Диверсанты приняли таблетки, подождали положенные по инструкции пять минут, и включили глушилку, замаскированную под кассетный магнитофон.

И сразу в округе стало заметно тише. Замер пансионат, замер магазинчик, приткнувшийся на повороте дороги, замер пляж, где по ночному времени резвились парочки.

Никита понял, что рядом заработала глушилка, когда тело Татьяны в руках обмякло, и она уронила голову набок, а встававшая с постели Светлана, снова завалилась на кровать.

Зафиксирована ментальная атака.

— Да понял уже. — Никита быстро оделся. Натянул тёмные брюки, плотные кожаные кроссовки, взял в руки учебную саблю с открытой гардой которой отрабатывал движения, и вышел в ночь.

Ночное видение раскрасило темноту в резковатые цвета тепловых перепадов, и группу, двигающуюся к домику, он увидел сразу.

Пять человек, в неброских джинсах и тёмных футболках, целенаправленно шли к его жилищу, и судя по отсутствию в руках шахмат и мячиков, видимо не для игры.

— Джентльмены? — Никита шагнул вперёд, держа саблю, опущенной к ноге. — Отличная погодка, для смертоубийства, не находите? — И когда идущий первым, наискосок ударил какой-то длинной железкой, встретил её обухом сабли, мгновенно контратаковав ударом в ногу, и тем же обухом врезав по голове, вырубая наглухо.

Шашка разумеется не была заточена, но для килограммовой железки с удобной рукоятью, это неважно. Никита вполне мог развалить голову человека даже тупым лезвием. Но он точно знал, что эти люди должны пообщаться с добрыми дядечками из КГБ, перед тем как переехать в Мордовию, поэтому бил так, чтобы оставить в живых.

Офицеры САС, двигались хорошо, и своими палками махали довольно быстро. Но давно замечено, что арматурина — слабый противник кавалерийской сабле. Да и скорость совсем не такая же как у конечностей воина — тройки, и через тридцать секунд, все лежали в пыли, в различной степени сохранности, а Никита, шагнул к магнитофону, рядом с которым даже его потряхивало и стал нажимать на кнопки, чтобы отключить глушилку. В какой-то момент, ему это удалось, и противная тошнота, уже заполнившая рот, стала уходить, а пансионат потихоньку оживать.

Разбойное нападение на дом отдыха, где отдыхали простые труженики, всколыхнуло всю страну. Советские люди призывали покарать британских бандитов, которым предоставили возможность для ремонта, согласно международным законам, а они подло обманули, захотев пограбить по своим британским обычаям.

По здравому размышлению, роль Никиты в поругании супостатов, решили не придавать огласке, хотя в личной беседе, председатель Комитета объявил командирское удовлетворение, заметив, что со временем рассчитается.

Такое в системе советской власти случалось сплошь и рядом. Ну не ко времени, и не к месту награждения или ещё что, но для отличившегося так порой бывало даже лучше, потому что отложенная награда обычно случалась чуть больше и существенней.

Но Никита об этом вообще не парился. Он молод, обеспечен, на хорошем счету у серьёзных людей, и если не считать проблемой выбор ВУЗа то всё просто отлично.

Эфирный колодец потихоньку формировался, и уже был готов на тридцать восемь процентов, что совсем неплохо, а пейзажей и натюрмортов скопилась целая пачка. Старшие товарищи из Комитета вовсю намекали на персональную выставку, а Никита отбивался как мог, потому что не считал себя настоящим художником. Это там, где-то в академиях, и тишине студий, бородатые гении в рваных джинсах творят нечто вечное, и монументальное, а у него не то что бороды нет, так и штаны чистые и без дырок.

Ну и что, если к нему стоит очередь из желающих, и получает он в десять раз больше? Как сказал один маститый художник, пока Никита не войдёт в сообщество, о настоящей славе можно забыть. Правда он же так и не ответил на вопрос, а зачем эта слава вообще нужна, но зато долго распинался, о значении изобразительного искусства в мировом культурном процессе.

Краснобайства Никита не любил, поэтому покинул кабинет директора, прервав говоруна на полуслове.

Последнюю неделю, Никита достаточно неожиданно даже для самого себя сделал четыре портрета: Председателя КГБ генерал-полковника Игнатова, Председателя Верховного Совета Косыгина, генсека Агуреева и министра обороны маршала Захарова, как их помнил на той самой базе пришельцев. Лица получились как живые, потому что Никита смог схватить их в динамике, с живыми глазами, подвижным лицом, и характерным выражением лица. У Игнатова чуть прищуренное, словно заглядывая в глубину человека, у Агуреева немного усталое, но с блуждающей на губах полуулыбкой. Косыгин на портрете выглядел собранным и строгим, но в глазах плясала усмешка, а министр обороны, словно набирал воздух перед там как отдать приказ о наступлении.

Все работы ему помогли упаковать парни из КГБ и даже где-то достали ящики для перевозки картин. Всё художественное хозяйство и вещи погрузили в огромный багажник «Чайки» присланной из Москвы, чтобы забрать Никиту. Девчонки летели самолётом, но они уже обменялись телефонами, и адресами.

Добрались спокойно. Толи от того, что за рулём сидели, сменяясь два офицера Девятки, толи от того, что следом шла волга с оперативниками КГБ, а может от того, что впереди, распугивая народ, летела Волга покрашенная под автотранспорт ГАИ, с проблесковым маячком на крыше.

Возвращался он уже в новую квартиру. Старую, Варя с женихом уже отремонтировали в соответствии со своими планами, готовясь потихоньку принимать пополнение в семье.

В новом доме Никиты было три комнаты, где одна целиком отдана под холсты, мольберт и прочее рисовальное хозяйство, одна под зал, а третья под спальню.

Утром пятого августа, Никита встал, сварил себе кофе, и вышел на огромный балкон полюбоваться видами просыпающейся Москвы. Восьмого августа в пятницу у сестры назначена свадьба, и Никита уже приобрёл подарок — комплект аппаратуры завода Маяк, из катушечного магнитофона, проигрывателя грампластинок, радиоприёмника, усилителя и колонок. Сначала хотел купить для молодой семьи автомобиль, но выяснилось, что до восемнадцати лет гражданин СССР не может совершать такие покупки, как и приобретать недвижимость. Но такой звуковой комплект стоил немногим дешевле машины, так что подарок получился вполне достойный.

Гуляние предполагалось скромным. Вера договорилась с арендой небольшого зала в кооперативном ресторане Орбита, находившийся рядом со сверхсекретным КБ Лавочкина. Гостей ждали всего человек двадцать. В основном родственников со стороны пока ещё жениха, и совсем немного со стороны Вари, в основном подруг. А все родственники со стороны Калашниковых, вдруг вспомнившие о существовании брата с сестрой, отправились в пешую прогулку, по заповедным местам, с пожеланием не возвращаться.

Варя отлично помнила, старые бабушкины платья, перешитые на неё, и не собиралась никому ничего прощать. Дядя, которого не пустил Никита работал директором совхоза, да и остальные родственники совсем не бедствовали, так что Варя посылала всех далеко с полным осознанием, что и там они не пропадут.

Папа жениха, Пётр Евгеньевич Синицын, что-то попытался сказать в защиту родственников вообще, но в ответ, удостоился такого взгляда от Вари, что заткнулся и тему больше не поднимал.

Но к Никите, Пётр Евгеньевич, и Екатерина Сергеевна относились с подчёркнутым уважением, что вполне понятно. Статьи в газетах, ладно. Но вот боевые ордена… И то, что он уступил сестре квартиру, купив себе новую, вызывало у простых советских тружеников лёгкую оторопь, и желание проснуться. Да, Москва полнилась людьми получавшими и больше, но то небожители, которых можно увидеть лишь на экране телевизора. А тут московский школьник. То, что за одну картину можно получить столько же сколько хороший инженер получает за десять лет, в их голове никак не укладывалось, но и барыгой младший брат никак не выглядел. Зато дедушка Вариного избранника, Евгений Александрович, прошедший всю войну командиром бронепоезда, относился к нему как к своему внуку, и Никита тоже воспринимал старого инженера, как близкого человека.