Вигвард, который теперь был главным по кухне, прочно занял место в сердце моей девочки. Шейла начинала день с того, что мы приходили на кухню, и она принималась обнимать домовых. Вигварду доставалось больше всех, и иногда он не знал, куда деваться от детской любви. Даже один раз поднял лапу, растопырил впечатляющие когти и сказал:

– Видала? Вон чего есть!

– Котя! – радостно воскликнула Шейла и обняла его так, что Вигвард икнул.

На кухне теперь не было повара. Я все-таки решила пойти в науку и остаться в ней и засела за диссертацию о зазеркалье. Анна не стала писать о своих приключениях – как мне показалось, она вообще хотела обо всем забыть. Диссертация отнимала уйму времени, а договоренности с министерскими советами о ее защите – еще больше, так что кухню пришлось оставить.

Но я не могла бросить все просто так. И потратила три недели на создание воспроизводящих чар. Множество рецептов, которые я знала, были загружены в облако заклинаний и распределены по дням недели. Когда приступало время готовки, заклинания проявлялись, и сковороды прыгали на плиты, ножи стучали по доскам, готовясь резать, крошить и шинковать, а продукты выбегали из кладовой, точно отмеренные.

Когда Мартин увидел, как коты, разинув рот, наблюдают за тем, как обед готовится сам по себе, то сказал:

– Когда-то в детстве я читал сказку о волшебнике. Он придумал такие чары, что вареники с вишней сами стряпались и сами прыгали ему в рот. А ты сделала сказку былью!

– Конечно, нужен контроль, – сказала я. – Но домовые с ним справятся. Главное, составить отчет.

– Это сложнее всего, – вздохнул Вигвард. – Тут никакие чары не сладят.

Кстати, чары, которые удерживали Норберта в зеркале, работали отлично. Иногда краем глаза я видела тень дракона на стекле, но понимала: он не выберется. Служба королевской безопасности решила, что тело Норберта следует уничтожить, и организовала процедуру, уладив все формальности.

Одним словом, жизнь в академии вошла в спокойное русло. Студенты учились, еда на кухне готовилась, я работала над диссертацией. Вечера мы с Мартином проводили вместе – говорили о каких-то славных пустяках, и потом не могли вспомнить, о чем проболтали весь вечер.

Но от этого было тепло на душе. Может, и вся наша жизнь один большой пустяк, пылинка на ладонях судьбы – но это не делает ее ненужной и неважной.

Когда родилась Шейла, Мартин немножко сошел с ума: я никогда не видела, чтобы мужчина так возился с ребенком и так за него переживал. Он носил девочку на руках, играл с ней, согревал драконьим пламенем, когда у нее начинались колики или резались зубки, и делал это с такой обжигающей искренностью и любовью, что у меня сжималось сердце. Глядя, как он бродит по саду туда-сюда с дочкой на руках, Джейн однажды заметила:

– Я, конечно, знаю своего сына, но никогда бы не подумала, что он такой. Мужчины-драконы редко возятся с малышами. Это не по-драконьи. Считается, что дракон должен быть далек от детской, это долг его жены. Отец видит детей утром, когда их приводят поздороваться, вот и все.

– Ну и пусть не по-драконьи. Зато по-человечески, – ответила я, и Джейн согласно кивнула. – И это правильно.

…– Папа!

Увидев отца, Шейла бросила бабушку и кинулась к нему. Мартин подхватил ее на руки, поцеловал в щеку и улыбнулся. Он всегда улыбался, когда видел нас.

– Как доехали, госпожа Аутенберг? – спросил он. – Как дорога?

Мать только рукой махнула.

– Перебирались бы вы поближе, эти поезда из нас с мужем всю душу вытряхнули, – сказала она. – Благо деньги есть.

Деньги у нас и правда были: Мартин получал отличные проценты с правильно вложенного вклада. Вот только пускал их не на роскошь и золотую уборную, а на покупку для академии тех нужных вещей, которые никак нельзя было выбить из министерства. Мои родители считали, что это вздор.

– Здесь отличный климат, – улыбнулся Мартин. – Может, вы лучше переберетесь в Ротбург? Устрою все так, что вы будете жить королями!

Мать посмотрела на него, как на дурачка, не понимая, как можно променять столицу на захолустье. А я решила не ждать, когда все перерастет в очередной обмен колючими любезностями и похлопала в ладоши, вызывая нужные ингредиенты с кухни.

Тесто раскаталось в воздухе так тонко, что через него можно было читать газету. Мелкие кусочки яблока и изюм, сахар и грецкие орехи соединились и перемешались, укладываясь на тестовое полотно.

Еще одно заклинание, и мать восхищенно воскликнула:

– Боже мой! Это же штрудель!

Идеальный штрудель присыпался сахарной пудрой и лег на белоснежный фарфор блюда, серебряная вилка постучала по краю, и Мартин с нескрываемым восторгом признался:

– Обожаю смотреть, как ты это делаешь.

Когда у тебя есть хороший приветственный штрудель и бокал рислинга из подмороженного горного винограда, ты ни за что не захочешь выяснять отношения и забудешь о том, что тебе что-то не нравится. Я давно это поняла и уже не в первый раз выступала миротворцем.

Ведь я могу приготовить все, что угодно. В любом месте.