Гриша, как-то странно улыбаясь, принес мне, уроненные на улице, краски, мольберт, холсты и бумагу.

- Тебе ничего больше не нужно? Могу в магазин съездить.

- Нет… наверное ничего. – Мысли продолжали возвращаться к аптеке, но я не решалась просить водителя Леманна о таком одолжении.

Я села рисовать. Потом вызвала курьера, и отправила с ним в издательство, накопившиеся за несколько дней, эскизы.

Несколько раз звонил Иосиф, но я не отвечала. Компания была бы кстати, но неловкость… Как от нее избавиться? Я обошла комнаты. Оделась потеплее, и вышла на веранду, послушать, как барабанит по земле дождь, и подышать.

Когда из полумрака выплыла высокая фигура, я даже не заметила.

- Дуешься? – Йошка подкрался, словно воришка, замотал головой, стряхнул со своих волос холодные капли. Потом завалился на садовый диванчик. – Не дуйся Мири. Я был прав. Эм… Дети, это серьезно. И если уж так… Я благородно отступаю, и … ну ты понимаешь.

Я презрительно фыркнула, не оборачиваясь, и завернулась в теплую вязаную кофту, обхватывая себя руками.

- Друзья? – Заискивающе повторил парень. Я снова фыркнула. Язык прилип к небу. Говорить сил все еще не было. – У тебя глаза заплаканные. Сильно Давид бушевал?

Да! Очень сильно! Чаем меня отпаивал, накормил, слезки вытер! Тиранище просто! Я даже злиться на него не могла по настоящему!

- Если что, я буду у Изи. Приходи на «поболтать». – Голос Иоша был виноватым, мягким, будто просящим прощения, но он так и не извинился уходя. – И… если брат будет не против, я подскажу, что нужно выпить. Есть сорок восемь часов, как минимум.

Поморщившись, я вошла в дом. Была бы у меня мама, подруга, или хорошая знакомая постарше, что бы я могла излить душу, и попросить дельного совета! Любая женщина, чтобы довериться, обняться, признать свои ошибки и получить желанное утешение! Но, увы. Такой женщины в моем окружении не было!

Изольда на эту роль не подходила, так как я знала, какая незатягивающаяся рана у нее была в груди, от невозможности самой выносить и родить ребенка. Скажи я ей о своих опасениях, она бы посмеялась, и начала вязать пинетки и детские шапочки.

Я включила в гостиной телевизор, выбрала фильм в онлайн-кинотеатре, укрылась теплым пледом. Давида все не было, и я уже была согласна на его кандидатуру, вместо всепонимающей и всепрощающей женщины!

На экране телефона замерцало сообщение от Йошки. Он наткнулся на оброненные банки с краской.

Забавно, что я выросла с папой, с мужчиной, и сейчас рядом со мной тоже были только мужчины. Начиная от Давида и заканчивая Павлом и Иосифом.

Есть ли у Изабеллы такая подруга, с которой можно обсудить всех и вся? Даже не смотря на ее ужасную попытку от меня избавиться, как от соперницы, я не могла перестать о ней думать. Возможно от того, что ничего плохого не случилось?

Меня не отпускал вопрос о том, что сделал с ней отец? Как наказал? Был ли строг, или обошлось простым выговором? Если бы меня год за годом отвергал любимый мужчина, как бы я поступила на её месте?

Я уснула на диване, под титры фильма, и проснулась уже утром, согретая большим и крепким мужским телом. Нос щекотали темные волоски, растущие на груди Давида, я улыбнулась и запрокинула голову, любуясь его лицом. Он размеренно дышал, глаза были плотно сомкнуты. В длинных ресницах запутались солнечные лучи, и, как никогда, он походил на древнегреческого бога, спустившегося с Олимпа, чтобы соблазнить неопытную и юную деву, пасущую овец у подножия.

Указательным и большим пальцем, я провела по линии бровей, кончику носа, скулам, спустилась к полным и бледным губам.

Он зажмурился и открыл глаза.

- Щекотно… - Спросонья его голос был тихим и хриплым. Таким, до боли, знакомым и …

Чего я, и правда, боюсь? Возможной беременности, или самого факта, что это будет его ребенок? С такими же, пронзительными, голубыми глазами и твердым характером? На секунду, я представила, каким он может быть… наш ребенок?

От этой мысли запекло в груди и животе.

- Сколько сейчас времени? – Спросил Давид, потягиваясь, а потом пройдясь руками по моему боку, и закинутому на его торс бедру.

- Без четверти восемь. Очень рано.

- Мне нужно собираться. Скоро соберется община, и будем встречать жениха.

- Тебе нужно будет одобрить его выбор?

- Формально, да.

- Ты хорошо его знаешь? – Мое сердце учащенно забилось, но я не решалась спросить о волнующем меня вопросе.

- Он мой друг. Еще с детства. Так что да, я могу с уверенностью сказать, что хорошо знаю Яшу! Пойдешь со мной в душ?

Я послушно встала и пошла за Давидом.

- Тёзка, значит? Якова Моисеевича?

- Распространенное имя! – Заиграл бровями Дэви, оборачиваясь ко мне, и хватая за руку. Дверь в ванную, закрылась за нами, и свет загорелся сам собой.

Леманн избавил меня от одежды, скользя пальцами по коже, и отвлекая от всего Мира на себя. Потом тоже разделся, непринужденно болтая о предстоящем предсвадебном ритуале. Было так естественно просыпаться рядом с ним. Видеть его. Разговаривать… Казалось, что мы знакомы уже целую вечность!

Под теплыми струями воды, он прижал меня к себе, вдавливая в твердое тело, и аккуратно спросил:

- Больше не переживаешь?

Я не нашлась, что ответить. Большими пальцами посчитала его ребра. Закрыла глаза, приоткрыла рот, позволяя струйкам воды забраться внутрь.

Что если так будет всегда?

Громкое слово. Слишком претенциозное. «ВСЕГДА».

Широкая ладонь легла на сочленение моих бедер и сжала пятерню. Это было слишком хорошо, и я забулькала водой, попавшей в горло.

- Ты такая мягкая… - Заполнил мою голову мужской баритон. По хозяйски, Дэви поднялся к моей груди, потом снова опустился, и запустил длинные пальцы пианиста в мою плоть. Один, потом второй.

Это было похоже на звезды, вспыхнувшие прямо на потолке ванной комнаты, и в воздухе, вокруг меня.

Животом я чувствовала его возбуждение.

- Я люблю тебя, Мири. – Чистое и неприкрытое удовольствие. С резким толчком, он припечатал меня к стене. Рот накрыли его мокрые губы. Он гладил меня, двигал своими пальцами, одновременно ласково и требовательно. Без труда находил и давил на самые чувствительные уголки.

Я рвано и часто дышала. Туман, из горячего пара окутал две наши фигуры, и, когда мои ноги уже были готовы подогнуться и опустить меня на пол, обессилев, Давид развернул меня к себе спиной, подразнил ладонью раздраженную чувствительную кожу, и… я охнула и широко распахнула глаза.

Сладкая боль от его большого тела, заполнившего меня полностью.

Яркое осознание того, что я никогда не захочу уйти от него.

Когда он первый раз качнул бедрами навстречу, я уже полностью перестала думать.

Мои щеки холодил кафель на стене. Ладошки скользили, цепляясь за маленькие швы собравшейся в гармошку кожей.

Позвоночника касались напряженные мышцы пресса и груди Давида. Шеей, я ощущала вибрацию его голоса, но не могла разобрать, что он еще говорил.

Он, до синяков, сжал мои бедра, прикусил тонкую кожу плеча, когда мы оба дошли до крайности. Не отстранялся, не выпускал меня из рук. Крепко держал, и не давал упасть.

Потом он приоткрыл стеклянную дверцу душевой, впуская прохладный воздух, и только тогда я снова задышала.

Мягкая намыленная губка, и та, казалась жесткой, когда Давид принялся мыть меня, полоскать длинные волосы, массировать голову, и приводить в чувство.

Не слушая возражений, сам, он вытер меня, отнес в спальню, говоря одеться. Приготовил завтрак, заварил ароматный, земляничный чай. Мы завтракали на веранде, слушали чириканье маленьких птичек, а потом глубоко поцеловались у калитки, и разошлись. Давид в Синагогу, к мужчинам, я в Микву, к женщинам.

Глава 48. Вода, розовые лепестки и перечная мята

Невеста была моей ровесницей. Темные, почти чёрные глянцевые волосы, карие глаза и светлая кожа.