Сначала все ждали прибытия императорской четы, скрашивая ожидание танцами и тончайшими блинами с осетровой икрой, малосольной сельдью, сметаной, грибами, медом, топленым маслом, вареньем из апельсинов, выращенных в личном оранжерее графа… Икру и соленую рыбу Ники терпеть не мог еще со времен своей поездки по Дальнему Востоку, где его только этим и угощали, поэтому налегал в основном на сладкие начинки.

В половину одиннадцатого в Шереметевском дворце раздался трубный глас, распахнулись золоченые двери и в Бальный зал вступили царь с царицей.

Отец был в простом кавалергардском мундире, но казался оживленным и даже румяным. У Ники сжалось сердце – как счастлив он был видеть Папа в добром здравии! Мама в этот раз тоже отказалась наряжаться в карнавальный костюм, поскольку хотела похвастаться перед всеми обновкой – умопомрачительным зимним платьем из темно-красного вельвета со вставками из золотой парчи. Очередной шедевр парижского кудесника Уорта! Императрица Мария Фёдоровна, с ее великолепной фигурой, безупречным вкусом и умением подать себя, была любимой клиенткой капризного кутюрье.

Граф Шереметев ударил тростью в пол, и в те же двери забежали самые настоящие бурые медведи, запряженные в сани. Аристократы ахнули: «Шикарная аллегория масленицы!» – и шумно зааплодировали, приведя медведей в беспокойство. Позади саней шел хор и распевал народные масленичные песни. Ники мгновенно сориентировался – слова ему были хорошо знакомы – и громко подхватил хорошо поставленным баритоном:

Масляница, обманщица;

Обманула, провела,

За заулочек завела,

Дала редьки хвост

На великий пост.

Гости пришли в полный восторг: «Браво! В русском костюме – русские песни!» Цесаревич самодовольно раскланивался на все стороны.

После ужина родители уехали, Ники же остался и плясал до изнеможения, а потом простывал за несколькими стаканами шампанского до половины пятого утра.

Веселые февральские дни сгорали один за другим, как бенгальские огни, и лишь однажды эта радостная карусель на мгновение остановилась. В конце месяца в Петербург прибыл дядя Сергей – муж Эллы, московский генерал-губернатор и младший брат Папа. С Ники великий князь перекинулся буквально парой слов – передал приветы от тетеньки и, с многозначительной улыбкой, от «милой Пелли», из-за чего настроение у цесаревича резко испортилось, – а потом надолго закрылся в кабинете с императором.

Ники, конечно, не собирался подслушивать, но Папа так кричал на дядю Сергея, что отзвуки его разгневанного баса доносились даже до спальни цесаревича: «Перестань разыгрывать царя! Устроил себе великое княжество московское! Мне все на тебя жалуются – что это ты удумал, отдельно взятый феодализм в моем государстве хочешь устроить? Ты не удельный князь, заруби себе это на носу, братец!» Дядя слабо возражал, но Папа его не слушал, продолжал бушевать: «Может, ты еще и валюту свою в Москве введешь, со своим красивым профилем на монетках? Может, посла к тебе в Кремль от моей империи отправить? Заигрался, Сергей, заигрался!»

Потом отец немного успокоился, крики прекратились и Ники заснул.

Зимний сезон канул в вечность.

1 МАРТА

Петербург

Смутное беспокойство охватило всю семью с самого утра.

Ники, пытаясь отвлечься от гнетущей тревоги, запустил было на эольене «Лунную сонату», но почти сразу выключил. Сердце и без того разрывалось на части – как от бомбы террориста…

Первое марта тысяча восемьсот восемьдесят первого. Тринадцать лет назад. Ники бежал по мраморным ступеням Зимнего, стараясь не наступать в большие пятна черной крови.

Дедушка лежал в кабинете, на диване у окна. Смотреть на него было невозможно. Любимый, добрый, ласковый Анпапа умирал в тяжелой агонии от бесчисленных ран. Вокруг толпились люди. Все что-то говорили и плакали. Княгиня Юрьевская упала на колени возле Анпапа и исступленно целовала его окровавленные пальцы, крича: «Саша! Саша!» Отец стоял у окна, закрыв лицо руками.

У Ники кружилась голова от ужаса, духоты и тошнотворных запахов. Сандро, которого тоже привели попрощаться с дедушкой, взял кузена за руку. Ники крепко вцепился в узкую ладонь друга. Стало чуть полегче.

Через сорок пять минут лейб-хирург, слушавший пульс Анпапа, поднял голову и объявил:

– Государь Император скончался!

Княгиня Юрьевская вскрикнула и потеряла сознание. Ее розовый с белым рисунком пеньюар был весь пропитан кровью.

Сандро потянул Ники вниз. Все присутствующие в комнате опустились на колени перед новым государем. Отец расправил широкие плечи. В его глазах плескались боль и жажда возмездия. Перед Ники стоял истинный Монарх – могучий, мужественный и бесстрашный, как древний викинг.

Народовольцев быстро схватили и казнили. Император перевез жену детей в укрепленный Гатчинский замок, где даже мошка не могла пролететь незамеченной. Но никогда с тех пор Романовы не чувствовали себя в полной безопасности.

С годами чувство страха притупилось, Ники стал кататься по городу без всякой охраны, но каждый раз с наступлением первого дня весны страшные воспоминания оживали.

В этом году большая семья, как всегда, собралась на заупокойную обедню в мрачной Петропавловской крепости. Потом был печальный завтрак в Аничковом, после которого Папа позвал всех мальчишек на улицу – развеяться и повозиться в снегу.

Миша и Сандро сразу выскочили во двор, а Ники забежал на конюшню за Вороном. Лохматый черный колли встретил своего хозяина чрезвычайно радостно и мгновенно вылизал Ники все лицо, изрядно подняв цесаревичу настроение. «Ну-ну, соскучился», – смеялся Ники. Порой он брал пса к себе во дворец, но чаще оставлял слугам – слишком суматошную жизнь вел молодой наследник, как тут еще и за питомцем следить! Впрочем, на конюшне Ворона любили и так старательно откармливали, что цесаревич только за голову хватался: «Это уже не собака, а бочка какая-то! А ну, пойдем растрясем жирок!»

Папа и Миша с Сандро уже вовсю трудились над снежной крепостью. Погода была скверная, с Невы дул сильный ветер, но бравым зодчим все было нипочем. Миша скатывал как можно более огромные шары, Сандро, кряхтя, устанавливал их друг на друга, а Папа руководил строительством, кидаясь снежками в бестолковых исполнителей. Раньше отец сам поднимал тяжеленные ледяные блоки, с грустью вспомнил Ники.

Ворон, ворвавшись во двор с оглушительным лаем, внес изрядную сумятицу в отлаженный процесс. Папа, обожавший собак, отвлекся на Ворона, принялся его теребить и кормить снегом, что псу ужасно понравилось. Сандро с Мишей тем временем быстро и халтурно наваяли парочку безнадежно кривых снежных «кирпичей» и зачем-то стали закладывать ими предполагаемое крепостное окно. Императорский нагоняй последовал немедленно. Миша начал горячо доказывать, что из окна будет дуть, и приставал с этим к отцу, пока тот не согласился заузить окно до маленького иллюминатора.

С помощью Ники и Ворона, вертевшегося у всех под ногами, фундамент башни за пару часов вырос до уровня груди, а внутри крепости появилась широкая снежная лавка. Решено было сделать перерыв. Миша, Сандро и взволнованный Ворон затеяли битву снежками на другом конце двора, а Папа устало опустился на снежную лавку. Ники устроился рядом.

– Хорошо здесь, правда? – сказал отец, обводя взглядом сверкающие белизной стены. – Уютно. Ветра нет. Спокойно.

– Мой дом – моя снежная крепость, – задумчиво отозвался Ники, перефразируя известную поговорку. – С тобой и с Мама мне всегда спокойно и хорошо… Хочу, чтобы вы никогда не старели.

– Все-таки ты еще маленький, – улыбнулся Папа. Вокруг глаз собрались веселые морщинки. – А еще наследник называется… Взрослеть-то собираешься, сынок?

– Вообще-то я как раз хотел с тобой об этом поговорить, – вдруг решился Ники. Обстановка была самая подходящая. Вселенная сжалась до этого маленького белого пространства. Время словно остановилось, милостиво давая передышку вечно спешащим куда-то людям. – Папа, как ты думаешь… Возможно ли мне, когда-нибудь, не прямо сейчас… Есть ли у меня шанс – просто подумай, сразу не отвечай! – могу ли я надеяться когда-нибудь перестать быть наследником? – с трудом вымолвил Ники. Щеки у цесаревича горели так, что на них можно было плавить жженый пунш, его любимый зимний напиток.