были в экстазе.

Я с завистью посмотрела на спящую подругу и вздохнула. Нет, мне такого не дано. Мне, чтобы выспаться, нужны условия. Чтобы кровать была удобная, и душ обязательно, и чтобы книжку на ночь почитать. В общем, одна морока. А какой в лесу душ? Да и почитать нельзя. Не стану же я включать свет, чтобы нас здесь каждая собака в округе видела. Впрочем, собак-то я как раз и не боюсь. Собака — друг человека. А вот если появится сам человек...