– Сир, команда построена и ждет распоряжений, но, прошу прощения, капитан…– Тут моряк замялся и покраснел.

– Говори, – Жан задумчиво потер лоб рукой.

– Сир, хорошо бы зайти в ближайший порт и дать парням отдохнуть и потратить золотишко. – Боцман снова покраснел: – Ну, вы понимаете, Кэп.

Жан молчал, раздумывая, сказать или нет. Выждав минуты три, Боцман подал голос:

– Так что сказать команде, сир?

Капитан Жульер поднял глаза на помощника:

– Здесь нет портов, городов и деревень, кроме нас здесь нет и людей. – Он подождал, пока в пустую голову Боцмана зальется, как морская вода в трюм через пробоину, сказанное им целиком, и продолжил: – Я просто не нарисовал ничего, кроме корабля и команды, не успел.

– А тот, кого мы ограбили? – Боцман нервно сглотнул слюну.

– Я не знаю, откуда он взялся. – Жан поднялся из-за стола. – Через минуту буду.

Боцман, по обыкновению и в соответствии с морским уставом, щелкнул каблуками, развернулся на них же и вышел на палубу…

– Други, – начал свою речь Капитан Жульер, – в этих водах нет ни одной живой души, кроме нас, это значит, что ваши денежки останутся целы, тратить их не на что. Так доверимся ветру и поищем удачи во Втором Море.

– Сир, – раздался неуверенный голос из строя, – говорят, в тех местах нет воды, и, вообще, странное это Море, коли кличут его Эфиром.

– Нет воды? Тем лучше, – подбодрил корсаров Капитан. – Вещички, что достанутся нам, точно не промокнут.

Взрыв хохота обрушился на квартердек, и «Марионетку» огласили крики: «Идем в Эфир», «Ура Капитану», «Пощупаем тамошних торгашей»…

Жан повернулся к попугаю, сидящему на боцманском плече:

– А ты что скажешь?

Мажик вытянул бирюзовую шею, встряхнулся и выдал:

– Бр-р-ред.

Через неделю беспробудного бездействия, когда вахтенный у штурвала не прикасается к нему вовсе, а спит, влюбленно обняв шток, поставленные паруса не требуют внимания, а «Марионетка», влекомая ровным ветром, дующим в одном направлении, подобно паровозу, бегущему по рельсам без возможности покинуть их стальные оковы, упорно не меняет курс, впередсмотрящий, единственный ответственный на фрегате, завопил от радости:

– Земля, слева по борту. – Через секунду: – Справа и… прямо по курсу.

Глядя на приближающуюся черно-зеленую полосу тверди, занимающую собой весь горизонт, Жан удовлетворенно заметил:

– Мизансцена меняется, это хорошо.

К вечеру восьмого дня путешествия по Первому Морю полностью определилась картина суши: это была невысокая скалистая гряда, ни птиц, ни иной живности не имеющая и преграждавшая путь кораблю от края до края, сколько хватало глаз. Фрегат бросил якорь и на всякий случай дал залп левым бортом – три десятка чугунных ядер, не подняв даже облачка пыли, попрыгали меж расщелин и навсегда затихли в их каменных ладонях. Спустили шлюпку, и Жан, Боцман и четверо матросов на веслах направились к берегу. Подъем на гряду не занял много времени, за довольно узкой полоской земли на другой стороне начиналось Второе Море, невообразимо чистое и светлое в лучах закатного солнца.

– Эфир, – восхищенно прошептал один из моряков.

– Что будем делать, Кэп? – спросил Боцман и ткнул носком сапога в камень под ногами.

– Возвращаемся, – коротко ответил Жан, – мне нужно в каюту.

Мальчик медленно приоткрыл дверь погреба, в доме все спали. Не включая свет в своей комнате, он нашел рисунок с фрегатом, тот самый, где вчера вечером дорисовал глаз Боцману, и, обведя корабль в круг, начертил рядом другой, а меж ними – проход, две линии рядом друг с другом, после чего, довольный работой, снова спустился в погреб.

Мамы – народ чуткий. Если тебе, дружок, кажется, что она спит и ничего не слышит, то ты здорово ошибаешься. Маме Жана показалось, что дверь в подвал скрипнула, она бросила сонный взгляд на часы: в лунном свете ходики показывали половину первого. «Нет, почудилось», – решила она и спокойно погрузилась в свой сон обратно, ну а какой, мы рассказывать не станем, это еще одна, но другая тайна Шато Тьерри.

Выйдя из каюты, Капитан Жульер поднялся на мостик.

– Всем занять свои места, вахтенный – право руля.

«Марионетка» качнулась на правый борт и, следуя вдоль каменистой гряды, понеслась на всех парусах. Через два часа такого хода в, казалось бы, бесконечной ленте холмов обнаружился проход, и фрегат проследовал в него, едва не задевая своими скулами ровных, словно вырезанных в базальте огромным острым ножом стен. «Марионетка» вошла в Эфир.

Второе Море «перевернутого мира» являло собой субстанцию более прозрачную, нежели даже родниковая вода, не говоря о полной солей и всяческой живности морской. Корсары с разинутыми от удивления глазами повисли на бортах фрегата, разглядывая новую для них среду и собственные «умытые» физиономии. Могло показаться, что корабль рассекает не воды, но облака, нежные, перьевые покрывала, да и сама «Марионетка», словно оправдывая свое имя, «висела» на невидимых нитях, лениво покачиваясь из стороны в сторону. Жан, стоящий на мостике, изумленно разглядывал все палубы до самого киля вместе с людьми, переборками и содержимым, ибо дерево, ушедшее на постройку судна, сменилось «стеклом». Вечно грязные, обряженные Бог весть во что флибустьеры также поменяли внешний вид – одежда, как хрупкая слюда, прикрывала их выбеленные тела, на коих то тут, то там обозначались более темные пятна и полосы.

Жан припомнил одну из многочисленных книжек в родительском доме под названием «Строение человеческого тела». Мужчина со «снятой» кожей демонстрировал все то многообразие органов, что запихнул внутрь Адама Господь Бог. Мальчик завороженно проводил пальцем по картинке, а отец подсказывал: «Это желудок, это сердце, это почки, а вот это легкие».

«Мой Бог, – осенило Жана, – да ведь я вижу внутренности своих головорезов, черт, это же мечта доктора». Он с нескрываемым интересом стал изучать полупрозрачные фигуры, тыкающие друг в друга пальцами и гогочущие от восторга, ибо видели то же, что и Капитан.

– Боцман, – Жан подозвал помощника, – не подскажете ли мне, отчего ваша селезенка кажется гораздо темнее всего остального?

– Последнее время, сир, мучаюсь сильными болями, – и Боцман, поморщившись, прижал белесую руку к такому же по цвету боку.

– Ясно, – уверенно произнес Жан. – Мы видим болезни, пораженные органы меняют цвет, да, удивительное место.

– Так точно, капитан, – согласился Боцман. – И еще, очень похоже, переломы костей. У меня здесь, здесь и здесь, – моряк показал на руку, ногу и левую часть лица.

– Верно, приятель, – похвалил Жан и хотел добавить еще что-то, но в этот момент раздался вопль впередсмотрящего:

– Судно на горизонте, справа по борту.

Капитан Жульер раскрыл трубу.

– Знакомые очертания, да сожрет меня морской черт вместе с пряжкой и саблей, если это не старый знакомый, «Кокон». Ждать штиля не будем, Боцман, шлюпки на воду.

Корсары, без возражений, подчиняясь каким-то иным законам местной природы, посыпались на весла, даже саблю не пришлось вынимать. Первые гребки вместе с брызгами прозрачной воды «родили» светлые нити, потянувшиеся навстречу галеону от каждого матроса, и чем сильнее гребли матросы, тем темнее становились их тела, а нити – ярче, при этом «Кокон» убыстрял свое приближение, вырастая в размерах. В один момент Жану, не сводящему глаз с торговца, так хорошо знакомого ему по Первому Морю, показалось, что не «Марионетка» приближается, а «Кокон», напитываясь силами команды, набухает, как дрожжевое тесто. В тот миг, когда суда стукнулись борт о борт, все гребцы были серого цвета, а галеон, нависавший над «Марионеткой», как гора над мышью, блистал неземной белизной.

Абордаж оказался банальным вытягиванием последних сил, точнее, нитей из бравых пиратов, после чего еще сохранявший свою энергию Капитан Жульер, поднявшись на борт «Кокона», смог самолично лицезреть своих подчиненных, раскиданных по белоснежной палубе в виде потухших угольков. Хозяин галеона, обладатель русалочьих очей, выглядел великаном, титаном, плечи которого упирались в облака, а головы видно не было вовсе.