Энтони. Подпирающий бар и сканирующий взглядом женские тела. Он слишком стар для этого места, но слишком тщеславен, чтобы это признавать. Копна серебристо-серых волос зачесана назад и разделена надвое, чтобы подчеркнуть его великолепие. Я никогда с ним не трахалась. Никогда не была настолько пьяной.

Я допиваю первую порцию и отправляюсь на прогулку со второй. Парень и девушка пялятся друг на друга, будто смотрятся в зеркало, и обсуждают свои брови. «Ты делаешь коррекцию воском?» – восхищенно спрашивает она. «Нет, нитью. Так они выглядят более натуральными», – отвечает он. Я не понимаю современную моду на брови. Брови этого парня выглядят будто пластиковые наклейки, кожа между ними и вокруг них – совершенно гладкая, как после химиотерапии, концы геометрически заострены. «Потрясающе», – судя по ее тону, девушка явно искренне так считает. «Попробуй гель, – говорит парень. – Пригладит волоски».

Не могу отказать себе в удовольствии пройти мимо Энн-Мари. «О нет, нет, я никогда там не бываю, – говорит она, – и своим клиентам не рекомендую. Я ему сказала: бесить известную журналистку и организатора топовых мероприятий – роковая ошибка». «А, понятно, – произносит ее добыча. – Я думал, там ничего. Еда замечательная». «Даже если и так, – говорит Энн-Мари, – они все равно ничего не понимают в качественном сервисе». – «А как прошла вчерашняя съемка?» – «Боже, это был полный кошмар, – отвечает она. – У меня уже было все готово к съемкам у ресторана, и тут фотограф слился в последний момент! Сказал, что его сына сбила машина». «Господи, какой кошмар», – говорит мужчина. «Именно. Ты же понимаешь, как тяжело найти фотографа в последний момент?»

Мужчина слегка вздрагивает. Ох, Лондон, я тебя обожаю. И затем я выхватываю взглядом в саду Софи и Викки, а за столом с ними – Джоно, Люка и Сэма и начинаю проталкиваться к ним сквозь толпу.

Они оживляются, когда видят мое приближение. В нашем мире, если при виде тебя люди не встряхиваются, ты никто.

– Вот и я. Разрешаю начать веселье, – говорю я.

Все они смеются. Как и всегда, когда я произношу эту фразу. Она стала классикой. Я приземляюсь на скамейку и ставлю свой коктейль. Этим вечером я чувствую себя странновато. Я как будто и здесь, и не здесь; я рада компании, но всех их презираю. По кругу идет косяк, я делаю затяжку. С тех пор как мир стал лояльнее к каннабису и строже к табаку, я немного жалею тех, кто живет рядом с пабами. Не самый приятный запах, ведь так? Не зря травку называют скунсом. И даже сейчас зима не может удержать шумных выпивох внутри помещений. На мне – черное платье на бретельках, колготки в пятьдесят ден, казаки и кожаная куртка. Уверена, галогеновые обогреватели смогут держать холод в узде.

– Какие сегодня новости? – спрашиваю я. – Может, скандал? Кого-нибудь арестовали?

Они как-то немного странно смотрят на меня. Черт, не говорите мне, что они знают, думаю я. Конечно, новость уже как-то просочилась в «Колонку позора» Daily Mail сегодня днем, спасибо какому-то козлу из отеля, решившему подзаработать. Эти люди не читают газет, но, уверена, у них стоят новостные оповещения на телефонах. Когда вам нужно чем-то заполнить тишину и вы не хотите говорить о чем-то своем, вы всегда можете обсудить провалы людей, которых никогда не встречали.

– У Викки день рождения, – говорит Люк.

– О, я не знала! Поздравляю!

Викки сияет. В целом она пупсик: глуповатая и добродушная, зарабатывает тем, что составляет людям красивые цветные мудборды. Мысленно я зову ее Глупышка Виктория – когда вообще о ней думаю. Она точно не Нарцисс, ведь они предвкушают свой день рождения, думая о том, что в этот раз – в этот раз точно! – они будут в центре внимания, осыпанные всеми желанными подарками. А в сам день рождения они ведут себя просто как козлы, каждой своей порой излучают разочарование в окружающих, таят обиду на тех, кто слег дома с простудой или работает допоздна. Я нащупываю у себя на запястье один из серебряных браслетов, которые массово скупаю на сезонных распродажах одного дизайнера в Саутфилдс. Из них получаются отличные подарки; люди думают, что они дороже, чем есть на самом деле.

– Вот. – Я снимаю браслет. – Прости, если бы я знала, я бы приготовила что-то нормальное.

Она выглядит изумленной. Это милый браслетик, простой и блестящий. Я думаю, он стоил фунтов пять.

– О нет, я не могу его принять, – говорит она.

– Нет, пожалуйста. И прости, что это не какая-нибудь нормальная цацка.

– Но… – Она смотрит на меня своими огромными карими глазами. – Это прекрасная цацка. Она же твоя!

– А теперь твоя, – твердо говорю я и вкладываю браслет ей в ладонь, после чего она снова сияет и надевает его на запястье.

Викки крутит рукой, ловя браслетом свет. Я вытаскиваю сигареты и прикуриваю. Пепельница переполнена. Я наклоняюсь к соседнему столику и меняю ее на другую. Викки улыбается мне, будто видит меня впервые. Удивительно, как можно завести лучшего друга с помощью дешевой ювелирки.

Беседа продолжается. Похмелья, премьеры, праздники. Сэм пытается дразнить меня по поводу Иисуса, с котором я вчера перепихнулась. «У него же был пучок?» – спрашивает он. «Нет, я бы никогда не переспала с парнем, который носит пучок. Я что, какая-нибудь девка из Шордича?» И все смеются. Люк путешествовал дикарем по Таиланду. Говорит, там прекрасные пляжи, а вечеринки под полной луной все такие же крутые, как и раньше. «О, тебе нужно съездить в Мозамбик, – замечает люто выглядящая австралийская девица по имени Гайя или Ефросинья (или какое она там вытащила случайное имя из шляпы). – У них там отпадные вечеринки». На ней повязанный на манер тюрбана шарф и множество серег. Такое ощущение, что она возникла откуда-то из 1990-х, провалившись в дыру в пространственно-временном континууме. «А там разве не война или что?» – спрашивает кто-то. «Да, но она закончилась, и теперь все хотят только тусоваться, – отвечает она. – Забавно, сколько радости могут чувствовать люди, у которых ничего нет. Я спала на пляже. Ты должен доказать минам, что ты их не боишься».

Шизотипичка. Без сомнения. Возможно, от малярии она защищается гомеопатией.

Я допиваю напиток и заказываю еще два, когда Сэм говорит, что идет к бару. Даю ему двадцать фунтов, потому что именно столько в баре типа такого стоят две порции, даже учитывая окончание бушевавшей рецессии.

Софи поворачивается ко мне и понижает голос:

– Прочитала о твоем отце. Мне так жаль. Ты в порядке?

– Нормально, – отвечаю я.

– Ну, потому что… Я представляю, как бы себя чувствовала я…

– Ну, ты не я, – вырывается у меня. Черт, Камилла, не очень-то вежливо с твоей стороны. Хотя… Люди всегда хотят знать о моей семье и почти всегда – просто чтобы посплетничать. Окей, возможно, я Параноик. Но хотя бы не Обсессивно-Компульсивная, как моя сестра.

– Прости, – добавляю я. – Я просто не хочу это обсуждать, ок?

– Окей, – говорит она. – Но если тебе будет нужно… ну, ты знаешь. Я рядом.

Ой-ой, Опекунша… Храни меня боже от таких, прорабатывающих свои травмы через перенятие травм других. Родители, естественно, Нарциссы. Нарциссы рожают как минимум одного Опекуна, если кто-то в принципе соглашается создать с ними семью.

– Спасибо, – отвечаю я и отворачиваюсь, чтобы закончить эту беседу.

Я не хочу это обсуждать. Не хочу. И не хочу думать об этом. Какой смысл? В течение нескольких недель только и будет мыслей, что об этом. Сейчас я хочу просто обнулиться и забыть об этом хотя бы на сегодняшний вечер. Разве не в этом весь смысл общения с людьми – забывать о себе?

– Ты еще будешь с ним встречаться? – спрашивает Джоно.

– С кем?

– С парнем-Иисусом.

А, с Томом. Ну, не похоже. Мы не смогли разбежаться быстро, так как он, ведомый хорошими манерами, сделал мне чашку растворимого кофе без молока (потому что оно испортилось), а я из вежливости выпила его, жалея об отсутствия молока: ведь тогда я бы справилась с чашкой быстрее.

– Не-е-е, – отвечаю я. – Ты думаешь, мы в каком-то фильме Ричарда Кертиса?