Копылов выбежал к насыпи с наганом в руке и скомандовал белогвардейским солдатам:
– Занять оборону цепью, примкнуть штыки! Первая цепь, лёжа, вторая на колено, третья стоя! Залп с первой цепи! Выполнять!
Эпизод 4
1920 год. Осень.
Шатров стоял в проёме двери третьего вагона бронепоезда. Рядом с ним, на откидной подножке, держась рукой за поручень, находился его адъютант Сухтинов, когда они услышали первый разрыв снаряда.
Шатров отдал приказ Сухтинову:
– Дайте команду к отходу бронепоезда.
Сухтинов спрыгнул с подожки и крикнув во весь голос:– По вагонам! – побежал к паровозу в начало состава.
Ульяна в этот момент, добежав до двери вагона, в которой стоял Шатров, окликнула генерала:
– Григорий!
– Ульяна! Быстрее в вагон! – не веря, что видит свою любовь, закричал Шатров.
– Нет! Разреши сыну твоему носить фамилию Шатров!
Григорий сделал шаг вниз по ступенькам и протянул Ульяне руку вне себя от ужаса за неё, умолял:
– Давайте руку!
– Нет, я не пойду за тобой!
– Ульяна сейчас не время упрямиться,– молил генерал.
Бронепоезд дёрнулся вагонами, и состав медленно пошёл. Снаряды ложились уже точнее и попадали в бронированные вагоны бронепоезда
Шатров хотел спрыгнуть со ступеньки к Ульяне, но тут подбежал его адъютант, запрыгнул на подножку вагона, уцепился руками за поручни и закрыл собою генералу путь к его любви с криком:
– Ваше превосходительство, пожалуйте незамедлительно в вагон!
Ульяна поддерживая руками, живот неистово закричала:
– Ты не ответил мне!
Шатров заорал на Сухтинова:
– Дай дорогу шельма!
– Зарубите меня, не пущу! – пытаясь затолкнуть Шатрова в вагон, говорил Сухтинов.
Шатров сопротивляясь, сорвал со своей груди наградной крест и бросил его Ульяне с криком раненой птицы:
– Разрешаю! Назовите Иваном! Я люблю вас Ульяна!
Взрывной волной от снаряда Ульяну сбило с ног, но она доползла до креста Шатрова, подняла с земли «слово офицера» и положила памятью в свою дамскую сумку.
Эпизод 5
1920 год. Осень
В занесённом над головой клинке, сжатым крепкой казацкой рукой, играл отблеск солнца, пробегающий по жалу железа Никифора напоминанием боли смертельной раны раздела дворянской крови и простого народа. Жужжали пули осами из винтовок Белогвардейцев, пулемёты косили Красных всадников Революции, но видно было, что и в этот раз Судьба решила отсрочить Никифору смерть. Петров, его ординарец, с красным бантом на груди, с глазами сверкающими лютой злобой с криком:– Руби их на смерть! – по ходу рубанул клинком денщика промеж глаз.
Денщик упал на землю, а Петров летел дальше соколом, нанося урон противнику.
Копылов закатился под телегу, припал к земле. Патроны у него закончились, стрелять было нечем, и поручик загнанным волчонком таращил глаза из-под телеги на копыта коней.
Шантырёв, солдат новобранец пытался штыком ткнуть коня Никифора. Поднял на дыбы своего друга вороного Никифор в пылу ярости боя и куража от крови отрубил голову Шантырёву. Тело обезглавленное рухнуло на Киру Александровну и она, очнувшись, приподнялась на колено, выхватила из своего ридикюля памятный револьвер своего мужа Сычёва с перламутровой рукоятью и хотела выстрелить в Никифора.
Красный командир Никифор, с криком: – Развалю сучье племя! – клинком разрубил её лицо и поскакал, не оборачиваясь дальше уничтожать белогвардейских солдат. Кира Александровна припала к колесу телеги, лицом к лицу с Копыловым и поручик, читая в её угасающих глазах мольбу матери, услышал из её предсмертных уст имя:
– Алекс.
Копылов на четвереньках быстро вылез из-под телеги, нагнулся к Кире Александровне, схватил с земли револьвер её мужа Сычёва. Маленький Алекс, сидел под телегой забытый взрослыми истерично закричал, да так громко, что Никифор обернулся и повернул коня обратно к повозке. Копылов схватил на руки ребёнка, который от испуга заикался, успокоил малыша:
– Не робей Алёшка!
Никифор замер на мгновение, глядя на Копылова, произнёс вслух:
– Лицо больно знакомое.
Рванулся Никифор на коне своём с места в карьер к Копылову, занёс свой разящий клинок над его головой, но так и легло неизвестностью, что хотел предпринять Никифор, кого хотел лишить жизни, потому, что Копылов выстрелил из револьвера в коня, а затем в голову всадника.
Конь под Никифором завалился на землю, придавив ногу Копылову, скинув раненого Никифора на землю. Нога Копылова хрустнула под крупом животного. Поручик, с трудом оттолкнулся другой ногой о круп и вытащил сломанную ногу, держа на руках заикающегося ребёнка, поднялся через силу, скрипя зубами, и поковылял к последней платформе отъезжающего бронепоезда, ободряя малыша словами:
– Сейчас Алёша, доберёмся до вагона, и всё будет хорошо.
Из-под брезента на платформе показалась голова подпоручика, с испуганным выражением на лице. Он увидел ковыляющего Копылова с ребёнком на руках и, протянув к нему руки, закричал:
– Быстрее, давайте ребёнка!
Цель уходила, набирая ход и Копылов, теряя сознание от боли рванулся к платформе. Из последних сил он швырнул Алекса на платформу в руки подпоручика. Алекс свалился на грудь молодого офицера, вскрикнул. Взрывом снаряда оглушило Копылова. Поручик упал на землю и угасающим взором смотрел на уходящий в неизвестность бронепоезд Золотых погон.
Эпизод 6
1920 год. Осень.
Емеля, двадцатилетний предводитель местной малолетней шпаны в Чите, сидя в кустарнике, на поваленном дереве у края рощи ел яйцо варёное с хлебом. За поясом ремня его штанов был заткнут наган. Емеля наблюдал всю картину боя у бронепоезда на разъезде Даурия от начала, в надежде после схватки разжиться оружием. Веня его дружок сидел на корточках рядом, точил нож о камень и грыз морковь. Емеля доел яйцо, прикурил папиросу и, пыхтя дымом, обратился к Вене:
– Вот скажи Венька, что им неймётся? Теперь власть Красные возьмут, старые деньги без надобности народу, в нужник придётся положить.
Веня, протирая лезвие ножа краем пальто, буркнул:
– Чего класть? И денег-то нет.
За спиной у Вени раздался хруст веток и, обернувшись, пацан увидел своего дружка Сашку Кучерявого. У него фамилия такая была Кучерявый, по ней его и звали дружки. Кучерявый много гонора имел, но трусоват был. Сашка вёл впереди себя Ульяну, держа нож у её спины.
Ульяна шла в забытьи, прижимала к груди дамскую сумку.
– Стой тётка, пришли, – приказал Кучерявый Ульяне.
Она остановилась, присела от усталости на край пустого ящика, на котором стояла бутылка с самогоном, и лежал кусок хлеба.
– Кучерявый, – обратился к нему Емеля, – ты зачем сюда тётку привёл?
– Так сумка у неё в руках, – ответил парень.
– Забрал бы и всё, что бабу сюда тащить, глаза лишние,– возмутился Емеля
– Так она сумку держит и не отпускает, – продолжил Кучерявый, – вырвать не смог, руки у неё скрючило, не разожмёшь.
Емеля встал, подошёл к Ульяне, посмотрел на её сжатые кулаки.
– Надо было по зубам ей дать, – с философским видом посоветовал Емеля.
– На сносях она, – жалостливо ответил Кучерявый.
Емеля выплюнул окурок и, хитро прищурив глаз, сказал Ульяне:
– Ну, девка от тебя никакой радости. Что в сумке зажала? Покажи.
Ульяна встала с ящика и попятилась назад от Емели, но Кучерявый упёр нож ей в спину и сказал, как лошади:
– Тпру.
Веня подошёл к Ульяне, посмотрел на её руки сжимающие сумку и, состроив грозный вид лица, потрясая ножом, погрозил:
– Ты девка не ерепенься, отдай сумку, чтоб я грех на душу не взял. Сейчас ноги задеру тебе здесь, и будешь белугой выть. Пожалей ребёнка своего.
Ульяна молча, отдала сумку пацану и тот деловито начал перетряхивать содержимое. Он вынул крест Шатрова, повертел в руках и вложил его в руку Ульяны со словами:
– Крест наградной, белогвардейский, носи. Приколи его себе на сиськи и саблю повесь на пузо, будешь генеральшей.
