Я положила корявый необработанный изумрудик на край стола и стала любоваться им со стороны. Лялька тоже смотрела на него с умилением.
— Молодец, тетя Вика, — сказала она, кивнув в сторону тетушки. — Завалила изумруды картофельными очистками, и лох дядя Жора во время обыска ничего не нашел. Всю квартиру вверх дном перевернул, а порыться в мусорном ведре не догадался.
Мы с Лялькой радостно засмеялись, а тетя Вика, схватившись за сердце, тяжело опустилась на диван.
— К-как-кой обыск? — запинаясь, спросила она.
Я и забыла совсем о том, что тетя Вика ничего не знает про злоумышленников, которые побывали в ее квартире и перевернули там все вверх дном. Более того, я и не собиралась ей ничего об этом говорить. Мы договорились с Вероникой Матвеевной, что к приезду тетушки квартира будет убрана, и тетя Вика ничего об обыске не узнает. Ведь это же очень противно, когда к тебе в дом забираются воры и роются в твоих вещах. Со мной такое однажды уже было, и хотя тогда у меня ничего не украли, но я по своему опыту знаю, что ощущение после этого остается препакостнейшее.
Я растерянно смотрела на тетю Вику и хлопала глазами.
Вдруг зазвонил телефон. Время было уже позднее, и звонить могли только свои. Но тем не менее, когда отец потянулся к трубке, я на всякий случай предупредила:
— Меня нет, я еще не приехала...
Не знаю, зачем я это сказала. Но что-то мне подсказывало, что в сложившихся обстоятельствах лучше пока свое местонахождение не обнаруживать.
Как ни странно, это оказался Макс. Он, видите ли, никак не может до меня дозвониться — у меня, видите ли, телефон не работает. А как он интересно может работать, если его дружок, дядя Жора, повытаскивал у нас из аппаратов все SIM-карточки и оставил нас с Лялькой без связи, гад. Еще Макс сказал, что находится сейчас в Киеве, искал меня у тети Вики, но там, дескать, никого нет, и он теперь даже не знает, что и думать и где меня искать.
Отец повернулся в мою сторону, спрашивая глазами, что отвечать. Но я сама не знала, что надо было отвечать. Тогда отец, сказав, что сам ничего не знает и тоже сходит с ума, немного поохал за компанию с Максом и клятвенно пообещал позвонить ему сразу же, как только что-нибудь обо мне узнает.
Наконец он повесил трубку и, вытерев пот со лба, тут же на меня набросился.
— В чем дело? Почему ты прячется от Максима Валентиновича? Я уже с вами вообще ничего не понимаю!
Знал бы он, что я и сама пока ничего толком не понимаю.
Но я не стала тратить время на объяснения, а предложила всем засучить рукава и начать отделять «зерна от плевел», то есть выбирать из всего этого дерьма, что находилось в мусорном мешке, бриллианты и изумруды. К работе приступили с энтузиазмом. Сортировку осуществляли в десять рук, разложив содержимое пакета на газетах по всему полу. Работа была кропотливая, но, слава богу, мелких камней в яйцах почти не было, в основном попадались крупные. И, кстати, многие из них были уже ограненные.
Лялька выдала предположение, что это старые камни.
— Теперь такую форму практически не встретишь, — сказала она, рассматривая крупный камень желтоватого оттенка. — Большие потери при огранке. Невыгодно.
Лялька неплохо разбиралась в драгоценностях и, если верить ее словам, то получалось, что...
— Господи, боже мой, — ахнула я, — так это что же такое получается? Камни-то, что ли, ворованные?!
— Как это, ворованные, — не понял Фира. — Что ты имеешь в виду?
Поднявшись с коленок (я разбирала мусор на полу возле стола) и с трудом разогнувшись, я взгромоздилась на стул.
— А так! Если эти камни старые, значит, их наковыряли из старых оправ. А зачем нужно было это делать? — Я обвела всех взглядом. — А чтобы их невозможно было опознать. Ювелирное изделие опознать легко, а отдельный камень — довольно трудно, если, конечно, это не булыжник какой-нибудь с персональным именем.
После моих слов родственники приостановили работу по сортировке очистков, побросали свои кучки и в ужасе уставились на меня.
— Марианна, — строго сказал отец, — ответь наконец, что все это значит и где ты все это взяла? — Он обвел рукой кучки мусора и ткнул пальцем в небольшую горку из драгоценных камней.
— В помойном ведре у тети Вики, — ответила я.
Услышав такое про свое помойное ведро, тетушку чуть удар не хватил, но Лялька жестом попросила ее повременить падать в обморок.
— Что ты людям голову морочишь? — сказала она. — При чем здесь ведро, когда эти коробки тебе Макс дал. Камни явно его. И все это здорово смахивает на контрабанду, чтобы не сказать хуже.
Отец по-прежнему ничего не понимал и переводил вопросительный взгляд с меня на Ляльку и с Ляльки на меня.
— Контрабанда?! — ахнул он. — Ничего не понимаю. Так, значит, эти камни принадлежат Максиму Валентиновичу?
Так почему же тогда ты отказалась с ним разговаривать? Или ты собираешься все это присвоить себе?!
Голос отца аж зазвенел от гнева. А я вскинула голову и обалдело уставилась на предка. Вот уж никак не ожидала, что родной папаша мог так дурно подумать о своей дочери.
— На черта мне эти камни? — возмутилась я. — Просто я еще сама не знаю, что все это значит и что со всем этим делать.
А отец между тем в возмущении воздел руки к абажуру и нервно забегал вокруг стола. Пробегая мимо барной стойки, он мимоходом плеснул себе холодного чая и, размахивая кружкой, стал горячо доказывать, что нам сейчас не в очистках надо ковыряться, а немедленно звонить Максиму Валентиновичу или же сообщить о находке в милицию.
Я вопросительно поглядела на Ляльку.
— Что делать-то?
Та только нехотя пожала плечами. Чувствовалось, что не очень-то она согласна с моим отцом, и была бы ее воля, вообще бы никому ничего не сообщала. Но поскольку упасть в глазах моего уважаемого предка она себе позволить не могла, то без всякого энтузиазма процедила:
— Ну уж так сразу и в милицию... Максу сначала позвони. В конце концов это его коробки, ему и решать, что с ними делать.
Отец одарил Ляльку уважительным взглядом, а мне протянул телефонную трубку.
— Что, прямо так сейчас и звонить? — попыталась я оттянуть время. — Поздно уже.
Отец отрицательно мотнул головой.
— Ничего не поздно. К тому же Максим Валентинович только что сам звонил и очень за тебя беспокоился.
Макс отцу очень нравился. Они как-то виделись пару раз. Один раз у меня дома — Макс тогда заезжал ко мне по какому-то делу. А в другой раз мы случайно встретились в ресторане. Мы с Максом отмечали три месяца нашего знакомства, а отец ужинал в обществе американских ученых, которые приехали в институт по каким-то там научным делам. Макс тогда произвел на отца неизгладимое впечатление. И умный-то он, и воспитанный, и с хорошими манерами, и еще бог знает что... Мне, конечно же, было приятно, Макс мне и самой до чертиков нравился.
Я взяла у отца телефон, набрала Максов номер и, прилепившись ухом к трубке, замерла в ожидании. По тому, как Макс отреагирует сейчас на мое сообщение о драгоценностях, что будет говорить и каким тоном, я смогу понять, замешан он в этом деле или нет.
Макс ответил на звонок сразу же. А, услышав мой голос, даже не стал орать, как в прошлый раз, а только поблагодарил бога, что я жива и здорова и что со мной все в порядке.
— А с чего ты взял, что со мной все в порядке? — спросила я. — Тебе что, дядя Жора сказал?
Макс на секунду замер, а потом спросил:
— Дядя Жора? Ты Сизова имеешь в виду? А где он, кстати? Все как с ума посходили — ни у кого мобильники не работают. Куда он подевался?
— А ты сам-то где? — осторожно поинтересовалась я.
— В Киеве. Утром собирался ехать в эти ваши Белые... то есть Большие холмы. Так ты где сейчас находишься, Марьяша?
— В Большие холмы ездить не надо, — сказала я, — нас там уже нет. Езжай домой. И вот еще что... Бриллианты твои с изумрудами у нас. Не могу сказать, что в целости и сохранности — мы их сейчас из помойного ведра достаем, но в принципе ты можешь их забрать. Они же ведь твои?
