– У тебя Сивый конечно, всё мудро сделано, а надо мной братва шутит, – жалился Сапожник.

– О чём шутят-то? – спросил лукаво Сивый.

– Говорят, учусь в пятки гвозди забивать, – негодовал Сапожник.

Сивый повернулся и стал подниматься вверх по лестнице ведущей одной стороной на первый этаж мастерской, а вторым пролётом на второй этаж и спросил:

– Ефим, тебе от их шуток убыло что-то?

– Всё равно неприятно, что скалятся, – обижался Ефим.

– Ладно, пошли, – бросил Сивый и, ухмыльнувшись, добавил: – Сапожник.

1936 год. Весна.

На первом этаже в сапожной мастерской молодой мастер Андрюха обтачивал на шлифовальном круге, отремонтированный им каблук от туфли молодой девушки, стоявшей у приёмки, где сидел на стуле другой сапожник по имени Митяй. Ребята были работягами, их действительно взял на работу Сапожник. В свои дела он их не посвящал и парни за честный труд получали от него заработанную плату.

Андрюха закончил работу и, передавая пару обуви Митяю, попросил:

– Пусть хозяйка обуви проверит работу.

Митяй взял обувь, поставил её перед девушкой на рабочий стол со словами:

– Меня Митяй зовут, мастера Андрюхой, а вас простите, как по имени величать?

Дочь Бронштейна улыбнулась, ответила:

– Меня зовут Роза.

– Вы Роза проверьте обувь, пожалуйста, а то вдруг, что не так? – сказал девушке Митяй с интонацией заигрывания.

– А что тут не так может быть? – удивилась Роза.

– Ну, мало ли что не понравится клиенту? – влез Андрюха.

***

Сивый и Сапожник поднялись из подвала по лестнице в хозяйственную комнату мастерской и остановились, прислушались к голосам молодёжи. Сивый приоткрыл щелью занавеску входа в мастерскую и оглядел помещение.

Андрюха зачарованным взглядом был прикован к лицу Розы и, подперев руками свой подбородок, говорил:

– Какие у вас красивые серёжки в розовых ушках, глаз не отвести. Их мог подарить только человек с глубокой симпатией к вам.

– Это мне мой папа на именины подарил, – зарделась Роза.

– А папа у вас, если не секрет, кто? – продолжил тему Митяй

– Папа у меня служит архивариусом в городском конструкторском управлении по градостроительству, ну точно не знаю название этого учреждения, язык сломаешь, пока выговоришь, – гордилась Роза.

– Вкус у него отменный, видно хорошо разбирается какие подарки дарить. Вы случаем не из дворянской крови будете девушка? – спросил Андрюха.

– Нет, – строго ответила Роза, – мы чистых кровей Пролетариат. Просто мой папа раньше работал ювелиром и знает мои вкусы.

***

Сивый не показывал никогда на людях, что он имеет какое либо отношение к мастерской и заходил в неё со второго этажа из своего жилища отдельной лестницей, которая скрывалась перегородкой и имела отдельную дверь, завешанную ковром в его комнате. Сивый с Сапожником поднялись в жилое помещение на второй этаж.

***

Сивый смотрел в окно на улицу, где беспечно не спеша шла вдоль дома Роза с туфлями в руках. Она остановилась, осмотрела афишу, приклеенную на стене, затем пошла дальше.

– Интересно, что это за ювелир, который стал архивариусом? – подумал вслух Сивый и посмотрел на Сапожника.

Сапожник, молча, кивнул головой и вышел из комнаты.

1936 год. Весна.

Праздник трудящихся первого мая в Смоленске проводился торжественно на главной площади около пятиэтажного дома Советов. Мимо установленных трибун проходили демонстранты с плакатами и красного цвета флагами. Проходили школьники, рабочие и служащие. Под звуки оркестра все проходящие махали флажками, шариками и кричали громко «Ура».

Бронштейн вместе со своей семьёй шёл в составе своего предприятия под руку со своей женой Соней, махал красным флажком, а дочери Роза и Марта шли по сторонам родителей в одном с ними ряду, с одетыми на голове беретами.

Роза шла с унылым видом и, вздыхая, спросила своего папу:

– Папа, ну посмотри, на всех девушках красные косынки, банты красные на груди, только мы в беретах.

– Вам не надо, – ответил Самуил Яковлевич продолжая изображать подобие улыбки.

– Почему не надо? – не могла угомониться Марта.

– Потому, что вы культурные девушки, – елейно отвечал Бронштейн.

– Папа, а вокруг, что все не культурные? – подначивала Роза.

– Марта, они тоже культурные,– терпеливо отвечал архивариус.

Роза засмеялась, а Марта, поперхнувшись слюной, спросила:

– Папа, а ты тогда зачем прикрепил себе красный бант?

– Марта, маши флажком. У вашего папы лицо с самого детства обезображено интеллектом, это моя беда, – гордился Бронштейн.

– Папа, я за бант спрашиваю, – приставала Марта.

– Пусть все видят, что в рядах трудящихся идут грамотные люди, – ответил Бронштейн и напомнил жене: – Соня работай флажком активнее.

Народа было много, все радовались. Играли гармошки, пелись песни.

1936 год. Весна.

Все проживающие жители коммунальной квартиры, в которой проживал Бронштейн с семьёй, отмечали праздник прохождением торжественной демонстрацией по главной площади Смоленска.

Воротник и Гвоздь, молодые пацаны из среды людей с притягательной силой к тому, что лежит бесхозно, попав через окно в комнату Бронштейна, по приказу Сапожника шерстили все ящики и шкафы, ничуть не смущаясь. Воротник по ходу дела заглянул и в комнаты соседей.

На скатерти стола в гостиной комнате Бронштейна лежала груда всякой всячины, от серебряной столовой утвари до женского нижнего белья собранная молодыми жуликами.

Гвоздь свернул скатерть, завязал её узлом, оглядел перевёрнутую вверх дном комнату Бронштейна и со вздохом обратился к напарнику:

– Воротник, вроде всё собрал. Куча всего, со всей квартиры собрали, а у этого архивариуса даже ложки нет ни одной серебряной, только посуда фарфоровая.

Воротник в этот момент заметил на буфете среди посуды банку с надписью «сахар». Он встал на табурет, достал банку и, спустившись на пол, стал открывать крышку со словами:

– Бывает, сюда конфеты кладут, от детей прячут, чтобы много не ели.

– Зачем покупать детям и прятать? – спросил недоумённо Гвоздь.

– Затем Гвоздь, чтобы задница не слиплась от сладкого, – засмеялся пацан и открыл банку из-под сахара. В банке находились куча хлама для шитья.

Гвоздь высыпал содержимое на стол и, разворошив руками кучу выбрал из неё белый носовой платок, завязанный узелком. Развязав узел он, с вытаращенными глазами присвистнул и произнёс Воротнику:

– У Сапожника на золото, прямо нюх. Может, давай одну серёжку задвинем втихаря на рынке?

– Нет, гвоздь, не буду я связываться с Ефимом. Ребята говорят, он гвозди в пятки забивает за ослушание. Мы и так денег выручим за шмотки на рынке и Ефим, ещё нам подкинет деньжат за работу выполненную. Пошли отсюда.

Воротник и Гвоздь с узлами добычи на спине вышли из коммунальной квартиры через входную дверь и по лестнице поднялись на чердак дома.

***

Бронштейн так и не понял почему, участковый инспектор после демонстрации трудящихся, сидя за столом в комнате Бронштейна, составлял протокол о краже имущества граждан коммунальной квартиры именно в его гостиной. А находились соседи потому в его комнате, что уважали Бронштейна за умные речи и большие знания философии жизни.

Народ толпился вокруг стола, давали наперебой показания, а оперативный работник в штатском одеянии слушал их с внимательным выражением лица.

Бронштейн провёл рукой по рассыпанным на столе швейным принадлежностям и зачем-то заглянул в пустую банку из-под сахара. Его жена Соня собирала с пола разбросанную одежду, недовольно обсуждая, ситуация:

– Ну, надо же, сходили на демонстрацию.

Роза и Марта, стоя рядом с Бронштейном, сняли с головы береты, и Роза спросила отца:

– Папа, у нас что-то искали?

– Похоже на то, – ответил Бронштейн.

– Нашли что-нибудь? – поинтересовалась Марта.