Явлением для читающей России стала поэма Пушкина «Бахчисарайский фонтан» (его «фонтан слёз»!), воспевающая неизлечимую боль любви, столкнувшей христианскую верность и мусульмайскую преданность. Конечно, это «поэтические слёзы» и самого Пушкина: это и накипевшая в нём досада от своего ссыльного униженного положения… А крымский юг России направил его поэтический зов на знойный восток – в край безрассудных наслаждений и пограничных страстей, тонко пропущенных через звуковую игру рифм, словно предрекающих роковую незащищённость любящего сердца.

А может, эта музыкальная линия строки, как струя падающей воды, и впрямь связывает нас через любовь крымского хана с мавританскими фонтанами Альгамбры?.. Не так ли, сродни молитве влюблённого, легли на бумагу и строчки стихотворения Пушкина «Талисман», в котором живёт неостывшее волнение поклонника красоты, уверовавшего в охраняющую магию кольца? «Только тайной мы живы…. Только тайной…», – мне чудится шёпот Федерико.

«Таинственные сближения…», всю жизнь преследовавшие и Пушкина! Но это – путешествие в стихах, а в жизни незатейлива пушкинская карта «Прогулок по свету». С двадцати лет южная ссылка! Екатеринослав, Кавказ, Крым, Кишинёв и Одесса, Киевская губерния и неоднократно закрытый для него Петербург! Были в его жизни литературное общество «Арзамас» и дружеский для него круг «Союза благоденствия»… Вольнолюбивые настроения тревожил внутренний голос, требующий понять веяния времени и либеральный настрой великосветского общества: роман «Евгений Онегин» постепенно заполнял страницы его рукописей. Но, прибыв в новую ссылку – в село Михайловское, Пушкин закончил дорогую для него поэму «Цыганы». Это сочинение заставило поэта расстаться с оглушающей романтикой чувств и осознать суровые реалии жизни. Тема цыганщины, подхваченная С.В. Рахманиновым в его опере «Алеко», осталась как притча об одиноком бродяге и цыганском таборе, песенным вихрем пролетевшем по степи. Даже и после публикации поэмы «Цыганы» Пушкин пишет княгине З.А. Волконской с почтением и робкой грустью:

Да, таков «божественный Глагол» Пушкина – в его плену нет слов случайных! Такова и родовая музыкальность Лорки, ведь путь испанского поэта – дуэнде: сверхчувство, сверхпоэзия, дух творчества и демон роковых бездн. «Звёзды, Архангелы, кони, цыгане – Ветер, земля и луна… Может, планеты живой содроганья Ловит гитары струна?» — в ритме Лорки я пишу о нём и не могу остаться в стороне! Как рыцарский девиз, и сейчас звучат слова Ф. Г. Лорки: «Это Гранада научила меня быть с теми, кого преследуют: с цыганами, неграми, евреями, маврами – ведь в каждом из нас есть что-то от них».

Как набухающие кровью, горят красные буквы названия его книги «Цыганское романсеро», в которой и крест огня осеняет дорогу смертного крика.

В народе говорят, что предчувствие своей смерти, как и мировых катаклизмов, преследует поэтов. Трагичность откровений Лорки – ключевой исток его существования. Его стихи – стон испанской земли, вызов своему времени. Его «Канте хондо» – кладезь испанских преданий, а «Романсеро» – многоголосье всех народов Испании и предсказанный итог его собственного пути. И, не замечая преград, Федерико движется по своей параболе и на новом витке взлетает всё выше и видит дальше – будто это он сам ищет свою вторую половину в ином мире и, ведомый бессонницей вдохновенья, взмывает в звёздную ночь песен и легенд… Его католическая Испания дышит цветами, благоухает молитвами, и живопись в слове цвет подбирает искусно. В сравнениях Лорки угадываются скульптурные слитки Фернана Леже, орнаменты и аппликации, похожие на декупаж Матисса и узоры мавританских дворцов.

Легко импровизировать, читая стихи поэта, потому что художественное видение Ф.Г. Лорки – это линия причудливого рисунка и коллаж символов «в берберском очарованье заклятий и арабесок».

Пушкин-художник тоже гениален в своих рисунках и набросках! Музыка пушкинского стиха, будто подчиняясь незримому лучу – дыханью души, пронизывает всю ткань повествования: и рисует, и живописует, и – как ускользающее от зрителя кино – дарит вольные воспоминания и требует повторного просмотра.

Как и следовало ожидать, поездка в Америку не прошла впустую для Лорки. Новые произведения «Поэт в Нью-Йорке», «Публика», «Когда пройдёт пять лет», «Драма без названья» и др., отрываясь от испанских драм, на новом повороте предваряли создание андалузских трагедий – его подлинных шедевров! По словам Лорки, мистерии американского периода – только игра, театр, фарс, но настоящая борьба жизни и смерти ждала его в Испании! Трагедии «Йерма» и «Кровавая свадьба» – послание к испанскому народу накануне зарождения фашизма. Оттого ли и смерть Ф.Г. Лорки – знак времени и свершившееся его пророчество о себе самом и о своём поколении: «Не просыпайся, жизнь моя, и слушай, Какие скрипки плещут моей кровью! Далёк рассвет и нет конца погоне!» Не это ли звук цыганского ветра при опасной скорости воображения поэта? Честь и Родина, народ и толпа, судьба и долг – вот понятия, поднимающие занавес его трагедий.

По смыслу – это те же пушкинские вопросы, «страсти роковые» и «ужасные сердца»! Но вера в предназначение человека побеждает в лирике Пушкина и «ложную мудрость», и «мрак заточенья», и «тревоги шумной суеты»… «Будь поэт и гражданин», – долгосрочным напутствием отдаются и в наши дни слова поэта-декабриста Рылеева. А в михайловском затишье Пушкин жил чтением и перо не выпускал из рук. «История государства Российского» Н.М. Карамзина и русские летописи подогрели его интерес к вождям народных бунтов Степану Разину и Емельяну Пугачёву, но после восстания декабристов родилось стихотворение «Пророк»: судьба поэта и его дара – «глаголом жечь сердца людей» – была определена Словом в обязывающей жертвенности и Божией силе призвания.

Симфония душевных переживаний подталкивала Пушкина, как и его Татьяну, к сильному судьбоносному чувству, ведь и его «душа ждала кого-нибудь…» и, по признанию самого поэта, искала «небесные черты», за которыми он видел для себя «другую жизнь и берег дальний…» так и трагическая любовь Марии к Мазепе в поэме «Полтава» будто оживляла «возлюбленные тени» души Пушкина и озвучивала неосуществимый в жизни диалог с Ф.Г. Лоркой… Жизнь торопила поэта, не делая пауз для отдыха! Цензура не оставляла Пушкина без внимания: издание и чтение новых произведений было запрещено без царского просмотра. Ярким подтверждением этому стала драма «Борис Годунов».