Нечаев был одним из первых последователей коммунистического учения Гракха Бабефа, и, как таковой, он действительно по праву должен занимать одно из почетных мест в истории нашего движения.
Между тем, в настоящее время о Нечаеве знают значительно меньше, чем знали при его жизни. Мало того, имя Нечаева и до сих пор еще остается одним из самых запутанных и неосвещенных имен в истории русского революционного движения. Тот мемуарный хлам, который нагроможден был его политическими противниками, продолжает коснеть и по настоящее время, мешая разглядеть подлинную революционную сущность Нечаева. О Нечаеве слишком много писали народники, достаточно много уделяли ему внимания и буржуазные историки.
Тем не менее, о нем нет до сих пор ни одной исторической работы, объективно вскрывающей сколько-нибудь личность и характер его деятельности. Наоборот, вокруг Нечаева и до сих пор продолжают еще бушевать страсти. И до сих пор имя его продолжает вызывать судороги на лице у многих мемуаристов, как вызывало оно полсотни лет тому назад, когда жил и боролся Сергей Нечаев. Полувековая историческая давность, время, казалось, вполне достаточное, чтобы хотя немного поубавить полемический пыл и сократить свои страсти. Пора отнестись с должным вниманием к личности революционера-борца и произвести, хотя бы частичную, переоценку его деятельности. Пора перестать повторять полувековые бредни мемуаристов и сводить чуть не личные счеты с давно погибшим революционером. В настоящее время мы вплотную подошли к моменту переоценки политической деятельности Нечаева. Полувековая революционная борьба рабочего класса не только с царским правительством и буржуазией, но и с теми революционно-буржуазными группировками, которые пытались занять командные высоты в историческом процессе, внесла достаточно четкие коррективы для определения классовой сущности нечаевского движения, обнаружив, что на рубеже 60-х и 70-х годов прошлого столетия в лице Нечаева история уже имела попытку провозглашения принципа классовой борьбы. Многое, что казалось непонятным в нечаевском движении несколько лет тому назад, благодаря классовому коррективу пролетарского движения, выявилось, как отдаленная попытка провозглашения политической борьбы не только с царским правительством, но и с революционно-буржуазными группировками, впервые выступавшими на сцену. Рабочий класс знает – к каким методам борьбы прибегает буржуазия в своей классовой ненависти к нему, знает, что единственным методом в подобной борьбе является политическая клевета и что приемы этой клеветы довольно однообразны для различных исторических моментов, Буржуазия оклеветала Нечаева, но пролетариату слишком знакомы классовые корни этой клеветы. Анализируя мемуарную накипь вокруг имени Нечаева, можно легко вскрыть классово-буржуазное происхождение всех обвинений, возводимых на Нечаева. Вот почему для действительной переоценки революционной деятельности Нечаева, необходимо прежде всего проанализировать весь мемуарный хлам, облепивший тяжелым пластом исторического Нечаева, и, вскрыв его классово-буржуазную подоплеку, очистить от него Нечаева, а затем приступить к анализу его политической деятельности.
Скромные по своей ближайшей цели студенческие беспорядки (в которых Нечаев принимал активное участие. – А. Г.) сыграли видную роль в развитии революционных идей в России, заставивший высказаться тогдашних представителей революционной мысли по вопросу, который являлся в ту эпоху координатным для интеллигентного разночинца.
Этот вопрос был – «наука» или «жизнь», или, точнее, – легальная оппозиция или революционная борьба. Ближайшее десятилетие показало, что вопрос этот был разрешен в пользу «жизни»), т. е. борьбы. Так оценивает один из историков значение студенческих волнений 1868–1869 гг.
«которые неразрывно связаны с именем Нечаева. Давая сравнительно верную оценку студенческим волнениям 1868–1869 гг. «тот же С.Г. Сватиков далеко не беспристрастен в оценке личности и последующей тактики революционных действий самого Нечаева. Обстоятельно изложив фактический материал о студенческих волнениях, Сватиков умышленно отказался проанализировать историческую зависимость личности главного руководителя этих волнений от тех общественно-политических условий, которыми определялся характер деятельности Нечаева. Сделай это, Сватиков легко мог бы вскрыть источник легенд и извращений, возникших вокруг имени Нечаева. Только одна из участниц нечаевского движения, Александра Ивановна Успенская (Засулич), в своих воспоминаниях о Сергее Нечаеве и связанном с ним движении, смогла подняться над общим уровнем огульного осуждения Нечаева и четко определить источник подобного рода легенд: «Через полгода, когда, отданная моей матери на поруки, я очутилась на свободе, мне пришлось услышать многое, не вязавшееся с моим представлением о Нечаеве. Всякого рода слухов и разговоров было много. Черпались они главным образом из «Московских Ведомостей» (издаваемых Катковым. – А. Г.), как наиболее осведомленной газеты, благодаря ее сношениям внёс Г. Сватиков[1], Воспоминания А.И. Успенской представляют ту исключительную ценность, что в них А.И. выступает в роли единственной защитницы исторического образа Нечаева, и что написаны они человеком, стоявшим к движению значительно ближе, чем все пишущие по этому вопросу. Органическая связь слухов о Нечаеве с газетой Каткова, конечно, не случайное замечание А.И. Успенской. В подтверждение этому можно найти немало примеров, если внимательно сопоставить мемуарную литературу современников Нечаева с оценкой его представителями правительственной клики. Пытаясь загрязнить личность революционера, правительство умышленно распространяло самые нелепые сведения о Нечаеве, которые бессознательно, а то и сознательно, подхватывались тогдашней молодежью, перерабатывались ею по-своему, чтобы после, в качестве «исторических свидетельств современников», – вся эта накипь была включена в общий арсенал мемуарных материалов о Нечаеве. Что это так, достаточно указать хотя бы на замечание близкого к Каткову по своим политическим воззрениям правительственного цензора А. Никитенки, который в своем Дневнике» говорит, что «…возбуждать полудикий народ к восстанию, давать ему в руки топоры – не есть ли это политическое безумие?» Не так ли оценивала характер нечаевского движения и современная ему молодежь?
Единственным источником информации о Нечаеве и нечаевском движении в то время являлся «стенографический отчет о процессе нечаевцев». Процесс происходил в Петербурге в течение летних месяцев 1871 года. Стенографический отчет об этом процессе печатался на страницах «Правительственного Вестника» (1871 год).
Это единственный более или менее полный правительственный отчет о политическом процессе в России, ставший достоянием гласности широких масс[2]. Но, несмотря на то, что это был «стенографический» отчет, каким, по крайней мере, его считают, с отчетом этим не все обстоит благополучно. Все части этого отчета, как то: обвинительный акт, показания свидетелей и подсудимых, а также судебные речи, в которых Нечаев и связанное с ним движение освещены с безусловно отрицательной стороны, все эти места в отчете приведены полностью и без искажений.
Наоборот, все то, что так или иначе противоречит правительственным представлениям о Нечаеве или разбивает ложь возводимых на него обвинений из этого «стенографического» отчета тщательно выброшено. «Вообще, я замечаю, – говорит один из защитников подсудимых, кн. Урусов, – что показание Успенского
1) кем-то процензуровано и сокращено; на этом я не настаиваю, но для меня важно, чтобы, по крайней мере, те подробности, которые переданы в стенографическом отчете, были переданы верно, а не в искаженном виде.
2) Обращаясь к председателю суда, Урусов просил исправить «весьма важные неточности, которые вкрались в отчет». Тем не менее, «неточности» эти не были исправлены, так как Судебная Палата отклонила заявление Урусова.
