Чертыхнувшись, Жан (мысленно) вернулся на исходную позицию, в Третье Море, и, снова настроившись на свое желание скорейшей встречи с галеоном, пустил «Марионетку» в проход. Все повторилось как под копирку – пиратский фрегат со всего маха врезался в «Кокон» и затопил беднягу.

Процедура повторилась еще несколько раз, унылые моряки монотонно выполняли свою работу, вахтенный у штурвала совершал один и тот же маневр, и фрегат, как сумасшедший, влетая в Ментал, пускал ко дну галеон. Корсары в этот момент становились «морскими ежами», цвет «иголок» отражал содержание их мыслей: в основном все флибустьеры были черными и желтыми, гнев и стяжательство преобладали в сознании искателей приключений. Жан, мельком поглядывая в надраенное до блеска стекло компаса, находил у себя, в копне торчащих во все стороны игл, одну розовую – то была мысль о Мари, соседской девочке.

К исходу дня кровожадным пиратам так осточертело отправлять галеон на съедение морскому дьяволу, что команда развалилась на квартердеке в полном моральном изнеможении.

– Сир, – обратился Боцман к Капитану, – может, ну его к лешему, это Четвертое Море? Мы топим собственную надежду, пустая работа, одно разочарование, команда ропщет.

– Р-р-р-ропщет, – подтвердил Мажик, почесывая кривым клювом затылок моряка.

Жан и сам уже подумывал отказаться от надоевшей затеи, но вдруг догадка осенила его – пагубная мысль о победе над соперником не приводит ни к чему, это замкнутый круг.

«Марионетка» мирно покачивалась на волнах Моря Желаний, куда через тонкую стену страха незаметно просачивались воды Моря Мыслей. На той стороне его ожидал, подставив левый борт, додекаэдр «Кокон».

«Да, – подумалось Жану, – с желаниями в этом месте надо поаккуратней. А что, если я хочу не победы, а простой беседы с капитаном галеона?»

Стоило этой мысли промелькнуть в голове Жульера, как он, живой и невредимый, с шевелюрой морского ежа и единственной розовой иглой среди леса черных, тут же оказался в капитанской каюте «Кокона», полностью повторяющей по форме и само судно.

– Приветствую тебя, мой друг, – как всегда, дружелюбно произнес его визави, «морской еж» с иголками белого цвета, смахивающий на репейник, покрывшийся инеем в ноябре.

– Как я очутился здесь? – Жан был ошарашен своим перемещением.

– Вы взяли меня на абордаж, – улыбнулся «репейник». – И сейчас, пока ваша команда, коллега, опустошает трюмы «Кокона», мы можем поговорить, вы ведь этого хотели?

– Хотел, а о чем? – Капитан Жульер лихорадочно собирал в кучу копошащиеся внутри его головы мысли.

– О мыслях, – хозяин каюты засветился как лампочка из мира за дверью с русалкой.

– Прошу вас, – Жан устроился поудобней на предложенном кресле.

– Мысль об убийстве седлает кончик клинка, мысль о краже застревает в кармане жертвы, а вот мысль о любви, например, обволакивает предмет томления, как бы далеко он ни находился, – репейник-лампочка хитро улыбнулся и даже подмигнул Жану, – при этом равномерно распространяясь в мир вокруг любящего сердца. – Капитан «Кокона» взял циркуль, воткнул в карту и указал на точку от иглы: – Это ты, любящий. – Отведя ножку, коснулся грифелем другой точки: – Это он. – А затем очертил полный круг: – А это мир, который получит твою любовь к ней.

Жан задумался: «Кому послать мысль о любви? Маме, отцу, девочке Мари, а может, попугаю Мажику? Нет, пошлю свою любовь… самому себе».

– Но я здесь, значит, она сожмется в точку (проклятие всех себялюбцев) и станет ничтожной, – забывшись, произнес он вслух.

«Репейник» скептически заметил:

– Глубокая мысль, – но подсказал: – Пошли ее Жану Жувьеру, мальчику из Шато Тьерри…

Жан аккуратно прикрыл дверь и задвинул буфет на место, в последнее мгновение, пока еще боковина шкафа не коснулась деревянного носа русалки, она подмигнула Капитану на прощание. Поднимаясь вверх по лестнице из погреба, мальчик раздумывал о том, что встретит он в своем привычном мире, ведь там, на «Коконе», Капитан Жан Жульер выполнил пожелания таинственного хозяина галеона.

Юный путешественник представил отца улыбающимся, матушку, вечно задерганную нескончаемыми делами, – спокойной, а соседку Мари – наконец-то переставшей хмуриться. Мажик, которого Жан решил взять с собой, в обычный мир, переступал с лапы на лапу, сидя на плече, и щекотал клювом ухо, пытаясь выдернуть серьгу из мочки (откуда она взялась, Жан не понял).

Открыв дверь в коридор, мальчик тут же столкнулся с мамой, по обыкновению летевшей куда-то (прямо как «Марионетка» навстречу «Кокону»). Женщина бросила на ходу:

– Масло отнеси на кухню, – и двинулась было дальше, но резко остановилась, припомнив, что не посылала сына в подвал, и уставилась на попугая: – Где ты его взял?

– Мам, – улыбнулся Жан, – тебе не кажется, что мир как-то изменился?

Женщина вытерла вспотевший лоб полотенцем, висевшим на руке.

– Насчет мира – не знаю, а вот ты, сынок, – точно.

Жан уселся за стол и принялся изучать свой рисунок – фрегат в центре круга, то есть Первого Моря, далее, как лепестки цветка, расположились еще три «водоема» – Эфир, Астрал и Ментал. Мальчик улыбнулся: чтобы завершить «ромашку», осталось добавить еще три моря, и тогда схема Мира Семи Морей готова.

Он взял карандаш: раз, два, три – «перевернутый мир» во всей своей, нет, не красе, но задумке был перед глазами Капитана Жульера. Твердой рукой уже не мальчика, но опытного пирата Жан соединил все моря линиями переходов, прекрасно осознавая, что дальнейшего продвижения по незнакомым водам ему не избежать. Солнце над Шато клонилось к закату, очень скоро городок затихнет, взрослые уложат мальчиков и девочек в уютные кроватки, прочитают им на сон грядущий сказки, закроют тихонечко двери и займутся своими делами, да и то ненадолго, чтобы и самим, кряхтя и зевая, улечься в кровати, птицы упрячут костяные клювы в уставшие от постоянных взмахов крылья, кошки свернутся в пушистые клубки, собаки, потявкав на поздних прохожих, заберутся в будки, а машины, выплюнув последние клубы ядовитого дыма из выхлопных труб, замрут до утра в гаражах. И вот тогда наступит время преображения мальчика Жувьера в пирата Жульера, стоит только в доме у реки с синей крышей и дымоходом в виде пальца спуститься ему в погреб, отодвинуть буфет и толкнуть дверку, на которой устроилась загадочная русалка с живыми глазами, не возражающая против прохода в «перевернутый мир», где грозный красавец, трехмачтовый фрегат «Марионетка», заждался своего капитана.

Когда Жан появился на мостике, в воздух полетело все, что было напялено на пустые головы пиратов, а палуба корабля огласилась воплями «Ура Капитану», «В путь», «Засиделись», «Даешь грабеж» и в таком же духе. Месье Жульер, единственным отличием коего от, например, «черного ежа» Боцмана было наличие розовой иглы, язвительно обратился к помощнику:

– В связи с чем столь буйное выражение чувств и – я даже расслышал – здравых мыслей?

– Сир, – проревел Боцман, тщетно пытаясь перекрыть крики подчиненных, – здесь, в этих краях, надобно думать постоянно, а мы – люди простые…

– Тупые, – не без удовлетворения поправил Жан.

– Так точно, сир, – гаркнул Боцман. – Посему все желают поскорее покинуть эти воды.

– Пр-р-р-роклятые воды, – подал голос Мажик, сменивший потное плечо помощника на капитанский аксельбант.

Жан поднял руку, вопли стихли. «Вот это дисциплина», – улыбнулся про себя Капитан Жульер.

– Други, – начал он речь традиционным для себя обращением, – нас с нетерпением ждет Пятое Море.

– Ура, – головорезы возопили так энергично, что задремавший от собственных дум в вороньем гнезде впередсмотрящий едва не выпал оттуда.

– Эй, на марсе, – прикрикнул Боцман, – не спать. – И, усмехнувшись, добавил: – Шельма.

– Но для этого, – Жан снова поднял руку, утихомиривая перевозбужденных корсаров, – мне нужна коллективная мысль.

– Что? – вырвалось у кока, и он от испуга звонко икнул.