– Святой Мартин, – называет его Геральдина и тут же указывает на другое, тоже красивое. – А вот и школа. Здесь ты будешь учиться.

После поворота лошади словно проснулись, неторопливый шаг сменился трусцой, и дорога поспешила вниз, к блеснувшей серебром реке. Тётушкин дом должен быть где-то рядом.

– У нас на крыше флюгер. Сова, – объясняет она, – Очень легко отличить.

Дитер честно пытается разглядеть. Взгляд его скользит над домами, а там воздушнейшее облако, похожее на торт зацепилось и повисло на закатном небе. Солнце подсвечивает розовыми лучами, придавая слоистость и прозрачную карамельность, а сверху кто-то аккуратно разложил отлично взбитые чистейшие сливки. Возможно, если наблюдать этот закат из мясной лавки, он мог бы показаться ломтиком отличного сала, но поскольку рядом тётушка Геральдина, всегда несущая чуть уловимый аромат ванили, корицы и карамели, то и облако получилось самое что ни на есть кондитерское.

– Вот мы и приехали, Дитеркюнхель!

После тех страшных дней Дитера никто так не называл. Он даже растерялся, и чуть не расплакался. Хорошо, что он научился смахивать слёзы так ловко, что взрослые даже не замечают. А ещё можно подставить лицо ветру, и тогда покрасневшие глаза объясняются тем, что надуло. Наш герой прошёлся вдоль увитой плющом каменной стены и оказался в ухоженном дворике. Шумно взмахивая крыльями, взлетел крупный грач, ворчливо что-то прокричав с высоты. Стука копыт Дитер не услышал, но когда обернулся, повозки за оградой уже не было, и это показалось бы довольно странным любому наблюдательному мальчишке.

Двухэтажный дом умело прикрывался от жары зеленью сада и вьющимся по стенам плющом. Смотрелся он маленьким уютным замком. Над островерхой крышей торчал флюгер в виде совы, под окнами свисали кадки с яркими красными цветами. Во дворике обосновался флигель, где жил садовник Ганс, шумно и дружелюбно приветствовавший хозяйку и немного растерявшегося Дитера. Из стойла высунула голову Эни, тряхнула чёлкой и радостно заржала.

– Ну вот и все в сборе, – жизнерадостно заявила тётушка Геральдина, – Ганс! Эни! Это мой племянник Дитер, он непременно скоро подружится с вами, а уж вы, будьте любезны, подружитесь с ним.

Пока садовник разговаривал с хозяйкой дома, Эни и Дитер уже начали дружиться: Дитер отдал ей остаток своего кренделя с маком, и она осторожно взяла угощение с ладони щекотливыми губами, благодарно мотнула головой и даже позволила осторожно провести рукой по бархатистой шее. При этом лошадка искоса поглядывала на Дитера из под чёлки большим тёмным глазом, оценивая, не относится ли её новый знакомый к тем злым мальчишкам, которые из зарослей акации кидают камушки в животных и смеются, если кто-то вздрагивает от боли и неожиданности. Ну нет, он совсем не из таких.

Хозяйка пошла в дом «сооружать» ужин, а Ганс тщательно помыл руки в медном тазу, выплеснул воду под цветущую сливу и, напевая жизнерадостное «бум-бурубум-бум-бум», повёл Дитера знакомиться с округой. Ухоженный дворик перед домом порадовал бы даже глаз геометра и душу генерала. Прямые линии мощёных дорожек, строгая форма цветников, похожих на построения легионеров перед битвой, и ровно подстриженные кусты выдавали военное прошлое садовника. Позади дома, всё пространство занимал большой сад, чем дальше от дома, тем более густой. В первую минуту он показался просто огромным. Ганс тем временем по-военному докладывал об огромных, как капуста, пионах, светящихся ярко-белым и розовым, о груше с сочными и сладкими плодами, которые созреют летом, о ручье, начинающемся ключом около тётушкиной мастерской и бегущем к речке. Дитер согласно кивал в ответ, тоже стараясь делать вид взрослый и строгий.

В доме самым замечательным открытием была лесенка на мансарду. Сердце Дитера даже затрепетало, когда сообщили, что там, наверху, и будет располагаться детская комната. В комнате всё оказалось приготовлено к его приезду: мягкая кровать, вязаный коврик на полу, чисто вымытые оконные стёкла. Ветерок шевелит занавесками в солнечных пятнами. Если лечь на подоконник и вытянуть шею, увидишь внизу флигель Ганса, потряхивающую гривой Эни. Чей-то пёс присел на противоположной стороне дороги, яростно чешет тёмное ухо. Седой горожанин с небольшим саквояжем спешит по улице мелким семенящим шагом. Крики стрижей в небе. Утром, вероятно, солнце навещает эту комнату в первую очередь.

К вечеру Дитера отмыли от дорожной пыли, накормили, переодели в откуда-то взявшуюся пижаму его размера и уложили в накрахмаленную постель с запахом трав и цветов. Тётушка надвинула ему на плечо тёплое одеяло, потеребила волосы и проговорила нараспев:

– Будет день, будет звон, будет кошка, будет слон.

Ночь твои глаза закроет – сон покажет, чудный сон.

– Спокойной ночи, Дитеркюнхель, у тебя всё будет хорошо, – шепнула тетушка Геральдина.

Чмокнув Дитера в лоб, она подняла подсвечник и направилась из комнаты. Она не дождалась ответа, но если бы обернулась ещё разок, то возможно разглядела бы в сумраке, как губы Дитера шевельнулись в беззвучном: «Это мой дом».

***

Поскольку следующий день оказался ярмарочным, самой тётушке Геральдине спать этой ночью почти не пришлось, ведь горожане могут расстроиться, если к воскресному дню на их столах не окажется любимых сладостей! Те, кто одет победнее, обычно спрашивают простые лакричные и медовые конфеты, цеховые мастера и их жёны охотнее возьмут цукаты, ореховое печенье и глазурованные фрукты, но уж господа, облачённые в тиснёный бархат, с золотыми украшениями на шее – они не смогут пройти мимо ярких и изящных марципановых фигурок и, разумеется, мимо шоколада в небольших муаровых коробочках с яркими красными лентами.

Тётушка Геральдина обожает ярмарки не только потому, что бойко и споро раскупается её сладкий товар, но ещё и за то, что в такие дни всегда легко разговориться о том и о сём с людьми знакомыми, малознакомыми и никогда раньше не встречавшимися. Одни делятся радостью, другие печалью. А слёзы и смех человеку нужны, чтобы душа не пустела, не закостеневала без движения, чтобы не становилась слишком хрупкой.

Сегодня на торговой площади происшествие: крепкая высокая кухарка гоняет вдоль рядов и лупит полотенцем маленького толстого булочника. Тот, как выясняется, выдавал хлеб из ржаной муки за пшеничный, добавляя в тесто гашёную известь, что и делало булки светлыми. Жульничество раскрылось, когда при нарезке кухарка обнаружила внутри крупный известковый комок. Обманщик даже не потрудился хорошо просеять муку. Взмахи полотенца следуют один за другим, а окружающие смеются над жуликом и дружно подбадривают женщину.

– А вот и мы, здрасьте, – на прилавке повисла симпатичная тринадцатилетняя особа со счастливым беспечным взглядом и распущенными светлыми волосами. Девчушка радостно припрыгивает то на одной правой, то на левой ноге, грациозно отводя вторую в бежевом башмачке в сторону и назад. Солнечные блики пляшут на её лице в такт этим прыжкам.

– Золушка! Веди себя прилично! Здравствуйте, Геральдина, – это отец девчушки, королевский лесничий Витольд.

Лесничий – совсем не маленькая должность в королевстве, почти министерская, но, видно, тишина деревьев и густых зарослей, заглушающая звуки и суету сделала и своего хранителя таким же негромким и даже неприметным. По своему положению мог бы в шёлке-бархате пройтись, меха надеть напоказ, а выглядит простым горожанином, и даже боты не расшиты бисером. Геральдина где-то слышала, что и происхождением своим Витольд мог бы гордиться как мало кто другой. Пращур его ушёл рыцарем в крестовый поход, там и погиб славно.

– Ну здравствуйте, соседи!

Семья Витольда действительно жила рядом, а вовсе не той улице, где собрались самые заносчивые дома Линсена.

– Как поживает Хильда, девочки?

– Хильда вернулась из Венеции, в хорошем настроении, привезла какие-то вазы и новые платья: два себе, потом Эмили и Кларе. Золушка у нас младшая, ей-то всё от сестёр достаётся, это очень удобно, и думать не надо. А потом – сорванец сорванцом, то в саже вымажется, то на забор залезет. Зато уж такая помощница растёт, два раза ничего просить не надо, – лесничий обнял дочку за плечи. – Золушка, ну что мы купим?