В книге «Кристалл роста» приводятся биографии множества деятелей науки и организаторов производства, которые стали во главе этих проектов. Например, Глеб Кржижановский (1872–1959) – руководитель проекта ГОЭЛРО, и множество других замечательных деятелей партии, имеющих взгляд в будущее, и одновременно учёных, они к 1955 году были уже не так молоды. Кроме того, и это основное, прошёл этот период рабочего фанатизма, ушло время войн и разрух, люди захотели более спокойной жизни. Я бы назвала этот период бурного роста не сталинским, а периодом первых пятилеток (1928–1955) – первых пяти пятилеток. И вот именно люди, образованные ещё до революции, обеспечили руководство этими пятилетками, а миллионы крестьян и рабочих, получивших образование, обеспечили выполнение этих пятилеток. Образование оставалось на высоком уровне, и получить техническое образование можно было бесплатно или почти бесплатно. Сейчас всё это школьное образование как в России, так и в Америке стало гораздо хуже. Образование в Советском Союзе было на самом деле очень неплохим, и это как раз и обеспечивало статус второй супердержавы, однако такой исключительности, как было в топ-школах Российской империи, не было – и это даже не из-за учителей или программы, а, собственно, из-за желания детей учиться и прилагать все свои творческие способности на обучение. Почему? Время такое было. А насчёт программы – она тоже была на уровне. У моего мужа оставался школьный дореволюционный учебник по математике. Хранил его дедушка, видимо, не случайно, с 30‐х годов он преподавал математику в Казанском авиационном институте. Так вот, уровень задач в этом учебнике соответствовал олимпиадным задачам советской школы. Образование тоже было лучше и после начала советской власти – ведь преподавали люди, которые сами учились в хороших школах. Советские учителя первые 20–30 лет обеспечивали более качественное образование, однако они замещаются новыми учителями, которые были подготовлены по новым стандартам и учебникам.

Экономическая модель 1956–1991 гг. авторами книги «Кристалл роста» трактуется как затухающая. Основными моментами этой модели были: отказ от больших целей развития; отказ от целостного развития единой экономической системы (1957 год) в пользу интересов регионов, а в конечном итоге и отдельных предприятий; ликвидация эффективности – перепрограммирование экономики из эффективной и антизатратной в неэффективную и затратную путём ликвидации целевых показателей производительности труда, материальных поощрений; ликвидация опережающего технологического развития путем замены (1955 год) цели внедрения новой техники на цель «научно-технической пропаганды внедрения новой техники»; ликвидация предпринимательской инициативы (1956–1960 годы) – артелей, кустарей и личных приусадебных хозяйств, что привело к дефициту; ликвидация двухконтурной денежной модели (1987 год), что привело к гиперинфляции и хаотизации экономической системы. С 1964 по 1990 год существует наднациональная валюта – переводной рубль, что являлось прогрессивной чертой. Собственно, я считаю, до 1987 года ничего жуткого в экономике не происходило, это отражалось и в экономическом росте, развивалась она не так быстро как в предшествующий период, но достаточно адекватно – все энергозатратные, наукоёмкие отрасли развивались. Росла сфера потребления. Единственно, чего не хватало, так это какого-то разнообразия услуг и товаров, и конкретно частных предпринимательских коллективов в потребительской сфере, уничтоженных в конце 50‐х – начале 60‐х.

В период модели трансформации (1992–1998) происходит падение производства в силу радикальной трансформации экономической системы – переход к экономике спроса, когда развитие обусловлено спросом, а не предложением, как это было в период 1929–1955 гг. В рамках этого перехода осуществляются: массовая приватизация отдельных предприятий; либерализация и переход к рыночным отношениям; развитие конкуренции, в том числе за счёт увеличения импорта, – многие предприятия оказываются неконкурентоспособными из-за предшествующего падения технологического развития с 1956–1991 года и разоряются; привлечение зарубежного финансирования, а отсюда значительное увеличение внешнего долга.

Период 1999–2019 года соответствует сырьевой модели. Если мы разделим этот период на два, то в 1999–2008 годах наблюдается рост 6,9 % в основном за счёт роста цен на энергоносители, а с 2009–2019 года рост на 1 % – рост экономики за счёт сырьевой модели исчерпал себя.

История роста отечественной экономики (1885–2019 гг.) ²

Сейчас не понимают причину распада Советского Союза (если вы, конечно, не либерал, иначе всё понятно – Советский Союз так не мог больше существовать, и точка), ведь можно было наладить экономику, перейдя к новой экономической политике. Но Россия, кажется, всегда в лидерах всех катаклизмов за последние 100 лет. Наши политики исходят из материалистической идеологии, где бытие определяет сознание; и на первом месте – производственные силы. Но мир меняется, и теперь средства массовой информации получают такую первичную роль. Я считаю, что 1991‐й был первым опытом революции в мозгах, революции сознания, охватившей целую большую страну, когда не было ни революционных масс, ни особых выступлений; когда идея несовершенства государства завладела массами, поскольку и верхи, и 90 % населения поддержали идею слома строя. И это была совместная победа западных сил, прозападных сил в России и той российской элиты, которая от этого выиграла, обогатившись на проданной за бесценок государственной собственности, смогла вывезти деньги за границу и, как следствие, развалить крупное производство, что привело к обнищанию населения.

Начиная с конца 70‐х годов элиты в СССР стали обсуждать смену концепции – противостояния с Западом на конвергенцию, или встраивание в капиталистический Запад. Для этого потребовалось отказаться от собственного суверенитета, от завоеваний социализма и своих традиционных ценностей и морали. Новые российские элиты приняли основную идею социал-дарвинизма, что есть успешные особи и неуспешные, поэтому успешные должны доминировать, а неуспешные проиграть или даже погибнуть. Эти элиты оказались не только антироссийскими, но даже хотя бы частично русофобскими. Были выстроены механизмы и институты (финансовые, экономические, образовательные и даже идеологические) для встраивания в западный мир. На бытовом уровне пропаганда общества потребления, сытой, комфортной жизни Запада и его ценностей, показанных Голливудом в многочисленных кинокартинах, заполонивших российские кинотеатры, создала привлекательную витрину Запада для российских обывателей в целом, но особенно для молодежи. Это привело к падению уровня жизни в 90‐е и откату в какие-то прежние времена по социальным нравам, которые были, наверное, характерны для эпохи становления капитализма, но стали более человечными сейчас (если исторически мы сравниваем эпоху Чарльза Диккенса и современный капитализм в Швеции).

Однако всё бывает обычно не столь однозначно. С другой стороны, Россия тоже выиграла за счёт того, что реализовался потенциал активных предпринимателей, которые смогли накормить страну, обеспечить ширпотреб более успешно, чем это делалось в совхозах и на советских предприятиях. Выиграл мелкий и средний бизнес, проиграли крупное производство, наука и вся социальная сфера. Как тут не вспомнить другую революцию 1917 года. С одной стороны, кровавый террор, голод, разруха, но с другой – новая экономическая политика, индустриализация, электрификация и повсеместная грамотность населения. Всё это позволило создать совершенно новую цивилизацию, где новый тип человека – советский человек – смог за короткое время превратить аграрную страну в мощную индустриальную, создать передовые науку и технику, новую культуру и образование, что позволило выиграть Великую Отечественную войну и стать первой страной, пославшей человека в космос. Разделение между либералами и патриотами проходит как раз по этому вопросу – либералы зациклены на всём отрицательном в советском прошлом, а патриоты, оптимисты хотят двигаться дальше и брать из русской истории различных периодов всё хорошее, что было создано нашими предками. Будут ли события 1991 года чем-то хорошим, пока это не видится. Моя оценка: наше время скорее будет рассматриваться как турбулентный переходный период в лучшем случае или как некая регрессия в худшем. Частичный возврат к прошлому, что-то совсем новое видится как дальнейший путь к будущему, что будет рассматриваться в последних главах.