– П-п-папа, что происходит? Почему ты меня з-з-забираешь со школы? У меня же у-у-уроки…

Он не мог ровно дышать, его голос срывался, а сердце бешено колотилось, казалось, оно сейчас вырвется из груди, забрызгивая кровью весь салон. Его отец, глядя на сына с жалостливым взглядом, завел автомобиль и отвез в больницу, точнее, в морг, находившийся всего в нескольких метрах от нее.

Рэй не хотел выходить из машины, даже мысль о том, чтобы вновь войти внутрь, вызывала в нем панический ужас. Он задыхался от собственных мыслей, слезы катились ручьем по щекам, а лицо его то горело от тепла, то леденело от холода. Он старался избавиться от слез в голове, не принимая их физическую форму, и отрезал от себя все, что убивало приятные воспоминания.

Отец открыл дверцу машины и заставил Рэя выйти. Схватив его за кофту, он потащил уже не сопротивлявшегося мальчика внутрь больницы. Шаг за шагом по длинному коридору Рэй замечал знакомые лица, что ненадолго успокаивало его беспокойство.

«Что происходит? Я ничего не понимаю… Почему я здесь? Почему вы здесь? Для чего мы здесь собрались? Но вы же должны быть в школе… а где…» – его мысли словно свирепствующие звери съедали разум изнутри. В груди нарастало чувство тяжести, как будто его внутренности заполнились свинцом, и ноги не могли устоять на белом кафеле. Пытаясь не упасть, он натянуто улыбался всему, что попадалось ему на глаза. Немного, но ему становилось легче от своей насильной улыбки. Затем он завыл и через секунду заткнулся.

Из дверей морга к ним подошла женщина – это была мать Кевина, работающая патологоанатомом.

– Рэй, – произнесла она с такой печалью, что можно было догадаться обо всем. Но он прятал свои мысли, свою логику и улыбался ей в лицо. Отец отвернул скорбный взгляд в сторону. В голове Рэя развернулась секунда размышлений, словно барабан в стиральной машине, который крутился и, наконец, остановился. Он заметил, что их состав не полон, но снова спрятал эту мысль, глубоко зарыв ее там, где хранится все негативное. Он пытался быть стойким, просто пропустить их глазами, выбросить, отрезать, но ничего у него не получалось. Негатив не покидал его, как бы он ни старался. Давление атмосферы усиливало его беспокойство.

– Да, что такое, Миссис МакКентис? – произнес он, пытаясь стереть плохие мысли, обманывая самого себя, чтобы стало легче, но покоя в сердце все равно не находилось. Он не оборачивался, смотрел только ей в глаза, в ее оплаканные, с лопнувшими капиллярами голубые глаза.

– Прошу, только прими это спокойно… Хотя, что я несу… как это можно принять спокойно? – она взглянула ему в душу, полную боли, которая в сто раз превышала страдания Кевина и Теда. Наклонившись, она продолжила, – сегодня утром… твоего друга Люка Сойера нашли мертвым. Его больше нет.

В его мыслях раздался оглушающий крик «зачем?». Он знал это, понимал, что такое не скрыть от своего сознания.

– Мне так жаль, Рэй… – Она крепко обняла его, и ноги его потеряли связь с землей.

Она пыталась спрятать подробности от Рэю, ведь Люка нашли безглазым и привязанным к дереву, его тело было изуродовано больше остальных жертв, на нем были следы от ударов тупым предметом, порезы от ножа, раны от ожогов и огромная дыра в груди. Люк жил с бабушкой и дедушкой в маленьком домике возле леса. Когда их оповестили о трагедии, они упали в обморок и их увезли на скорой помощи.

Рэй лишь улыбался, не веря ни единому ее слову, это происходило из-за темных мыслей, которые он старался похоронить глубоко в душе.

«Умер? Не-е-ет! Вчера же только виделись, бред какой-то! Ха-ха-хах… хах…» – истерически смеялся он, не в силах сдержать слезы. Взгляды его друзей, Теда и Кевина, затаили страх и печаль. По их лицам было видно, что они уже достаточно наплакались. Рэй вновь посмотрел ей в глаза и крикнул:

– Я не верю! Он не может просто так умереть! Мы же только вчера сидели у меня дома и разгадывали, кто такой «Демон Эгертона»!

Оттолкнув мать Кевина, он забежал внутрь морга. На секционном столе он увидел безглазое тело своего друга. Рот Люка был зашит скобками, а живот небрежно разрезан. Мать Кевина забыла накрыть его покрывалом и побежала, чтобы отвести Рэя от трупа.

Он упал на холодный керамический пол в морге.

Задыхаясь, Рэй смотрел на свое отражение в зеркале, которое было напротив него, и с потемнением в глазах его разум отключился. Дальше он не помнил что произошло.

Ночью он проснулся у себя в комнате с сильной болью в голове. Медленно открывая глаза, а затем резко вставая с кровати, он с дрожью и холодом по всему телу произнес свои мысли вслух:

– Сон? Или не сон? Люк… Тед и Кевин… Мои руки такие холодные, а ноги будто не мои, я их совершенно не чувствую… Почему мое лицо такое пластилиновое? Не могу больше дышать… дышать не получается… лишь по маленькому глотку воздуха приходит в мое тело.

Рэй медленно подходил к зеркалу, ощупывая себя, но его ноги не смогли устоять, и он упал мягкой точкой на ковер. Судороги сжали его тело, и он попытался встать, дойти до кухни, но ноги не поддавались, и он пополз. Спускаясь с лестницы на кухню, он услышал, как мать с трудом разговаривает по телефону:

– Какой ужас! Это такая трагедия! Да, Норман скоро приедет, он сказал, что ему надо куда-то съездить и он вернется… Да это ужасно, сначала он… теперь и его бабушка с дедушкой.

Воспоминания о том, что это не сон, снова пронзили его, но надежда все же жила. Сидя на лестнице, он заплакал. Мать подошла, обняла его, и он спросил:

– Мам, а кто только что звонил?

Она посмотрела на него, вздохнула и ответила:

– Это мама Кевина, она сказала, что бабушка и дедушка Люка… – Она не стала продолжать и сильнее прижала его к груди. Она прекрасно понимала, что он уже все услышал.

В этот момент в дом громко постучались. Мать открыла дверь и увидела полицейского, который проводил очередной обход. Полицейский, осторожно осмотрев половину дома, собирался уходить, но, зайдя в кабинет вместе с мамой, задержался. Рэй услышал визг матери. Она в ужасе закричала на весь дом. Он забежал в кабинет отца и увидел свою мать, сидящую в слезах, и полицейского, у которого в руках был окровавленный степлер и девичий грязный туфель.

Полицейский, направившись к Рэю, спросил:

– Мальчик, где сейчас твой отец?

Рэй потерял способность говорить, его легкие будто наполнились слезами. Он не мог даже произнести ни слова, не то что нормально вздохнуть. Страх охватил его, руки и ноги задрожали, и он рухнул на пол. Упираясь руками, чтобы не упасть, он сжимал пол, пытаясь взять его в кулак с такой силой, что ногти начали царапать линолеум. Полицейский по рации повторял, что нашел орудие преступления на Грин-стрит.

В голове у Рэя роились вопросы, и он хотел закричать на весь мир о ненависти к нему, но сил хватило лишь на то, чтобы поднять взгляд и вновь увидеть окровавленный степлер, в котором он заметил кусочки плоти. Он не мог отвезти от него взгляд, и, стараясь не расплакаться, улыбнулся, представляя, что это очередной розыгрыш Теда, который тот постоянно устраивает перед его днем рождения.

Внутри дома уже были ФБР и вооруженные полицейские, но Рэй не выходил из кабинета, продолжая рвать линолеум ногтями, пытаясь осознать происходящее. Когда его отец вернулся домой, на него сразу же накинулись полицейские, начали избивать, требуя, чтобы он не сопротивлялся. Рэй дополз до лестницы и увидел, как его отца избивают и уводят. С каждым разом голоса полицейских становились тише, превращаясь в безмолвие. Он подумал, что оглох, и закричал внутри себя, его охватил холод, когда взгляды людей в форме накрыли его разом.

Глава 22

«Рэй Салливан. История о демоне Эгертона. Часть 2»

Спустя неделю было решено казнить Нормана Ронни Салливана на электрическом стуле. Эта новость обрушилась на Рэя, как гром среди ясного неба, оставляя за собой лишь тень отчаяния.

Первая встреча с отцом стала для него настоящим испытанием. Мать, преисполненная настойчивостью, принудила юного Рэя навестить своего отца в комнате для свиданий. Первое, что он тогда заметил, – это разбитая, изуродованная болью улыбка, сверкающая на лице Нормана. Рэй сел на расстоянии трех метров, отвернувшись от этого зрелища, и не мог решить, что чувствует: злость или печаль. Вместо этого он лишь искал укрытие в своих мыслях, стараясь не видеть больше той улыбки, которая вызывала у него лишь отвращение.