Правда, он намечал их иначе, чем выявились они в нашу эпоху классовой борьбы. В то время Нечаев не был свободен от целого ряда ошибок, вносивших в принципы его революционного коммунизма элементы чуждых и даже враждебных пролетариату положений, как например личный террор.

Но такова была эпоха, таково было строение российской классовой действительности, что эти привнесения не только не затушевывали классово-революционного лица самого Нечаева, а, наоборот придавали ему еще большую характерность и яркость. Вот почему пересмотр революционной деятельности Нечаева и его историческая реабилитация являются одной из ближайших задач современной исторической науки. Но для того, чтобы хотя частично совершить эту работу, необходимо прежде всего вскрыть мемуарную накипь вокруг имени Нечаева и, проанализировав ее классово-буржуазную сущность, очистить от нее образ исторического Нечаева. В настоящее время мы пытаемся совершить эту предварительную черновую работу, подготовляя к печати свое исследование о Нечаеве. А так как вопрос о пересмотре революционной деятельности и историческая реабилитация Нечаева являются вопросом достаточно актуальным для нашего времени, могущим вызвать различные суждения, то мы сочли необходимым предложить вниманию читателей настоящую брошюру «В спорах о Нечаеве», представляющую полемическую часть нашей дальнейшей работы о нем.

Александр Гамбаров. 29 января 1926 г.

В истории русского революционного движения нет ни одного имени революционера, которое было бы так обезображено мемуарной накипью современников, всякого рода «легендами», а то и просто умышленным искажением исторических фактов, – как имя Сергея Нечаева. Среди огромного арсенала мемуарной литературы 60-х и 70-х годов трудно найти хотя бы одно воспоминание, в котором не давалась бы попытка освещения личности Нечаева или связанного с ним движения. Тем не менее ни одна из этих попыток не только не проливает свет, но еще больше запутывает наши представления о Нечаеве.

Подобное отношение всецело объясняется теми классовыми противоречиями, которые неизбежно вырастали между Нечаевым и буржуазией.

Появление Нечаева на исторической сцене совпало с политическим оформлением русской буржуазии и классовым пробуждением зарождавшегося в России пролетариата. Являясь одним из первых представителей движения грядущего класса, Нечаев встречен был русской буржуазией с такой классовой ненавистью, с какой она не встречала ни одного революционера. Поэтому нет ничего удивительного, что буржуазия представляла его не иначе, как в образе какого-то «пугала». Не зная его, своим классовым чутьем она улавливала в нем своего классового врага и всеми силами старалась оклеветать и дискредитировать его.

Редко кто из пишущих о Нечаеве сталкивался или работал с ним.

Большинство никогда не знало его, и свои представления о нем складывало на основании разнообразных слухов или по отчетам правительственных газет. Тем не менее, каждый все же считал своим долгом говорить или писать о нем, попутно забрасывая грязью или искажая его деятельность до пределов неприкрытой клеветы. Такому поруганию подвергался Нечаев даже со стороны так называемой «радикальной» интеллигенции, являвшейся революционным крылом этого буржуазного общества. Бессильная подняться до уровня политической борьбы, «радикальная» интеллигенция никак не могла примириться с классовым характером политической борьбы Нечаева.

Отдавая дань «общественному мнению», она огулом клеветала на Нечаева, вписывая, со своей стороны, не одну страницу злобной хулы о нем. Отсюда вполне понятно, что вокруг имени Нечаева напластовалось так много всякого рода шелухи, из-под которой с трудом можно распознать подлинный облик исторического Нечаева. Вокруг его имени нередко скрещивались полемические шпаги современников самых разнообразных политических оттенков, тем не менее эта полемика объединялась одним – нескрываемой ненавистью к самому Нечаеву. Его имя продолжало волновать даже после того, когда Нечаев сошел уже с исторической сцены. Но что более любопытно, так это то, что в этой полемике почти никто не задумывался над тем, насколько точно приходилось оперировать с историческими фактами нечаевского движения. Можно привести не мало примеров, как во имя той или иной легенды до неузнаваемости искажались исторические факты. Отсюда вполне понятно, что имя Нечаева, благодаря классовой ненависти современников, долгое время находилось под тяжелым пластом мемуарной накипи, из-под которой невозможно было распознать подлинную сущность самого Нечаева. А между тем, Сергей Нечаев является тем историческим именем, которым определялось революционное движение конца 60-х и начала 70-х годов прошлого столетия.

Нечаев был революционер и революционер такого исключительного масштаба, такого пламенного размаха, аналогично которому трудно найти в истории нашего движения. История знала немало примеров исключительного революционного героизма. Тем не менее, на страницах ее нельзя найти хотя бы одного революционера, сколько-нибудь напоминающего собою Сергея Нечаева. В ту отдаленную эпоху, когда движение только что начинало выходить на историческую сцену, Нечаев был единственным для своего времени примером классового борца. Но что является более характерным для определения классовой сущности Нечаева, так это то, что в огульном осуждении его революционной деятельности повинно было не столько царское правительство, сколько сами народники-пропагандисты, в свою очередь боровшиеся с самодержавием. Общность огульных оценок Нечаева, доходившая нередко до своеобразной солидарности революционеров с царским правительством, достаточно характерна для определения буржуазной сущности самого движения семидесятников. Стоит только проанализировать отношение семидесятников к Нечаеву, как основные противоречия народников выявятся сами собой. В силу своей мелко-буржуазной сущности народники не могли принять Нечаева. Но, обрушиваясь на него, тем не менее, никто из них не нашел в себе достаточного мужества до конца отрицать революционную сущность Нечаева. В своем бессилии опровергнуть Нечаева, как революционера, мемуаристы народнического толка могли только ограничиться умалением исторической роли Нечаева. Но и это не всегда удавалось им. Та исключительная страстность, с которой производилась подобная операция, лишний раз подтверждает, что в лице Нечаева история имела исключительный по своей классово-политической устремленности образ революционера-борца. Не могло отрицать этого и царское правительство Александра II, которое больше всех, казалось, должно было ненавидеть Нечаева, боровшегося с ним в течение всей своей жизни. Распространяя убийственную клевету о Нечаеве, что он не революционер, а фальшивомонетчик, что он не политический преступник, а убийца студента Иванова, – само правительство меньше всего, конечно, верило своим собственным бредням. В данном случае правительству необходимо было «поймать на удочку» общественное мнение, чтобы дискредитировать Нечаева-революционера. Но что обязательно было для «общественного мнения», то совсем необязательно было для представителей революционного народничества. Тем не менее, «радикальная» молодежь огулом разделила точку зрения правительства. Что Нечаев действительно был опасным революционером, на это указывает хотя бы та исключительная ненависть, какую питало к нему царское правительство. Граничащая с животным страхом, подобная ненависть могла обусловливаться, конечно, не уголовной, а исключительно революционной сущностью Нечаева.

Если бы Нечаев был только обыкновенным убийцей какого-то студента Иванова, до которого III отделению, канцелярии его императорского величества, в сущности, не было никакого дела, то вряд ли бы оно мобилизовало большую половину своих агентурных сил, чтобы поймать Нечаева, скрывавшегося в это время где-то в Западной Европе; вряд ли бы оно пускалось на те ухищрения в течение двух с половиной лет, какие обнаружены были в связи с погоней за Нечаевым, – конечно, нет. Нечаев был одним из первых организаторов зарождавшейся в России классовой борьбы, именно той, которой больше всего боялось царское правительство. Вписывая со своей стороны не одну страницу злобной хулы о Нечаеве, тогдашняя народническая молодежь не подозревала, что этим самым она лишний раз подчеркивала свою солидарность с правительством и свой собственный мелко-буржуазный лик. Отрицая тактику политической борьбы, впервые провозглашенную Нечаевым, народническая молодежь этим самым вылущивала революционную сердцевину и в своей борьбе с самодержавием. В борьбе с Нечаевым, или, как она называла сама, в борьбе с «нечаевщиной», – народническая интеллигенция не останавливалась ни перед какими средствами.