Но прошлого не вернёшь, а случившегося не изменишь. Однажды, Гансу тогда только что исполнилось семнадцать, в их доме квартировали бравые вояки. Каждый день юноша слушал рассказы о зелёном, как бутылочное стекло, море, о скалах, острыми краями рвущих небо, об ароматах кофе на арабских улицах, об огромных белых полях чистейшего снега, который никогда не тает, а лежит холодным искрящимся на солнце сахаром. Война поманила его ароматами дальних стран, но на самом-то деле пришлось нюхать в походах дешёвый солдатский табак, вдыхать ненавистный кислый запах пороха, горечь пота, тошнотворную вонь спёкшейся крови и гниющих ран. Гансу бы поскорее бросить всё это, но он привык к солдатской жизни, он вообще быстро ко всему привыкает. Возможно, бравый ландскнехт до сих пор бы ещё махал клинком или посылал стрелы в таких же, как и он сам, работников войны, но резаная рана, полученная от могучего мавра, сделала его хромым и малопригодным для битв.
Тогда и приковылял он в родной Линсен, пусть и не осталось у него к тому времени здесь ни дома, ни семьи – идти было некуда. Первые дни бывший ландскнехт жил под открытым небом, вырезал острым солдатским ножичком из липы фигурки солдатиков и предлагал их на рынке. Игрушки выходили изящные, человечки получались как живые. Их бы раскрасить ярко – и расходились бы как горячие пирожки, а так мало кто внимание обращал.
В те дни хромого, но бодрого вояку заметила тётушка Геральдина и предложила другую работу – ухаживать за садом. Так у Ганса появилось постоянное занятие, флигель в Совином поместье, а вскоре и маленькая мастерская, постепенно заполнившаяся «энструментом», как гордо называл Ганс всевозможные железки, крючки, проволочки и деревяшки. Дитеру здесь нравился большой точильный круг, который начинал вращаться, если несколько раз с силой нажать на педаль. Но уж когда раскрутился, подставляй любую железку, и жёлтые праздничные искры фонтаном польются во все стороны.
Этим летом Ганс научил Дитера мастерить дудочку из бузины. Сначала надо срезать острым ножом ветку, постучать легонечко по коре – сердцевина сама отойдёт. Часть её пойдёт на свисток, остальное – на «хвост». Теперь вот тут и тут делаются косые надрезы – и дудочка уже загудела. Можно дуть, двигая поршень внутри, звук меняется по высоте. А можно проделать несколько дырочек в ряд – это лады, закрывай их по очереди, когда дуешь, и получится мелодия. Ганс ловко отсёк веточку, и Дитер почти ровно отрезал, Ганс постукивает, и Дитер неловко шлёпает рукоятью ножа. И даже когда Ганс в раздумье чешет лысеющий затылок, Дитер повторяет со своим вихрастым то же самое. Вот только одна трубка издаёт бравые военные марши, развлекая окрестных птиц, а другая сипит и фальшивит. Ну вот уже обе дудочки распелись, задирают и перекрикивают друг друга, а Ганс одобрительно похлопывает Дитера по плечу, обещая, что из него будет толк.
Ещё проще смастерить «водяную бомбарду», так назвал Ганс одну очень забавную штуку. Один кусок стебля ангелики нужно выбрать потолще, а второй – таким, чтобы он плотно вставлялся внутрь первого. В торце, проделывается гвоздём дырочка. Суёшь этот конец «бомбарды» в бочку и потихоньку вытягиваешь внутренний стебель, слушая хлюпанье воды. Теперь твоё орудие заряжено и готово к бою. Осталось только резко надавить на поршень и – появляется новая задача – нужно выбрать подходящую цель. Опытным путём выяснилось, что тётушка, Ганс, Эни, случайные прохожие на улицах – всё это цели совершенно неподходящие, то есть проявляющие крайнее неудовольствие от достающихся им холодных струй. Вороны тоже воде не рады, но их никто не спрашивает. Плюх – и обиженная птица, злобно ругаясь, перемещается на ветку повыше, плюх ещё раз – и, сдавленно каркнув, улетает она подальше от противного мальчишки. Жаль, что приходится за каждым новым зарядом бегать к бочке.
Одному играть не слишком интересно, лучше дождаться Золушку, тогда начинается время водяных дуэлей. У обоих в руках по «бомбарде», становишься друг напротив друга и кричишь «Раз, два, три!». Скорее нажимай, потому что если замешкался, то вмиг получил порцию воды в лицо, сам стреляешь уже вслепую. Ну а если при этом раздался визг или хохот – ты попал.
Заглянув в мастерскую Ганса однажды, Дитер стал делать это регулярно. Чудно смотреть, как разлетаются от тяжёлого точильного круга искры, втягивать носом запах смолистых стружек, с изумлением наблюдать, как необработанные шершавые доски в ловких руках мастера превращаются в удобные садовые скамейки, в крепкие стулья, в шкатулки разнообразных форм и размеров. Скажете, не чудо?!
Ганс у верстака всегда сосредоточен. Он не балагурит, не рассказывает привычных историй, сам ни о чём не расспрашивает, лишь изредка хитро подмигнёт или же щёлкнет языком, просвищет незатейливый марш – и снова к делам. Но вот со своими инструментами, с брусочками дерева, с булькающим в котелке столярным клеем мастер ведёт длинный нескончаемый разговор. Иногда он кем-то из них недоволен, и тогда подкручиваются ослабленные винты, лезвие стамески тщательно точится на шлифовальном круге, поверхность доски отстругивается до состояния, когда сама начинает гордиться своей гладкостью и ровностью.
Порой Ганс откладывает в сторону остальные дела и мастерит что-нибудь такое, что могло бы удивить Дитера. Не скамейки, не куклы какие-нибудь – оружие, почти настоящее, только из дерева. Склеенный из нескольких досок щит был выкрашен серебристой краской и выглядел лучше настоящего. На нём есть даже герб: две рыбы, плывущие в противоположные стороны, и корона над ними. К тому времени, когда щит наскучил, уже появился арбалет, тоже почти настоящий. Им и в самом деле можно было стрелять, только короткие стрелы не летали так далеко, как у охотников.
Упражнялись по очереди – Ганс, за ним Дитер. Сначала заряжал только взрослый, у мальчика никак не получалось. Мишенью им служил тот самый щит, который остался не у дел. После третьего выстрела нашему герою захотелось послать стрелу вверх, чтобы посмотреть, насколько высоко она поднимется. Едва он поднял арбалет, как получил увесистый подзатыльник наставника – такой, что слёзы брызнули из глаз. Захотелось обидеться, но голос старого солдата звучал спокойно, без возмущения и без тех сюсюканий, которыми взрослые поспешно награждают незаслуженно обиженных детей.
– Не делай так, братец, это очень опасно. Я в начале службы тоже пытался проверить, проколет ли стрела облако, и, не смейся, тоже получил хороший подзатыльник от командира. Запомни, что когда ты не выбираешь цель для стрелы – стрела сама её выбирает. Мы никогда не знаем, что там у неё на уме.
Вскоре Дитер и сам научился натягивать тетиву и вставлять стрелы. Они с коротким свистом летели в цель, и через месяц от красавца-щита почти ничего не осталось, герб на нём, по крайней мере, стал похож на тёрку. К этому времени хорошо послуживший арбалет тоже пришёл в непригодность, на нём появилась трещина. Его заменило новое оружие: из тёмной твёрдой древесины – из вишни – Ганс соорудил великолепный длинный меч с резной рукоятью и сам же продемонстрировал, как правильно его нужно держать и как наносить удары в бою.
– Нет, не руками, – терпеливо учил он, – взмах от ноги и – всем телом!
Меч в руках бывшего ландскнехта при этом ходил колесом слева и справа, как если бы это был настоящий боевой клинок, со свистом рассекающий воздух.
Комната Дитера, строгая и пустынная вначале, наполнилась предметами не слишком волшебными, но совершенно чудесными. К игрушечной водяной мельнице на полке добавилась дудочка, деревянные солдаты выстроились на подоконнике, рядом лежат шишки платана и кипариса, вишнёвый меч занял постоянное место около кровати, рядом с чернильницей нашли своё место большие песочные часы, обнаруженные во время разведки на чердак.
Ещё в комнате появилась зеленоватая аспидная доска, на которой пишут грифелем. В сентябре начинаются занятия в классах госпожи Рамано. Дитера уже показали его будущей учительнице, строгой и чопорной даме. Ещё пара-другая беззаботных дней, и грамматика с логикой, латинский с риторикой обрушатся на юные головы разленившихся за каникулы школяров; улетит с последним августовским ветром тепло реки, а с разбавленной прозрачной водой сини небес прокричат с тоской перелётные птицы: «Лето, пока!»
