На пути своем символ солнцепоклонничества отпечатался в мифах о мировом яйце, о пупе земли и самое позднее толкование знака – волшебное блюдце, по которому катается золотое яблочко. До этого необходимо было создать по этому проекту плоские круглые блюда и придать им глубокость, совместив этот «плановый» знак с «профильными» вариантами

.

Древнекитайские мастера в деле воплощения знака «чаши с точкой» вышли вперед: они создали керамическое чудо – фарфор с прозрачным пятнышком. Секрет пятнистого фарфора бережётся тысячелетиями. Всем хорош саксонский фарфор – тонок, звонок, изящно раскрашен. Но посмотри чашку на свет – ни единого намека на пятнышко. Китайцы сохранили и точку светлую, и форму сосуда. Пиала – южный полумесяц.

Постулат Соссюра о произвольности языкового знака (формы и значения слова) нашёл применение во всех гуманитарных дисциплинах.

Швейцарский психоаналитик К.Юнг «постановил», что архетипы–первообразы, прообразы универсальных мифологических мотивов и сюжетов формируются в сфере «коллективного бессознательного» и реализуются не только в явлениях бессознательного (сны и т.п.), но и в мифотворчестве. В современной науке архетипическими (то есть бессознательными, произвольными) могут именоваться универсальные символы – мировое яйцо ( 

 ), мировая чаша (  ), мировое древо (  ), мировая гора (  ).

Все эти образы не во снах привиделись, но являются изобразительными сюжетами–толкованиями знака солнца. Также и формы предметов материальной культуры (бус, монет, колес, поворотных механизмов, чаш, блюд, тазов, лодок, бочек и т.п.) не произвольны. Они суть воплощения форм священных знаков и поначалу выполняли роли обрядовые, ритуальные и лишь потом – обрели утилитарные функции.

Таким образом, в языке, мифологии, религии, в мире вещей – во всех областях культуры теория «произвольности знака» не находит подтверждения. Он произволен только до той поры, пока мы не открываем причинность явления – первоиероглиф.

Отныне, зная, что графема запечатлена в фигуре предмета, мы в состоянии восстановить вариант знака. Форму лодки и ложки подсказал вытянутый «полумесяц»:

bůth. Жрец протогерманского племени создал плавающую посудину: boot — «лодка» (голл., нем.), boat (англ.).

В прототюркском письме этот знак обозначает мягкую прогибающуюся почву, болото, трясину: but, put, bat, pat – «погружаться», «погрязать», «тонуть» и т.п.

[ Первоначально, вероятно, – «топь». Севортян: «Наряду с глаголом bat в некоторых языках обнаруживаются следы именной омоформы bat» (II 78). Он приводит в пример и слово из казахского диалекта batla – «погружать» (в воду, в трясину). Суффикс -la в казахском языке образует глагол от имени существительного. ]

Вполне возможно, что такое значение могло быть подсказано более «глубоким» полумесяцем:

bůth.

Горизонтальная черта (или крест) привносит и свое название

bůth–ha (bůth–hah > bůth–ah). Тема болота продолжается: batkak – «топь, трясина» (тат. диал.), puthah (чув.), batak (тур., гаг., аз., караим.).

В поволж. и астр. говорах русских Даль встречает баткак – «болото, грязь». Фасмер в своем словаре приводит, на мой взгляд, родственные слова: бочага, бочаг – «углубление, наполненное водой, лужа воды в высохшем русле реки» диал. Соболевский пытается связать с бок («Slavia» 5, 44). Возможно, связано с мочаг – то же, ср. мокрый» I 202.

В других славянских языках не отмечены.

Знак описан с поразительной точностью – углубление, заполненное (водой):

Иероглиф подсказал идею закрытой ёмкости: бочка (

bůth–ha). Мастер по производству бочек – бочар.

Связь с bottaha – «чан» (д. — в. — н.), boteche (ср. — в. — н.) и böttcher – «бочар, бондарь» от bütte – «кадка, бочка» (нем.).

Восстанавливается предформа названия ёмкости -

		bůnd
bůnth
		bůth

А ещё более ранняя:

bůnh > bůnth… Ср. бонга – «небольшое озеро» (олонец., петрозавод.), vonkka – «омут» (фин.). Без носового: bůh.

		buck	– «чан» (англ.),
	1)	bucket	– «ведро» (англ.),
	2)	bücki	– «бочка, кадка» (швейц. — нем.),
	3)	bütte	– «кадка» (нем.),
	4)	buca	– «бочка» (лтш.),
				bočka
	5)	both–a				«бочка» (слав.),
				bočva

 бочка (рус., укр.), бъчва (болг.), бачва (серб., хорв.) и т.д.

Несомненно была европейская форма

bond–a – «бочка».

К этой же группе, наверное, относится panki – «ведро, бадья, кадка» (фин.).

[ Задание: Выписать из всех доступных словарей названия ёмкостей, сосудов, впадин, омутов, трясин, начинающихся на б/м. Попытаться восстановить знаки. ]

И тогда слово финское bonga – 1) «озеро», 2) «омут», «глубокое место в реке» и тунгусское monga – «лодка» встретятся как варианты названия одного знака –

«лодка», «озеро», – «омут», «глубокое место».

…Семантически слово развивалось и в отрыве от графического знака, отталкиваясь от предыдущего значения: чан > ёмкость > сосуд > вместилище…

Если английское buck — «чан» соответствует названию графемы, то bûch – «чрево, живот» (д. — в. — н.) или bûc — «кувшин» (англос.) – значения позднего производства.

II

Не все названия сосудов–емкостей сохранили начальный смычной, как, скажем, – бутыль. Мы видели развитие «обезглавленных» форм:

bůth–ůl > ůth–ůl > hůth–ůl… И в зависимости от формы знака колебались полученные предметные значения:

koth–ül’/ koth–el’ = koth–ka (кадка) = koth–i (кадь)

Возникающие ассоциации помогли словотворцам наречь закрытый сосуд, хранилище, ёмкость, торбу и многое другое.

Интересно покопаться в котомке русских говоров: котуль, котыль, хотуль, хатуль, хотомка, котма – «торба, таска, сумка» (псков., тверск., смол., олонец.) И другие аффиксы участвовали в морфологии названия этого знака.