Спустя полтора-два года затевается сватовство Ивана III к византийской принцессе Софии, или Зое Палеолог — дочери брата последнего византийского императора Константина. Брата звали Фома. После падения Константинополя он перебрался в Италию, где и умер. И там его семейство занимало определенное положение, пользовалось покровительством римского престола. Кто был инициатором этого брака — Москва или Рим — сказать непросто. Скорее идея принадлежала Риму, потому что Зоя не высказывала ничего противного католицизму, наоборот, была благодарна за заботу, которую имела. Может быть, опять любимая идея римских первосвященников любым способом укрепить и распространить католичество на Руси побудила их действовать. Правда, действовали они не напрямик. Один из флорентийских униатов, греческий митрополит Виссарион, ставший кардиналом, прислал письмо в Москву, где говорил, что есть такая православная принцесса, которая настолько предана Православию, что отказала и французскому королю, и миланскому герцогу, когда они сватались, и что она может стать, если это угодно великому князю московскому, его супругой.
Н. И. Костомаров писал о том, что эта идея родилась в голове служащего монетного двора Ивана Фрязина, когда он жил в Москве. Он, мол, придумал эту комбинацию. Судить не берусь, дело не в этом. В Москве эта идея понравилась. В голове Ивана III забрезжила мысль о том, что он таким образом вместе с рукой принцессы унаследует если не права Византии, то определенные традиции и уж во всяком случае престиж православного государства. Москва станет центром Православия уже в порядке преемственности.
{стр. 62}
Этот самый денежных дел мастер отправляется в Италию, и хотя на Руси он принял Православие, но приехав в Италию, забывает об этом — естественно, там он католик. Потом он возвращается — опять в качестве православного. Но это естественно для людей такого сорта. Туда он везет соответствующие грамоты, обратно он везет грамоты для русских послов, заодно и портрет Софьи Фоминичны — тоже все соответственно духу времени.
Наконец, туда едут послы, и в 1472 году принцесса едет через северную Европу немецким морем, затем высаживается в Ревеле, едет на Псков, на Новгород, там ей везде уготована торжественнейшая встреча. И движется дальше — в Москву.
Особенностью ее процессии было то, что в ее свите ехал легат папского престола, кардинал, который должен был, с одной стороны, вести переговоры об унии с Иваном III, а с другой стороны, он и был сопровождающим Софьи Фоминичны. Пока он в преднесении католического креста вступал в Псков, да и в Новгород, проблем не возникало, потому что там на подобные мелочи обращать внимание не собирались — это дело московское. А вот когда процессия царевны приближалась к Москве, там шло совещание: великий князь спрашивал у митрополита совета, как быть с этим самым католиком, с латинским крестом и всем прочим. На что получил классический ответ: ежели ты разрешишь ему въехать в ворота города по латинскому обычаю, то я, отец твой духовный, тут же выеду в другие ворота. Вопрос был решен с вполне православной простотой и ясностью, и тут же был послан навстречу процессии соответствующий человек с соответствующим поручением, который объяснил папскому легату, что, в общем, до Рима отсюда очень далеко, что могут возникнуть осложнения и что вообще крест лучше спрятать и въехать в город в качестве одного из сопровождающих лиц.
Так кардинал и сделал. Потом он, правда, официально представлял, «правил» посольство Ивану III и якобы, как сообщают русские летописи, пытался даже затеять какой-то теологический спор. Но Иван III спорить с ним не стал, призвал некого Якова-поповича, который должен был объяснить популярно, чем отличается Православие от католицизма, и тот якобы гостя переспорил. А гость говорил, что он спорить не может, потому что у него с собой нет книг. От всего этого веет былинной, эпической простотой, поэтому судить о том, что было на самом деле, не представляется возможным. Факт тот, что ни о какой унии, ни о каком единении церквей, ни о каких католических правах в Москве речь просто идти не могла. Соблюли приличия, отправили посольство — и все, до свиданья.
Ивану Фрязину тоже не повезло, потому что он, оказывается, в одном месте представлялся не тем, кем был, а в другом месте (в Венеции), наоборот, представлялся послом великого князя. Одного венецианского посла он представил как купца, тем самым совершив некий дипломатический казус. Короче говоря, когда он вернулся в последний раз с процессией Софьи в Россию, то был арестован, сослан, а заодно было конфисковано все его имущество, которое он тщательно наживал, и его семейство было обращено в неволю. О том, что произошло с ним дальше, можно только догадываться. Но вряд ли что-нибудь хорошее.
Итак, русской великой княгиней стала Софья Фоминична. Известно, что это была очень дородная дама, а следовательно, очень красивая, потому что у наших предков эти два понятия сливались воедино. Она была не одна: с ней приехали греки и итальянцы. Естественно, они привезли с собой свои представления и о быте, и о государственности, и о придворном протоколе, и о величии, престиже, и не случайно, что в это время начинается строительство того Кремля, который и сейчас украшает Москву. Кремлевские стены построены итальянцами. Эта первоклассная итальянская крепость имела в ту пору довольно суровый вид, потому что веселые украшения на башнях и шатры выстроены в XVII веке, а сначала башни имели просто примитивное четырехскатное деревянное покрытие, которое предохраняло боевые площадки от снегопада и дождей, и Кремль смотрелся иначе. Я рекомендовал бы вам сходить в музей Васнецова, где висят известные картины Аполлинария Васнецова, брата Виктора Михайловича, очень талантливого археолога-реконструктора. На своих полотнах он как бы реконструирует Москву XIV, XV, XVI веков в процессе ее строительства.
Дальше возникает еще одна коллизия. Фактически с Софьей приезжает целый штат придворных — двор Софьи Фоминичны. А здесь был двор великого князя, царя Ивана III, — естественно, более архаичный. На протяжении XIV и первой половины XV века двор великого князя московского — это бояре, которые создавали фактически придворный совет или то, что будет называться боярской думой. Они были довольно близки к князю. Князь не стремился превозноситься перед ними, потому что дело было общее, и мы знаем, что на протяжении XIV и первой половины XV столетия московское боярство действует всегда заодно с князем, а он, в свою очередь, может полностью на них полагаться.
Возникает противоречие, потому что московские бояре смотрят на жизнь иначе, иными глазами, у них иные традиции, чем у тех, кто приехал. Естественно, появляется и определенная среда людей, которые стремятся приспособиться к новым обстоятельствам. А когда у Софьи рождается сын Василий, то ближайшее окружение Ивана III окончательно разделяется на две партии. Почему?
У Ивана III был сын от первого брака — Иван Молодой, как его называли. Он фактически княжил вместе со своим отцом, так же как Иван III с Василием Темным. Он принимал очень деятельное участие в отражении татар во время похода Ахмата: Иван Молодой был женат на дочери волошского господаря Стефана Елене (Елена Волошанка), и от этого брака у него был сын, которого звали Дмитрием — Дмитрий Иванович-внук. Но вот через какое-то время после совершения второго брака Ивана III у Софьи Фоминичны рождается сын Василий, а Иван Молодой умирает. Кто должен быть наследником Ивана III в этой ситуации?
{стр. 63}
Московская традиция, которая была нерушима, говорит, что московский стол переходит по прямой нисходящей линии. Следовательно, Иван III был должен его передать Ивану Молодому. Иван Молодой был соправителем своего отца и прямым наследником, а значит, следующим московским правителем должен быть его сын — Дмитрий Иванович-внук. Иван III так и поступает: Дмитрий Иванович-внук, несмотря на свое малолетство, возведен особым чином на великое княжение и становится соправителем своего деда. То есть партия, которая стояла за московскую старину, за московский обычай, осилила — партия, противная Софье Фоминичне.
