– Ты имеешь в виду, почему это заняло у меня так много времени? Ты серьезно спрашиваешь?

Он улыбнулся, но не осмелился ответить. Все, о чем он мог думать, – это о работе, которая у него будет на следующей неделе: реклама безлактозного спреда. Еще был шанс на съемки шоу в Белфасте в следующем месяце. Кто будет присматривать за детьми, если она пойдет по кастингам? Ему нужно быть осторожным.

Джимми забрался к нему на колени, схватился за лицо:

– Папа, папочка, мы можем остаться дома. Мне все равно.

Фрэнк его скинул:

– Обувайся, Джимбо. Сейчас же.

Джимми выскользнул из комнаты. Фрэнк провел пальцами по волосам и встал лицом к лицу с Лиззи:

– Да. Да! Тебе нужно работать. С твоим-то талантом.

Лиззи выдохнула. Ее глаза опухли от вчерашних слез.

Он подошел к ней, широко раскинув руки, но она обошла его стороной.

– Не сердись на меня, пожалуйста, – взмолился Фрэнк. – Ничего не было, ясно? Я был не в себе. Я люблю тебя. Я схожу от тебя с ума.

– Откуда ты знаешь, что ничего не было, если не можешь вспомнить?

– Если бы я изменил тебе, я бы вспомнил.

– Ты схватил Еву за лицо и засунул язык ей в рот. Ей пришлось тебя оттолкнуть. А потом ты поцеловал Шэя.

Для Фрэнка это стало новостью.

– Шэя?

– Ты опозорил меня перед нашими друзьями. – Она была готова снова заплакать.

– Кажется, еще больше я опозорил себя самого, – сказал Фрэнк. – Не знаю, что ты со мной делаешь. Я несчастен, Лизбет. Я добивался полной отключки. Чего угодно, лишь бы заставить демонов замолчать. Ты знаешь, как это бывает.

– Кажется, твои демоны только и хотят, что тебя развлекать.

Снизу доносились крики Джорджии и Джимми: они ссорились, их голоса сливались в визгливый хор. Вот-вот дойдет до шлепков и щипков. Лиззи навострила уши, пытаясь определить, сколько у них осталось времени.

– Эй, ну перестань. Это несправедливо. А сама-то ты, Лиз?

Фрэнк почувствовал, как скрипнул зубами, пытаясь улыбнуться.

– Что?

– Ты вовсю клеилась к Конору с Шэем, проворачивала эти тактильные актерские штучки, которые ты делаешь, когда пьяная. Не говорю, что они жаловались. Такая уж это была ночь. Мы отрывались вовсю. Все мы. Уж это я помню.

Лиззи была младшей из пяти детей, и это было заметно: она верила, что все ее обожают.

Лиззи явно пыталась придумать возражение:

– И что Шэй делал в нашей комнате? – Ее глаза расширились: он почти мог слышать ее внутреннюю панику. – Шэй тебе рассказал?

– Он сказал, что ты была расстроена, и я нашел в кровати длинный каштановый волос.

Лиззи на мгновение сгорбилась, но затем выпрямилась:

– Когда я не смогла тебя найти, то написала ему. Мы оттянулись. Одна из лучших ночей в моей жизни. – Она прищурилась и тихо вздохнула. – Ты знаешь, у него на коже нет ни одной отметины, даже веснушки…

– Это потому, что он ребенок.

Лиззи хихикнула.

Он снова потянулся к ней, но она отвернулась.

– Вы опаздываете в школу, и не забудь про Полу. Я обещала, что ты сегодня к ней зайдешь.

Он слушал ее удаляющиеся шаги.

Начальная школа на Вашингтон-стрит была как домашняя поделка: россыпь викторианских зданий из красного кирпича, модульных вагончиков и деревянных сараев, в которых хранились всякие мелочи, вроде ангельских крыльев для рождественского спектакля, которые не использовались с тех пор, как их многоконфессиональная школа стала более уважительной к различным культурам. Добраться до Саут Серкулар Роуд с детьми занимало десять минут пешком, но времени на это не оставалось. Он закинул их на свой велосипед: Джимми в детское кресло сзади, а Джорджию на раму. Они приехали, когда в класс пробиралась последняя стайка детей. Джорджия дала деру, не попрощавшись: она ненавидела опаздывать. Фрэнк снял Джимми с велосипеда, но когда попытался поставить его на ноги, тот осел на землю безвольной кучей.

Фрэнк думал, что переждет этот выкрутас, пока краем глаза не увидел знакомый серебристый «БМВ». Он не был уверен, с кем из семьи Туми сейчас предпочтет встретиться.

– Не сегодня, парень, – он потянул Джимми вверх. Тот ожил, извиваясь и вопя, как дикий кот. Фрэнк отнес его в класс под мышкой и передал учительнице: Джимми все еще пинался. Фрэнк не знал, кого жалеет больше: Джимми или Эшлинг. Она поторопила его, чтобы он ушел: лучше не затягивать это дело. Вернувшись в холл, он столкнулся лицом к лицу с Конором, провожавшим Фиа. Фрэнк был готов к «извини, не могу поболтать, мне надо по важному делу», когда Конор заговорил:

– Ты собой доволен? Надеюсь, что да, потому что, господи, не могу передать тебе, насколько я вчера был разбит. И до сих пор. – Конор поморщился. – Как Лиззи? С ней все в порядке?

Фрэнк ощетинился. Когда он впервые встретил Конора, то подумал, что он скучный, но со временем понял, что за мягкими манерами скрываются острый ум и память судмедэксперта. Его наблюдательность давала ему некое преимущество, которое заставляло Фрэнка быть настороже, но оказывалась очень забавной, когда была направлена на кого-то другого. Доволен ли он собой? Чтобы ответить, Фрэнку нужно было убедиться, что он понимает, о чем Конор спрашивает. Они услышали, как Джимми в классе издал последний отчаянный рев.

– Он все устраивает концерты? – спросил Конор.

Фрэнк кивнул:

– Изо всех сил.

Они много говорили о своих мальчиках и о том, что одному нужно быть более покладистым, а другому – менее.

Фиа потянул Конора:

– Па-а-а-па!

Конор позволил себя утащить.

– Вернусь через секунду. – Они исчезли в классе.

Во дворе Фрэнк перекинул ногу через велосипед и уехал. С Лиззи все в порядке? Фрэнку было слишком знакомо чувство вины, которое он ощущал, когда думал о Лиззи. Он называл это виной, но все было сложнее – маленький камешек в сердце: твердый, гладкий, иногда болезненный, но такая же часть его, как металл, что скреплял его когда-то сломанное запястье. Он ни на минуту не верил, что время с Шэем было одной из лучших ночей в ее жизни. Он был почти уверен, что между ними не произошло ничего значимого, но также знал, что у каждого есть потенциал на мгновение выйти за пределы своих возможностей. Особенно у Лиззи. Он просил этого от актеров каждый день. Это было источником постоянного недовольства в его работе: примечания к сценарию, утверждающие, что персонаж никогда не скажет или не сделает чего-либо. Именно такие пограничные пространства интересовали его больше всего. Он ранил Лиззи, но совершенно ненамеренно. В прошлом их пара рисковала, насмехалась над правилами и тяготела к темноте. А теперь они люди средних лет, моногамные и с ипотекой. Единственное, чего они избежали, – это брака, но тут они сглупили, отказав себе в свадебной вечеринке и подарках.

Он проехал полпути, прежде чем к нему, как пощечина, пришло озарение: если Шэй рассказал ему все важные подробности субботнего вечера, тогда ему не о чем беспокоиться, потому что, по словам Шэя, они все дали свое согласие.

День Евы всегда начинался с того, что она выпутывала своих малышей из пальто и рюкзаков и помогала им все развесить: один из тех жизненных навыков, которые взрослые считали само собой разумеющимися, но пятилетки находили физически и эмоционально утомительными. Через окно модуля, где располагался ее класс, она стала свидетельницей позднего приезда Конора. Она помахала рукой, но, хотя казалось, что он смотрит прямо на нее, Конор не помахал в ответ. Она почувствовала себя ограбленной.

Когда ей было пятнадцать, она жила в Литриме с сестрой и родителями и большую часть года провела в убеждении, что только она реальна, а все остальные – плод ее воображения. Ее взаимодействие с людьми, друзьями, учителями, семьей – все это озвучивал голос в ее голове. «Не будь идиоткой. Скучно. Она позади тебя! Ты опоздала. Его нет». Когда Конор посмотрел на нее, но не увидел, она усомнилась в реальности того, что промелькнуло между ними.